Anonymous / Аноним

Привычные пейзажи до особняка баронессы мелькали перед глазами Джерарда, говоря о достаточной, чтобы разбиться, упав сейчас с лошади, скорости. Проносились мимо высокие тополя, росшие вдоль чуть размякшей от ночного дождя дороги. За деревьями начинались поля, долгие, протягивающиеся порой до самого края видимости. Из влажной, сытой земли торчали уверенно стремящиеся к солнцу побеги зерновых, но Джерард, что нёсся мимо во весь опор, едва ли замечал всё это. Путь был не слишком долог, и загонять животное не было никакой нужды, он успевал к обеду, как и обещал Шарлотте. Но он просто не мог ни смотреть по сторонам, ни наслаждаться пасторальными картинами сельской местности, ни дать кобыле под ним перевести дух. Он был слишком взбудоражен с самого утра и сейчас в состоянии постоянного контроля своего тела и несущегося животного под собой находил отвлечение и утешение своей разгорячённой мыслями голове. Но яркие, свежие картины сегодняшнего завтрака всё равно проникали в его мысли, никак не забываясь. Фрэнк был хорош. Невероятно хорош. Потому что Джерард поверил ему, поверил в тот великолепный спектакль, что был разыгран сегодня утром. Он успел испытать непонимание, гнев, скомканный стыд, когда ловкие пальцы убирали крем с груди и паха, обнаруживая его возбуждение… Весь спектр чувств, пока внутри головы не звякнул колокольчик, приводя его в сознание: месье Джерард, вас окручивают, как мальчишку, очнитесь. Но это было невероятно — Фрэнк успел зайти так далеко и был настолько убедителен, что у него, у самого Джерарда Уэя, успело перехватить дух. У мальчика был большой потенциал, настала пора признать это. Признать, что он вырос и уже давно перестал быть угловатым ребёнком. Признать, что он красив, умён и весьма артистичен. Признать, что получилось вырастить себе прекрасного преемника, которому будет не страшно оставлять всё — дом, дела, ответственность и обязанности. На этом месте его размышлений резкий порыв ветра ударил в лицо, заставляя ненадолго задохнуться. Глаза под длинными тёмными ресницами заслезились, и Джерард на миг потерял ощущение реальности. Лишь спустя пару мгновений, вновь почувствовав покатые бока своей гнедой кобылы между коленями, он немного успокоился. В его планы совершенно не входило ломать себе шею при падении с лошади — он ездил мастерски, почти безупречно, потратив в своё время много недель и сил, чтобы достичь совершенства. Он стремился к совершенству во всём, до чего только мог дотянуться его пытливый и беспокойный ум. Джерард скривил губы в гримасе недовольства. Это было почти бессознательно, но острое чувство дискомфорта поселилось внутри. Его мальчик. Фрэнк — его мальчик. Он воспитывал его, он знает о нём всё… или почти всё. Он был с ним, когда тот разбивал колени, играя с другими мальчишками на заднем дворе, и утешал, когда у него не получилось залезть на огромный дуб, растущий за домом. Вселял уверенность, что ещё пара лет, он подрастёт — и всё удастся. А затем помогал Маргарет бинтовать кровоточащую пятку, страшно проколотую от неудачного приземления после прыжка вниз с этого самого неприступного дерева, в то время как подросший Фрэнк сидел с закушенной губой и не издавал ни звука, «потому что мужчины должны уметь терпеть боль». О! Это были слова Джерарда, он часто повторял их, когда мальчик слишком остро и эмоционально реагировал на малейшие травмы. Он всегда был чересчур чувствительным, и Джерард никак не мог понять, хорошо ли это или наоборот — плохо. Отчего же сейчас, сам того не ведая, он перестал быть по-прежнему безразличным, поддаваясь накатывающей тупой боли внутри, падая в безысходность? Он помнил, как Маргарет, в очередной раз меняя бельё, сказала о том, что Фрэнк взрослеет, и пора поговорить с ним об этом. Помнил тот мучительно-странный