Время Симбы

Обычный день. Почти всё время я просидела во внутреннем дворе замка на шезлонге посреди зелёной клумбы (да простит меня Селестия за вытоптанные георгины!), поедая клубничное мороженое и читая без перерывов любимую книгу. К вечеру голова сильно кружилась, но я была довольна и даже, кажется, немного счастлива. Это уже прогресс, определённо. Первые сто лет я не могла даже выдавить из себя улыбку. Селестия уже наполовину опустила солнце за горизонт, когда я, убрав шезлонг в гараж к колесницам, поднялась по прохладной каменной лестнице, приятно охлаждающей успевшие сгореть за день на солнце руки, в свои покои. Там я – не без сожаления! – оставила чуть-чуть недочитанную книжку на огромной кровати, помылась и, переодевшись в пижаму, прихватив две плитки шоколада, гору бумажных салфеток и пуховое одеяло в фиолетовую звёздочку, спустилась в подземелья замка. Там, в самом сердце укреплённой крепости, Селестия устроила домашний кинотеатр. Да, это было несколько необычно – снаружи комнаты, в каменном коридоре, где гулко отдаются шаги, горят настоящие факелы, как в Средневековье, а в комнатушке пол выложен мягкими коврами из козьей шерсти, а на стене – воистину гигантский плазменный телевизор. Воскресенья у нас уже давно были единогласно объявлены «временем Симбы», так что даже обычных споров и ругани по поводу того, что смотреть, не ожидалось. На полу домашнего кинотеатра уже лежала Луна в синей пижаме и с одеялом, украшенным полумесяцами. Она, улыбаясь краешками губ, читала письмо от своей единственной ученицы, Трикси, которая скоро должна была стать принцессой, как мы. - Ну и что же интересного пишет Трикс? – я развернула одеяло, положила шоколадки и платочки, опустившись рядом с поднимательницей луны. - Если тебе скучно слушать про очередное спасение мира с помощью туманной магии Иллюзий, то ничего интересного, - Луна опустила глаза в пол, на котором уже переливались первые солёные слезинки, стёкшие по щекам. Я прекрасно понимала, что принцесса сильно переживает из-за превращения Трикси. Как-никак, они обе очень привязаны друг к другу, а вечного бессмертия и врагу не пожелаешь – не то, что приёмной дочери. Но утешать Луну и говорить ей, что надо жить дальше, я не стала, лишь протянула стопку бумажных платочков, в которые принцесса тут же высморкалась. Подбадривание и громкие заверения, что всё будет хорошо, у нас – меня, Луны, Каденс и Дискорда – назывались «селестианским поведением» и карались недоброжелательными взглядами. Да, мы все одна семья, но семья, расколотая надвое. С одной стороны – бодрая и спокойная Селестия, а с другой – грустные и истеричные мы. Краешком ума я, разумеется, понимала, как одинока поднимательница солнца, но не хотела признавать, что верховной принцессе – злюке, отнимающей у нас платочки, шоколад и грустные фильмы – тоже может быть плохо и грустно. Я подобралась поближе к Луне, и начала тихонько поглаживать её по голове. В этот момент в дверь ввалилась Каденс – тоже в пижаме, но с запутанными волосами, в которых застряли веточки. Без слов было понятно, что правительница Кристальной империи опять весь день лежала без движения на могиле Шайнинга. Луна, в который уже раз укоризненно посмотрела на Каденс и отправилась поднимать луну, а я осталась расчёсывать длинные спутанные волосы подруги, вынимая из них ветки, листья, а подчас и крупные камушки. Когда волосы принцессы стали гладкими и шелковистыми, Каденс вместо благодарности подняла на меня полный укора взгляд. - Почему ты не ходишь на могилу Шайнинга? Я промолчала, слегка втянув голову в плечи. Первый и последний раз я была на Кантерлотском кладбище (мои подруги были погребены в Понивилле) в день похорон моего брата. Плачущие