Марионетки

А он всё смеялся. Долго, громко, больно. С пересохших губ срывались тонкие нотки смеха, разбиваясь о шахматный пол, и сотни, тысячи их отражений куражились и хохотали тоже. - Прекрати, прекрати, прекрати, это невыносимо! - Срывающимся шёпотом повторяло второе существо, пряча лицо в коленях, прячась в своих цветных лоскутах. Смешно звенят бубенцы, предав хозяина, аккомпанируют фигурке, что сотрясается первым смехом. - Ещё как выносимо, ещё как, мой милый, забавный друг. - Едва сдерживаемое, отдающее безумием веселье обожгло ухо. Нескладный, худой, в длинной рубахе, давно уже позабывшей свой истинный цвет (о, несомненно, белый), штанах, что видали времена и получше, босой, он рухнул рядом, подражая самому себе, марионетке, которой перерезали вдруг все нитки. Арлекин, невыносимо, ненавистно позванивая бубенцами, поднял тяжёлую голову от колен. - Что с тобой? Что с тобой, вечный несчастный любовник, печальный музыкант, отчего ты смеёшься, безумец? - Безнадёжно протянул он, съезжая на колею песни. - Оттого лишь, что это конец. - Оборвал нить смеха Пьеро. - Оглянись. Мы нигде. Мы никогда. Мы никто. Забавно, не правда ли? - Врёшь, - злобно прошипел Арлекин, звонко вскакивая на ноги, смотря сверху вниз в потёки пудры и чёрной краски. Пьеро потерял маску, которой сроду никогда не имел, потому и пропал, потерялся в себе. - всё врёшь, глупое, нелепое создание! Я - есть! - Ты. Я. Это всё, что есть у меня, и это всё, чем ты владеешь. - Пьеро улыбнулся. - А ты и вправду смешной, теперь я понял. - Что? - Обескураженно замер Арлекин. - Коломбина! - Тонко пропел юноша, оказываясь на ногах. И тут же обхватил Арлекина руками, и двое закружились в ломаном, нескладном танце, под музыку дробных шагов и звона бубенцов на одеждах одной и бывших марионеток. Завораживающе, пугающе близко бездонные глаза Пьеро, казалось, не имеющие радужки вовсе, лишь огромные дыры чёрных зрачков. Волнующе, до смешного близко дрожащее тело Арлекина, его странные жесты и неровные углы изгибов. Фигуры, пешки на чёрно-белых клетках жизни, застывшие, замурованные во времени и пространстве, ненужные, брошенные куклы. - Мы с тобой - навсегда, - шепнули чёрные губы в красные. - понимаешь, мой милый Арлекин? - Пьеро восхищённо рассмеялся, с восторгом гладя в глаза напротив. - Представляешь, я тебя ненавижу. - Представляешь, - завороженно пробормотал Арлекин, не в силах оторвать взгляда от черноты тонких губ, - я всегда не умел чувствовать к тебе ничего. - Я научу! - Воскликнул Пьеро, взмахивая рукавами-крыльями и замедляя топот ног. Куклы останавливаются, всматриваясь друг в друга, изучая трещинки и потёкший грим. Тонкие пальцы Пьеро проверяют на прочность цветной костюм Арлекина, лоскуты осыпаются сухими лепестками цветов. Арлекин осторожно и неловко ощущает руками горячую кожу Пьеро. Горячую кожу куклы, забывшей быть куклой и заставившей забыть об этом вторую. Полупрозрачная кожа под чёрными пуговицами, острые ключицы и плечи, хрупкое тело и невыносимо хрупкие касание. Ломкое дыхание и рваные жесты. Малиновость бледных щёк и лихорадочный блеск глаз. Вечность забытых, сломанных кукол, научившихся быть людьми. Оборванные нити марионеток белеют шрамами на коже, осыпается белая пудра, теряются маски, голоса и реплики. Забываются лица, имена, персонажи. Единственной сценой становится шахматная доска, на которой разыгрывается партия двух невозможных, невероятных созданий, двух мятежных существ, покинутых кукловодом. Сцена, которую никогда не откроет занавес. Существа, которые никогда уже не услышат аплодисментов. Партия, которая никогда не будет доиграна.