разговор, когда Фрэнк слушал его с совершенно пунцовым лицом. Кажется, мальчишке тогда было пятнадцать? Джерард не практиковал пуританских взглядов на жизнь, это было очевидно, и вот уже через неделю встречал экипаж, доставивший Фрэнка домой из Парижа, где Джерард устроил ему первую ночь в самом лучшем и проверенном борделе. Он не сомневался, что всё прошло отлично, он знал всех девушек оттуда и лично выбрал для Фрэнка первую женщину, исходя из своих умозаключений и прекрасной осведомлённости о характере своего протеже. Красивую, но не роковую. Нежную и ласковую, но с характером, такую, что сможет настоять и в случае чего взять ситуацию в свои чуткие ручки. Которая доставит удовольствие и мягко, ненавязчиво направит… Расскажет обо всём и научит некоторым вещам, которые знают о женщинах только женщины. И Джерард до сих пор помнил, как смущённо и зло выпрыгнул Фрэнк из кареты и насколько быстро пронёсся мимо, чтобы запереться в своей комнате до следующего дня. Он был обижен на своего наставника и довольно долгое время не разговаривал с ним, а Джерард не понимал, где же благодарность за всё, что он делает? Какая муха того укусила? И чем вызвано такое странное поведение? Джерард даже ездил в Париж, чтобы разузнать подробности у Даниэллы — девушки, выбранной для Фрэнка. Помнил, как та с удовольствием поведала ему об их ночи и дала его мальчику самую высокую оценку. Фрэнк оказался выносливым и неутомимым любовником, быстро учился и уже к середине ночи заставил её кричать от удовольствия. Джерард испытывал гордость за своего подопечного. Но это ничего не объясняло в итоге. Что же происходило с его Фрэнком? Откуда эта злость и глупая обида? Эти вопросы мучили его какое-то время, пока он, сам того не желая, стал свидетелем сцены, не предназначенной для чужих глаз. Дверь в ванную была приоткрыта, и Джерард просто шёл к лестнице на кухню, но его привлекли странные звуки и плеск, доносящиеся оттуда. Он заглянул лишь на мгновение, чтобы быстро отпрянуть и тут же прислониться спиной к стене за дверью, переводя дыхание. Фрэнк удовлетворял себя, крепко зажмурив глаза, закинув свою красивую голову на бортик ванной, и раз за разом горячо шептал его имя. Джерард улыбнулся, чувствуя на лице ветер от быстрой езды и сильное, поджарое тело своей кобылы, уверенно несущейся галопом. Он ярко помнил до сих пор, насколько тогда был шокирован осознанием — мальчик влюблён в него. А он обсуждал с ним его эротические сны и утренние эрекции, разговаривал о том, как заниматься любовью… Устроил первую ночь с женщиной… Это было так нечутко! Но Фрэнк замечательно скрывал свои чувства, или просто сам Джерард не хотел замечать их… Ведь мальчик был для него почти как… сын? Как ребёнок, которого Джерард зарёкся иметь навсегда, подводя под это решение стройные логичные построения из своих острых мыслей. И вот сейчас, спустя столько лет, он сам заражается чумой разрушительного, сметающего все доводы разума на своём пути чувства. Меньше всего на свете он хотел поддаться подобной болезни. И сильнее всего мечтал бы сохранить в своём сердце эту трепетность и обжигающее жаром ощущение, притягивающее его к Фрэнку крепче всех других, прошлых его привязанностей. Джерард грустно усмехнулся, сильнее наклоняясь к коротко стриженой гриве и прижатым чутким ушам лошади. Это было больно. Он ещё помнил, как чертовски больно — любить так сильно. Но это ничего не меняло. Огонь, разгорающийся внутри, не должен был ничего поменять в их отношениях. У них есть обязанности перед короной. Они оба — изгои и отщепенцы, обязанные своим новым положением королеве. Между ними — ответственность и договор, от которого Джерард не собирался отклоняться. И это было так больно, что Джерард неосознанно отпустил поводья, одной рукой с силой комкая верховой костюм по центру груди, будто