люди, бескрайний простор угрюмых гранитных плит, яркие венки искусственных цветов – всё это произвело на меня неизгладимое впечатление. Шайнинга похоронили рядом с мамой и папой. И когда я взглянула на три небольших земляных холмика, то поняла, что осталась одна. Совсем одна, без семьи, без мамы, угощающей домашним печеньем с шоколадной крошкой, без шутящего по поводу и без папы, без, в конце концов, лучшего брата на свете. И тогда я испугалась. И убежала. Да. Прямо с похорон. После этого меня случилась одна из сильнейших истерик. Я несколько дней лежала, укутавшись в мамино одеяло, и отказывалась от еды. Но я не умерла. Принцессы бессмертны, и это помогает им править. Но это также ввергает их в пучину беспросветного одиночества и мрачного отчаянья. Каденс знает об этом и так, но не может понять меня. Она устроена по-другому, ей важно проведывать умерших, говорить с ними, будто они живы. А плакать дома, когда никого нет рядом. Закончить бессмысленный поток мыслей мне помогло появление Дискорда. Парень выглядел просто до ужаса мило – белая майка с плюшевым медведем, коричневые штаны, волосы, ещё чуть мокрые после душа. - Привет, дамы, - Дискорд ухмыльнулся, увидев мой завороженный взгляд, и плюхнулся рядом, предварительно раскрутив синее с кусочками сахарной ваты одеяло. Вскоре появилась и Луна, рассеянно накручивающая на палец прядку тёмно-синих волос. Вечер начался. На экране взошло солнце, появились звери, жираф раскрыл пасть, чтобы начать петь вступительную песню. И запел. Только почему-то голосом Селестии. Я не сразу сообразила обернуться. В дверном проёме стояла поднимательница солнца с одеялом в солнышко и кружкой горячего ароматного кофе в руках. Принцесса рассеянно напевала: «Появляясь на этой планете, поскорей ты открой глаза…» Судя по всему это была единственная знакомая Селестии строчка песни. Но появление получилось эффектное, ничего не скажешь. Не говоря ни слова, Луна подвинулась чуть в сторону на ковре, освобождая место между собой и Каденс и, тем самым, придвигая меня ближе к Дискорду. Я чуть покраснела, поднимая глаза на экран телевизора, но всё-таки, к своей величайшей радости, успела заметить искорку смущения, промелькнувшую в глазах парня. Селестия заняла отведённое ей место, как ни в чём не бывало, попивая кофе. Всё наше внимание вновь сосредоточилось на экране. Первой не выдержала Каденс. Она расплакалась уже на том моменте, где счастливые Сараби и Муфаса с нежностью смотрели на сына. Девушка уже знала, что дальше Сараби останется одна, без супруга, согнувшаяся под тяжестью гнёта и злобы. Прямо как сама Каденс. Угрюмые слёзы стекали по щекам, путались в волосах, но принцесса и не пыталась их скрыть. Только угрюмо подтянула к себе пачку платочков, как уже сотни раз до этого. На моменте, когда Шрам скинул Муфасу с выступа в бушующую толпу антилоп, надсадно и хрипло взвыла Луна. По лицу девушки градом текли слёзы, но она находила в себе силы смотреть в экран безжизненным и совершенно пустым взглядом. Зверски растерзанная упаковка бумажных платочков валялась рядом. Через несколько минут я и сама почувствовала, как по лицу текут слёзы. Благодаря этим грустным бесконечным фильмам и мультикам я могла прорвать окаменевшую плотину равнодушия в сердце и выпустить копящуюся за ней горечь. Сейчас мне безумно хотелось уткнуться в кого-нибудь тёплого и родного. И я уткнулась. В плечо Дискорда. Парень снисходительно хмыкнул и бережно прижал меня к себе. Я порадовалась, что в полумраке зала не видно, как покраснели мои щёки. Прежде чем отдаться рыданиям я оглядела комнату: Каденс, захлёбываясь слезами, жалась к Луне, которая лихорадочно блестящими от слёз глазами вглядывалась в сестру. Селестия