Решающий день

День, когда Вольфрам застукал свою единственную и обожаемую дочь в беседке с каким-то хлыщом из высшего общества, стал переломным в его жизни. Подумать только, Грета, которой было всего шестнадцать, по меркам мазоку — еще ребенок, целовалась с этим скользким типом! На какое-то время Вольфрам застыл у беседки памятником имени самого себя. Потом парочка соизволила оторваться от своего чрезвычайно важного дела и, наконец, обратить на него внимание. Хлыщ моментально побелел, как простыня, но Грету собой загородить додумался, и, честное слово, Вольфрам вовсе не собирался сжигать его на месте. Так, подкоптить слегка. Но Грета, похоже, решила иначе. Поспешив оттолкнуть своего сомнительного поклонника, девушка обожгла Вольфрама взглядом настолько грозным, что его собственное пламя тут же погасло, не выдержав конкуренции. — Папа, — гневно сжатые кулачки, покрасневшие щеки, карие глаза, чуть ли молнии не мечущие — Грета стала настоящей красавицей, — ты дурак! Пока Вольфрам соображал, что может противопоставить такому заявлению, и судорожно открывал-закрывал рот, будто рыба, выброшенная на берег, Грета схватила своего напуганного ухажера за руку и была такова. С тех пор прошел ровно день, в течение которого Вольфрам мучился по-черному, а Грета пропадала то у Гвендаля, то у Аниссины. Она вообще проводила с ними подозрительно много времени — так, что Вольфраму порой казалось, будто они, а не он и Юури, ее настоящие родители. Хотя с настоящими родителями Греты вообще было сложно. Будь в Шин-Макоку Юури, он, наверное, сказал бы, что все естественно, что бунтарство — неотъемлемая часть взросления, что его милая дочка выросла быстрее, чем он ожидал… и прочую чушь, какую Юури обычно нес. Вольфрам до сих пор поражался, как у Конрада хватает терпения все это выслушивать. Хотя Конрад и Юури действительно хорошо понимали друг друга. Но сейчас Юури в Шин-Макоку не было. Он находился на Земле — экзамены какие-то сдавал, что ли. До этого Гюнтер с ним едва ли не неделю занимался. А как мириться с Гретой без помощи Юури, Вольфрам понятия не имел. Да еще в такой ситуации. Только и оставалось, что бродить по замку туда-сюда, иногда натыкаясь на мебель и мазоку, идущих куда-то по своим делам. Чуть не расшибив себе лоб о стену и услышав несколько свежих, крайне интригующих сплетен, Вольфрам в конце концов остановился, закрыл глаза и принялся медленно вдыхать и выдыхать, тщетно стараясь успокоиться. Следует признать, по меркам мазоку он сам сейчас был ровесником Греты. И, наверное, он сам был бы не против, если бы кто-то… кто-нибудь, кто ему бы нравился… А Грета и правда очень красивая. Девушка-картинка, и это новое платье, подаренное Аниссиной, ей к лицу. Розовый цвет удивительно гармонирует с цветом ее кожи и волос. Она не зря надела его вчера. Хотела понравиться. …Когда Вольфрам открыл глаза, перед ним стояла Грета. Выглядела она так, будто ей было очень неловко, и Вольфрам подумал, что сам, наверное, выглядит похожим образом. — Папа, — сначала Грета смотрела на собственные руки, но потом подняла взгляд — и Вольфрам увидел в ее глазах слезы. — Папа, прости, пожалуйста! Грета поступила очень плохо… Я ничего не сказала тебе о Фаустусе. Но, папа, мы с ним собирались вам сказать! Тебе и Юури. Гвендаль и Аниссина уже знают… — О чем? — только и спросил Вольфрам. — Что мы помолвлены, — пролепетала Грета. — Я сделала Фаустусу предложение, и он… согласился. Он правда меня любит! И я его… — Что ж, — задумчиво сказал Вольфрам, — тебя невозможно не любить. Не плачь. С этими словами он обнял Грету, привлекая ее к себе. — Спасибо, — сказала она, возвращая объятие. И Вольфрам вдруг понял: не он выбирал, чтобы Грета стала его дочерью, и не Юури, и не кто-либо еще. Она выбрала их сама. Именно их, не кого-то другого. Следующая фраза Греты стала для Вольфрама полной неожиданностью: — Похоже, мы с Фаустусом поженимся раньше, чем вы с папой Юури… После чего Вольфрам подумал, что, пожалуй, поспешил ее прощать.