надеясь добраться до едко ноющего комка там, внутри, и вырвать, отбросить его в придорожные травы. Как же удачно, что сейчас так много работы. Как удачно то, что ему придётся всё больше и больше проводить времени в Париже, продумывая комбинации назревающей авантюры. Он очень переживал из-за революционной ситуации в стране, переживал за свою Королеву, но не мог не благодарить всё это, потому что происходящее давало ему возможность меньше быть в поместье, опасливо избегая новых, таких желанных и нужных ему встреч. Стоило держать себя в руках. Нужно было отвлечься. И он решил с головой уйти в дела, посвящая им всего себя. В поместье фон Трир его встретили радушно, как и всегда, и он поднялся в обеденный зал. Марк, пожилой дворецкий, который, похоже, прислуживал ещё родителям Шарлотты в Германии, где и остались все её корни, был, как всегда, крайне вежлив и попросил его подождать в приёмной, совершенно точно зная, что Джерард не послушается его. Это была их давняя невинная игра, и он часто замечал, как старик порой посмеивается в свои пышные усы, плавно переходящие в седую бороду и бакенбарды. Джерард тоже улыбался, ему было не сложно доставлять окружающим подобные маленькие радости тем, что иногда он действовал как невоспитанный мальчишка. Шарлотта по обычаю была прекрасна: уложенные в свёрнутую волну медные волосы и открытое тёмно-зелёное платье в пол, радужная улыбка и доброе сияние глаз. Сестра? Подруга? Любовница? Она уже давно превратилась в что-то намного большее, что нельзя было описать ни одним из существующих слов. Вместо приветствия он решил перейти в наступление, чтобы поддержать реноме взбалмошного мальчишки. — Милая, ты переходишь все дозволенные границы! — сходу начал он, приобнимая Шарлотту за талию и небрежно целуя в щёку. Широко распахнутые от удивления глаза цвета гречишного мёда были ему наградой. — Джерард? — недоуменно произнесла она. — Приглашать моего протеже в оперу в Париж и самой ехать туда, когда уличные беспорядки с каждым днём набирают силу — это крайне неразумное решение, дорогая! Я весь вечер переживал за вас после того, как столкнулся с Фрэнком в антракте. А у меня, между прочим, были много более важные задачи для моей головы. Шарлотта, замершая на мгновение, расслабилась и улыбнулась, и Джерард помог ей сесть за стол, чуть отставив и затем придвинув стул за ней. Они неторопливо обедали, и чуть позже к ним присоединился измученный Люциан — Шарлотта говорила, что тот заканчивал работу с какими-то бумагами. После этого они уединились в кабинете Шарлотты, и Джерард перешёл непосредственно к делам. — Милая Шарлотта. Ты ведь понимаешь, что это всё вряд ли уже сойдёт на нет? — Ты о волнениях или о революции в целом? — поинтересовалась она, закуривая длинную сигарету в красивом резном мундштуке. — О революции. У меня такое ощущение, что точка возврата в этой истории пройдена, и всё, что я могу сделать — это лишь как можно сильнее смешать их планы, возможно, растянуть временные рамки, чтобы заставить хотя бы часть людей, идущих за ними, задуматься об искренности всего происходящего. Но не повернуть это вспять и уж точно — не исправить положение… Королеве надо уезжать из Лувра в более спокойное место. — Ты пришёл к замечательному выводу, Джерард, — серьёзно кивнула она. — Но ты не учитываешь самого важного. Джерард заинтересованно молчал, держа в руке бокал с небольшой порцией французского коньяка в нём, призывая её продолжать. — Даже если люди увидят сомнительность провозглашённых идеалов, ты не сможешь накормить их и заплатить долги страны. Сократить расходы короны и перенаправить их в правильное русло. Ты даже не можешь убедить королеву снова бороться — не ради отмщения личного разрушенного счастья, а уже за свою страну. О, прости, я не упрекаю тебя, — сказала она, увидев, как