напряжённо вглядывалась в экран, черты её лица болезненно обострились. Казалось, поднимательница солнца ищет в мультфильме то, чего не было и никогда не будет в её жизни – любовь. Больше не желая ничего видеть, я с мокрым всхлипом уткнулась в дискордово плечо и прорыдала до конца мультфильма. Мне было приятно, тепло и немного мокро. Временами я украдкой смотрела на мужественное лицо парня. Пару раз мне показалось, что в его глазах блеснули слёзы. Или это отражённый свет экрана? В любом случае, так уютно и тепло мне не было очень и очень давно, наверное, со смерти родителей. Быть может, я даже позволила себе задремать ненадолго. Меня разбудил полный горя протяжный вымученный всхлип, какого я не слышала ещё до этого. Я неуклюже сползла с обеспокоенного Дискорда и обернулась. Селестия каталась по пушистому ковру, и слёзы градом катились из её широко раскрытых глаз. Луна выглядела растерянной до крайности, Каденс в комнате не было – видимо убежала за успокоительным. Я активно включилась в дело, и даже смогла успокоить Селестию настолько, что она села и взяла из моих рук упаковку бумажных платочков. При этом принцесса отчаянно смотрела на Дискорда, который, прислонившись к стене и не двигаясь, стал похож на равнодушную каменную статую. Взгляды Селестии мне не понравились. Нет. Даже не так. Стоило поднимательнице солнца хоть краем глаза взглянуть на парня, как во мне вскипала огненная лава, грозясь затопить всё вокруг. Я не понимала причин этого странного чувства. Мне стало страшно. Настолько страшно, что я молнией вылетела из комнаты, оставив рыдающую Селестию, растерянную Луну, окаменевшего Дискорда и подбежавшую с успокоительным Каденс в полном недоумении. Я ничего не понимала, просто бежала вперёд, не задумываясь куда. Когда ноги вынесли меня к моим покоям, я даже застонала от облегчения и полезла в карман за ключами, чтобы отпереть дверь. Но ключей не было. Наверное, я потеряла их во время безумной пробежки по коридорам. Безнадёжно вздохнув, я сползла по стене на холодный каменный пол, думая, что придётся заночевать в коридоре (моя дверь была сделана из специального материала, не поддающегося заклятьям). - Не это ли ты потеряла? Я обернулась – Дискорд стоял, прислонившись к стене, а в его руке поблёскивал золотом мой ключ. - Ты нашёл его, спасибо… - Я его не находил, я украл его у тебя, пока ты задремала, - хитро ухмыльнулся парень. Я удивилась, потом испугалась, а потом поняла, что очень сильно устала и мне всё равно, каким способом у Дискорда появился мой ключ. - В любом случае, отдай его мне, прошу, - у меня кружилась голова от усталости, грусти или чего-то иного, возникшего в этот миг между нами двоими. - Просто так я тебе его не отдам. Такая находка заслуживает благодарного поцелуя, не находишь? Я всё ещё переваривала смысл сказанных Дискордом слов, когда он наклонился и, по-хозяйски прижав к себе, поцеловал меня. Его губы пахли сладкой ватой. Так сильно, что у меня ещё сильнее кружилась голова, а мысли ускользали в блаженную невесомость. Я и раньше целовалась с парнями, но никогда – так страстно и мощно. В голове загудело, и я сама прильнула к нему, с жаром отвечая на поцелуй. Мы стояли, не в силах оторваться друг от друга, разорвать ту крепкую связь, в один миг возникшую между нами. Затем Дискорд вложил в мою руку нагретые его ладонью ключи, потрепал меня по голове и, развернувшись, зашагал прочь, явно довольный собой. Я проводила его взглядом, развернулась, не заметив стоящей в дальнем конце коридора ошарашенной и зарёванной Селестии, открыла дверь в свою комнату и ввалилась в неё, не в силах стоять на ногах от сладкого головокружения. В ту ночь мне впервые за две сотни лет не снились кошмары.