взгляд друга туманится обидой. — Ни в коем случае. Я знаю, что ты делаешь всё, что можешь и даже кое-что из того, что вообще вне твоей компетенции. Ты чудесен, и я восхищаюсь тобой, мой дорогой. Но вряд ли все твои усилия принесут те результаты, о которых ты мечтаешь. Шарлотта с грустью и нежностью посмотрела на пробующего коньяк озадаченного Джерарда. Он молчал ещё какое-то время, обдумывая сказанное, но затем всё-таки произнёс: — Но я не могу иначе. Ты предлагаешь мне сложить руки или предать корону? Бежать? Что именно ты предлагаешь мне делать в данной ситуации? — Нет, нет, Джерард… Я всё знаю, и ты прав — нужно продолжать заниматься тем, во что ты веришь. Тем более, когда веришь так горячо, как это делаешь ты. Я тоже верю, что у тебя всё получится, я верю в тебя. Просто… Она замолчала, и Джерард сосредоточенно стал всматриваться в её погрустневшее лицо. — Что такое? Шарлотта? — Через два месяца — я уже всё решила, поэтому не перебивай, — я и мои домашние отправимся в Англию. Я уже всё узнала и решила организационные вопросы. Я соберу всё, что смогу, постараюсь как можно выгоднее продать свои активы и уеду из Франции. Я собираюсь увезти всех, кого удастся, с собой. У меня там вдовая тётка и огромный дом — её будет сложно стеснить… — она отвела глаза, будто извиняясь за свои слова. — Я запросила бронь на тридцать билетов на корабль до Лондона… — Это… — у мужчины будто пересохло во рту. — Это неожиданно, но… На самом деле, это самое верное решение, которое ты только могла принять, Шарли. И я ни в коем случае не собираюсь отговаривать или осуждать тебя. Просто я не ожидал, что это произойдёт так скоро… Два месяца! Ты считаешь, что революция вот-вот грянет? — Я не знаю, мой милый Джерард. Это просто женское предчувствие, я решила подстраховаться. И… Я знаю, что предлагать тебе ехать со мной бесполезно, но… Может, ты отправишь с нами Маргарет и Поля? И Фрэнка? Мест хватит. Так будет много безопаснее для них. И, возможно, ты сам успеешь провернуть все свои дела и тоже поедешь с нами… — она говорила тише и тише, опуская взгляд. Она боялась услышать ответ и всё же продолжала надеяться. — Спасибо, Шарлотта. Я обязательно предупрежу своих об отъезде. Они должны поехать с тобой. Вот так просто. «Спасибо, Шарлотта» — и ни слова о себе. Конечно, она и не рассчитывала на положительный ответ, но всё равно оказалась не готова к приступу боли внутри груди. — Так о чём ты хотел узнать у меня? — встрепенувшись, Шарлотта расправила плечи и загнала вдруг вставшие так близко слёзы поглубже. — О, мне очень нужна информация об одном премилом старикане. Он — один из вдохновителей и автор некоторых революционных идей. Всех этих свобод, равенств и братств, — едко усмехнулся Джерард. — Вряд ли он бывал на твоих балах, но, возможно, у тебя есть хоть какие-то выходы на него? — Ты говоришь о месье Русто? Он сейчас довольно популярен в народных кругах и часто появляется на различных благотворительных приёмах, несмотря на годы. Он весьма скользкий тип, но люди его любят. Если мне не изменяет память, месье Жаккарду уже за шестьдесят. — Да, это он. Мне нужно всё, что у тебя есть о нём. И чем грязнее это будет, тем лучше. Шарлотта чуть нахмурилась, поднялась, задумавшись, и пошла к углу кабинета. Там, за совершенно незаметной стенной панелью была секретная дверца, которую она открыла небольшим ключиком на длинной цепочке со своей шеи. Внутри находились папки. Очень аккуратные структурированные папки с бумагами и досье — иного от педантичной Шарлотты нельзя было ожидать. Поискав совсем недолго, она достала очень тонкую папку и положила её на стол. — Посмотри тут. Если что-то и есть на него — оно может быть только здесь. В основном — это обрывки чужих разговоров и слухов, где так или иначе мелькало его имя. Глаза Джерарда жадно заблестели, он был настолько очарован этим ароматом новой информации, что почти поглаживал ладони друг о друга от предвкушения. Шарлотта уступила ему свой стол и рабочее кресло, и Джерард нетерпеливо и внимательно принялся вчитываться в листы, становясь потерянным для этого мира. Шарлотта мягко улыбнулась и прилегла на софу тут же у окна, предаваясь чтению Гёте. Неизвестно, сколько прошло времени, но в какой-то момент Джерард вскочил, громко отодвинув собой кресло, и выпалил: — Шарли, ты знаешь что-либо о борделе мадам Тюффо? Видимо, наш старикан не раз бывал там. — Мадам Тюффо? — повторила Шарлотта, задумчиво покусывая мизинец с аккуратным ногтем. — Кажется, это на другом берегу Сены… То ещё местечко, если честно. Не слишком чистое, и кадры меняются чересчур часто. Я ни разу не приглашала оттуда ни девочек, ни мальчиков на свои балы. Не то качество. — Меня не слишком интересует их качество. Меня интересуют рычаги давления на саму мадам. — О, тут всё просто. У них извечные проблемы с законом, обычно по мелочи, но это всегда довольно неприятно и очень нервирует таких женщин, как мадам Тюффо. Она в годах, насколько я помню. И она настоящая старая крыса, выживавшая в таких ситуациях, что… расколет тебя напополам, как орешек, поверь мне. — Ох, моя милая Шарли, — улыбнулся Джерард, — я справлюсь с этим. Меня интересует, что я могу предложить ей взамен информации. — Ты сам знаешь, что некоторая информация бесценна. Постарайся, чтобы она не поняла, что именно тебя интересует, добивайся, чтобы она позволила говорить с работниками. И пообещай ей протекцию короны, даже если это будет голословием. Кажется мне, что очень скоро это всё потеряет хоть какое-то значение. — Тогда до встречи. И спасибо за дельные советы. Мне очень нравится слышать из твоих уст свои же мысли. Так они выглядят вполне умными и рациональными. Когда же они возникают у меня в голове, то видятся полнейшей авантюрой. Шарлотта улыбнулась и встала, подошла слишком близко, на мгновение приникла к губам Джерарда, а затем поцеловала в лоб. — Удачи, Джерард. И еще — береги себя, молю. Джерард оставил свою тонконогую кобылу Габриэллу на конюшне поместья фон Трир. Было бы крайне непредставительно приезжать на важную встречу верхом. Он прекрасно понимал, что в подобных случаях каждая мелочь либо работает на него, либо наоборот — представляет в невыгодном свете. Взяв самый роскошный экипаж, он направился к своей новой цели — в бордель мадам Тюффо. Джерард терял в дороге лишний час — другой в отличие от пути верхом. Но приобретал большее — достаточно весомый статус, который был очень важен для людей, подобных мадам. Именно сообразно статусу гостя строилось их общение и отношение, и Джерард был заинтересован в том, чтобы произвести крайне респектабельное впечатление. Пока карета качалась на рессорах, приближая его к главной цели сегодняшнего вечера, он разрешил себе немного вздремнуть, настраиваясь на должный лад. И не смог не вспомнить о своём мальчике Фрэнке перед тем, как мягко уплыть в сладкий сон. Больше всего его возбуждало въевшееся в подсознание ощущение его цепких, очень проворных пальцев на своей груди и паху… Он вспомнил, насколько красиво и желанно выглядели его бёдра, когда тот искал ложку под столом, покачивая ими так непосредственно, точно ребёнок. Вот только чувства эти были совершенно далёкие от родительского умиления. Дальше фантазия Джерарда увела его в совершенно нереальные и порнографические продолжения сегодняшнего утра, и он не заметил, как отключился, ощущая сладкую истому внизу живота. **** — Месье Джерард Уэй, — объявил лакей, открывая вычурную дверь в кабинет мадам Тюффо. Джерард одернул полы сюртука и чуть провёл рукой по волосам, надевая на своё лицо самую соблазнительную из масок — молодой и очень привлекательный придворный служащий при выполнении особо важного поручения вышестоящего лица. Не слишком важная сошка, чтобы бояться и скрывать что-то, но и не тот, кем полезно манипулировать. Выдохнув и сдержанно, чуть высокомерно улыбаясь, он прошёл внутрь. От всего в этом кабинете, как и во всём борделе, веяло остатками былой роскоши, которая сейчас рассыпалась, плесневела, прикрывалась драпировками и картинами — потому что на капитальный ремонт средств, видимо, не хватало. Внутри явно чувствовался запах нафталина и резкого дешёвого парфюма, а также пудры, которой, судя по всему, мадам Тюффо была покрыта с головы до кончиков пальцев. Больше всего женщина напоминала не битую жизнью крысу, а крайне неприятную старую жабу, настолько долго сидящую в своём болоте, что уже обросла тиной и водорослями до самых глаз. Мадам Тюффо была невероятно полной и сидела так, что верхняя её часть почти растекалась по массивному письменному столу, занимая его большую часть. Её платье болотного цвета вызывало стойкую ассоциацию с болотной травой, а глаза на напудренном белом лице были выкачены совершенно по-жабьи, и Джерард никак не мог отделаться от ощущения, что сейчас она откроет рот и громко, басовито квакнет. Но мадам Тюффо только неотрывно следила за ним взглядом из-под пенсне и учтиво улыбалась. Стало понятно, что она очень скептически относилась к своему гостю. Ну что ж, пора приступить к работе. Джерард подошёл к столу размашистыми шагами и, чуть склонившись над ним, протянул руку, чтобы принять в неё сверх меры напудренную, полную ладонь хозяйки. — Мадам Тюффо. Безмерно рад видеть вас в добром здравии. Джерард Артур Уэй, младший сотрудник канцелярии по вопросам организации празднеств и увеселений, к вашим услугам, — и он легко поцеловал протянутую кисть, перед самыми губами перевернув её тыльной стороной — это был очень тонкий жест, призывающий вызвать расположение и показать, что он не прочь немного пофлиртовать. В нос ударил резкий запах множества слоёв пудры, и Джерард мысленно содрогнулся, на секунду представив, что его губы должны коснуться этого ужаса. Скрепив зубы, он довёл ритуал до конца, не дрогнув ни единой мышцей лица, и женщина за столом расплылась в широкой улыбке. — Вы так обходительны, молодой человек, — её голос и правда был очень низок, но на кваканье совершенно не походил. Скорее, он напоминал карканье ворона — был таким же надтреснутым и чуть хриплым. Видимо, мадам курила давно и много. Затем она зашевелила губами, повторяя имя посетителя, растягивая его на разный манер, будто пыталась распробовать на вкус каждую букву. Джерард замер, предвкушая… — Господи милостивый, — вдруг взмахнула она полными руками, обхваченными множеством слоёв шифонового кружева. — Джерард Артур Уэй, мальчик для особых поручений Её Величества королевы Мариэтты! — она посмотрела на обмершего посетителя как-то по-новому, с совершенно искренним интересом. — Живая легенда в тесных кругах. Я знаю вас, молодой человек, можете играть со мной в открытую, раз уж я владею подобной информацией. Джерард всё ещё стоял истуканом, судорожно продумывая варианты дальнейшего развития событий, задаваясь тысячей вопросов, а мадам Тюффо, утратив свою натянутую холодность, совершенно просто навалилась грудью на стол и достала из выдвижного ящика упаковку с толстыми сигарами явно заграничного происхождения. Джерард мысленно охнул — никогда не видел, чтобы коренная француженка брала нечто подобное в рот. Мадам Тюффо только развязно ухмыльнулась, снимая пенсне и откладывая его в сторонку. — Угоститесь? Контрабандные сигары, самый лучший табак. Другого не держим, — и она грубовато, хрипло рассмеялась. — Нет, спасибо. Я не курю, — Джерард открыл рот, хотя ещё не принял окончательного решения о том, как же теперь себя вести. Эта женщина и правда была интересна — хотя бы тем, что знала его именно как королевского «тайного агента». Это настораживало и будоражило одновременно, потому что он всегда был крайне осторожен и никогда не оставлял хвостов при работе. И уж точно никому не рассказывал о своих связях с королевой. Откуда же она знает? — Это правильно, совершенно правильно, месье Уэй. Присаживайтесь, прошу вас, — её тон из учтивого очень скоро превратился в деловой, и Джерард, наконец, принял правила игры — откровенность за откровенность. В конце концов, пока он ничего не терял, а в случае накладок был готов пойти даже на то, чтобы как максимум избавиться от этой женщины. Расслабившись и присев на мягкий стул напротив стола, он взял из коробки одну сигару, чтобы провести ей под носом. Она пахла чудесно — терпко и сильно, но не вызвала у Джерарда никакого желания раскурить её. Мадам, напротив, уже вовсю дымила, разглядывая его взглядом чуть прищуренных глаз навыкате. — Итак, — продолжила она, выпуская из широкого напомаженного рта густое облако дыма, — что привело вас в нашу скромную обитель? Вряд ли вы позарились на кого-либо из наших девочек… или мальчиков, — она сально хохотнула. Чуть помедлив и спокойно посмотрев ей в глаза, Джерард искренне ответил: — Вы правы. Это никак не относится к прямым делам борделя. Как я уже мог понять — вы именно та, кто мне нужен. Мне нужна информация. Несколько секунд стояла тишина — мадам Тюффо смотрела на него округлёнными глазами, даже перестав затягиваться, а потом вдруг резко расхохоталась. Джерард спокойно сидел и ждал, пока мадам отсмеётся: нога изящно устроилась на ноге, пальцы сцеплены в замок на животе. Спокойный взгляд и ничего не выражающее лицо. — Ох, не смешите меня! — взмахнула руками хозяйка борделя. — Если бы ещё вчера тётушка Карсо сказала, кто придёт ко мне за помощью — я бы плюнула ей прямо в лживый рот. Но вы тут — и я поражена, — мадам Тюффо говорила с большой долей сарказма в голосе, но Джерарда это мало волновало. Когда он решал, что в случае чего готов пойти на убийство, это означало, что он настроен крайне серьёзно и получит своё любыми путями. — И ещё, — вдруг успокоившись, добавила она, — имейте в виду, что мне нет никакого дела до того, что происходит вокруг, и патриотизмом я не страдаю. Мне всегда непросто жилось в Париже, и всего, что я имею, я добилась сама, вот этими вот руками, — она снова потрясла перед Джерардом полными запястьями, отчего все руки до самых плеч задрожали, как подтаявшее желе. — Я вас понял, мадам. Перейдём к делу? Мадам Тюффо помолчала, докуривая сигару и ещё с минуту изучая его, а затем утвердительно кивнула. Джерард ещё не знал, что он был одним из немногих, кому удалось поладить с этой непростой женщиной. Не ясно, в чём именно была его заслуга, но мадам Тюффо владела информацией, собирала её и хранила, при систематизации пользуясь исключительно своей головой. Это было её хобби и отдушина, и мадам Тюффо обладала крайне острым умом и хорошей памятью. Но самое главное её мнение было в том, что любая информация — это товар, делиться которым бескорыстно не стоит ни с кем. Тогда не потеряешь влияния и не вылетишь на обочину жизни. Сейчас с ней происходило что-то странное; возможно, это обаяние молодого мужчины играло с ней злую шутку, а возможно, слава лучшей элитной проститутки Парижа не зря летела за её плечами — было в Джерарде что-то таинственное, непередаваемое, от чего даже её старая, прожжённая холодом душа вдруг встрепенулась. С ним хотелось сотрудничать. Он был крайне интересен. И естественно, она не собиралась упускать ни малейшей выгоды от общения с ним. — Ох, месье Жаккард Русто? Этот похотливый старикашка? — она улыбнулась, когда Джерард обозначил суть своего интереса, и её глаза затуманились. Она явно перебирала в голове какие-то моменты. — Я помню. Он был тут пару или тройку раз за этот год, точно. Что именно вы хотите знать? — Хм, — Джерард задумался. — Если возможно, то всё. Когда приезжал, трезвым или пьяным. Один или с компанией. Кого просил для обслуживания, и если эти люди ещё работают у вас, — я бы хотел поговорить с ними. Мадам Тюффо снова задумалась, а потом вдруг глаза её блеснули, а рука ударила кулаком по столу. — Ох, а вы проказник, месье Джерард! Сейчас, собрав один к одному все его разрозненные визиты, становится понятно, что не всё так просто, как кажется, если не уметь анализировать, — Джерард внутренне весь подобрался, уже ощущая в груди дрожь предвкушения от того, что узнает нечто важное и полезное для дела. Осталось только не выдать свой голодный интерес. — С этим посетителем не всё гладко. Он явный извращенец. Джерард вопросительно изогнул бровь, побуждая её продолжать. — Он всегда выбирал для себя мальчиков. Очень молоденьких мальчиков, хочу я сказать, знаю, что это не вполне законно, но у нас не лучший бордель в Париже, и как-то надо выживать. Они жаловались потом на странного посетителя с нездоровыми фантазиями, но я не придала тогда этому внимания. — Нездоровые фантазии? Что именно вы имеете в виду? — Он недееспособен, — ответила женщина. — Возраст, сами понимаете. Зато голова работает и фантазия бурлит. Все мальчики говорили, что он склонен к жестокости, но в рамках дозволенного правилами борделя. По самой верхней границе этой рамки, — уточнила мадам Тюффо, и Джерард как-то незаметно перенёсся на секунду в своё далёкое теперь прошлое, на холодные улицы Парижа, и его передёрнуло. — А ещё он заставлял их всех обряжаться в рясу послушников какого-то загородного мужского монастыря и заставлял онанировать. Кажется, это его фетиш. Мальчики рассказывали, что он просто сходил с ума от их вида и становился совершенно неадекватным. Джерард сглотнул. Вот оно. Вот то, что он искал все эти дни. Ключ к решению непростой проблемы. — Что вы хотите за эту информацию? Она очень ценна для меня, — честно признался Джерард, прямо глядя на мадам Тюффо. Он считал, что порой искренность достойна искренности. — Хм, это хороший вопрос, месье-красивые-глазки, — мадам Тюффо слащаво ухмыльнулась. — Мне будет достаточно вашего слова и обещания о королевском протекторате, хотя бы косвенном. Сейчас неспокойное время, а я хочу быть уверена в завтрашнем дне. Что через неделю ко мне не придут и не выгонят на улицу, закрывая моё скромное заведение. — Я гарантирую вам протекторат, мадам. — И ещё. Небольшой долг. Налоги… Дела в последнее время идут не слишком хорошо, — она смущённо потупилась, но Джерард заверил её и в этом: — Не стоит беспокойства. Я всё улажу. — Вы крайне благородны. Это тот редкий случай, когда я верю человеку на слово. Потому что наслышана, что вы, мой мальчик, не бросаете слов на ветер и всегда держите обещания. Иногда летящая впереди слава — это не так плохо, правда? Джерард позволил себе сдержанно улыбнуться и кивнуть. Он всегда платил по счетам. И долги собирал с той же безжалостной твёрдостью. После этого Джерард до ночи разговаривал с мальчиками, которых просил к себе месье Русто. Он вытянул из них мельчайшие подробности о клиенте и том, как всё происходило. И если в начале сегодняшнего вечера он ещё надеялся на то, что сможет сыграть эту роль сам, то сейчас, когда перевалило за полночь, и юноши рассказали ему всё, что могли, он с сожалением и тянущей болью понимал — нет, это не его роль. Он не подойдёт… Все мальчики были хрупкими шатенами с волосами до плеч, с нежными лицами и скулами, почти не знавшими щетины. Джерард выглядел крайне молодо, но всё же не настолько. И сейчас он ненавидел себя за это, потому что всё приводило лишь к одному неприятному решению… Понимание этого факта сводило его с ума и вызывало жгучую боль под рёбрами.