Сomprehension

В сумерках поздней осени все кажется размытым и далеким: и дома, и силуэты деревьев, и, словно бы, даже воспоминания. Льдистый, пронизывающий ветер заставил молодого человека поднять воротник. Похоже, улица опустела недавно: на свежевыпавшем снегу темнели несколько цепочек следов. Валлевида нечасто возвращался домой в такое время — на окраине города было небезопасно. Когда он только поселился здесь, местная компания попыталась проверить, много ли денег носит в карманах длинноволосый парень со спокойным, почти кротким взглядом. Первая же встреча стоила ему сбитых костяшек на пальцах, после чего желающих связываться с Валлевидой поубавилось. «Ты чертов параноик, слышишь?» — мысленно упрекнул себя Валлевида, окинув улицу беглым взглядом. Все было спокойно, хотя интуиция, которой бывший солдат привык доверять, утверждала обратное. Еще один взгляд, чуть более внимательный — Валлевида вздрогнул. В переулке, в стороне от дороги что-то темнело. Немного приблизившись, парень понял, что это лежащий на земле человек. Он мог бы быть простым пьяницей, но бурые пятна на снегу были слишком похожи на… кровь. — Вы ранены? — Валлевида склонился над мужчиной, потряс за плечо. Не дождавшись ответа, осторожно повернул его на бок, чтобы заглянуть в лицо… и не удержался от вскрика. Перед ним на снегу лежал Дюрер. — Сэр, что с ним? Ему плохо? — парень резко обернулся. За его спиной стоял усатый мужчина в теплом пальто и пристально разглядывал красноватый снег у себя под ногами. — Я только что увидел его, — Валлевида коснулся шеи лежащего, проверяя пульс. Его собственные пальцы дрожали, поэтому он не сразу почувствовал под холодной кожей бьющуюся жилку. — Его надо в больницу, он ранен! — судя по тону, мужчина считал, что его долг — напомнить, а уж парень сам доставит пострадавшего куда следует. Валлевида неодобрительно взглянул на него. — Мой дом рядом. Помогите, — он произнес это достаточно требовательно, чтобы доброхот даже не подумал отказаться. Несмотря на то, что помощи от него было немного, Валлевида был благодарен, что свидетель появился так вовремя. Себя не обманешь. На мгновение он позволил себе думать, что можно развернуться и уйти. А на следующее утро снег был бы белым.

***

Голова… раскалывается… Рука невольно потянулась к виску, задела плотную полосу повязки. Бывший надзиратель приоткрыл глаза. — Где я? — позади скрипнула дверь, но повернуться к вошедшему Дюрер не смог — похоже, ребрам тоже досталось. Когда тебя ударяют по голове чем-то тяжелым, трудно сопротивляться… он скептично хмыкнул и скривился от боли в разбитой губе. Кто-то не побоялся, что может угодить в тюрьму повторно: напали на него не ради кошелька. — Эй? Дюрер через силу повернул голову и, наконец, увидел того, кого стоило бы поблагодарить за лечение… — Ты?! — от вскрика грудь обожгло огнем, сорвалось дыхание. Скрестив руки на груди, Валлевида молча наблюдал, как его бывший надзиратель пытается откашляться, кривясь от боли. Когда обессиленный Дюрер откинулся на подушку, Валлевида взял со стола чашку и подал ему. Остывший, но крепкий чай был выпит в несколько глотков. Отдышавшись, надзиратель криво усмехнулся: — Зачем ты меня притащил сюда и перевязал? Ты из тех святош, кто не может спокойно пройти мимо? — Перевязал, чтобы ты не сдох в моей постели, — ровно ответил Валлевида. Для страдальца, к коим себя причисляет Дюрер, он слишком много себе позволяет… — О, это твоя постель? — не унимался тот. — А чья еще? Вспыхнув, парень шагнул к нему и схватил за рубашку. От рывка голова Дюрера дернулась назад, и он едва не потерял сознание от пронзившей виски боли. — Не твое собачье дело, — Валлевида разжал руки и практически толкнул раненого на кровать. — Не заставляй меня жалеть, что я не оставил тебя истекать кровью на снегу. Это немногим лучше, чем в подвале, уж поверь мне. Когда дверь за ним захлопнулась, Дюрер с тихим стоном прикрыл глаза. Этот парень ненавидит его… почему он не прошел мимо?.. Сидя в соседней комнате, Валлевида задумчиво крутил в пальцах карандаш. Удачно, что мадам Бланше уехала к дочери, и не придется объяснять, почему его раненый друг смотрит на него волком. Эта милая дама тепло относилась к своему постояльцу и наверняка начала бы расспрашивать. Только на том, что он пережил за те годы, складной лжи не построишь. От непрошеных воспоминаний сжалось сердце… — Это ничего не значит, все в прошлом, все… — легкий сухой треск заставил Валлевиду вздрогнуть. Опустив глаза, он увидел в своих руках карандаш, разломленный пополам. Устало вздохнув, парень бросил обломки в корзину, взял другой грифель. — Однажды я найду в себе силы забыть все это, — на белый лист легла первая черта.

***

Хлопнула входная дверь, и Дюрер с трудом подошел к окну. Глядя, как Валлевида удаляется от дома и ноябрьский ветер треплет его волосы, стянутые лентой, надзиратель стиснул зубы. Сколько раз он сам наматывал пряди на руку, чтобы бросить упрямца на колени, а сейчас… Дюрер вспомнил, как вчера, увидев, что мазь осталась нетронутой, парень приказал ему поднять рубашку. Но прикосновения теплой ладони к кровоподтеку на груди были осторожными и легкими. Когда руки Валлевиды касались его тела там, в пыточной камере, они были холоднее. Неожиданно для себя Дюрер подумал, что отличие было не в этом… он редко утруждал себя тем, чтобы смотреть пленнику в глаза, но отчетливо помнил отрешенный, как ему казалось, от сдерживаемого желания, взгляд. Теперь в них не было и следа той пустоты. Отвернувшись от окна, Дюрер оглядел комнату. Она порядком поднадоела ему за то время, что он был вынужден лежать в постели, но пока ему не хватит сил, чтобы уйти. Внимание привлекла пухлая папка, лежащая на верхней полке шкафа. Чтобы достать ее, пришлось потянуться — избитое тело отозвалось резкой болью — но добыча все же оказалась в его руках. Развязав тесемки, Дюрер увидел, что папка заполнена набросками, так и не ставшими законченными рисунками. — Да… ты же художник, — хмыкнул он, перекладывая листы. На многих из них были самые непримечательные вещи вроде кувшинов, стульев или уличных пейзажей… несколько незнакомых ему лиц… Приподняв очередной набросок, он неожиданно узнал того, кто был на нем изображен. Большие блестящие глаза, взъерошенные волосы. Вот только счастливую улыбку, от которой нарисованный мальчишка казался живым, Дюрер у него никогда не видел. Еще через несколько листов ему попался парень, который заботился о Валлевиде, когда надзиратель несколько перегибал палку. Кажется, Эван? Неважно… Лиц этих двоих было много: веселые, настороженные, внимательные… Похоже, они много значат для него. Молодой мужчина в военной форме, высокий, с темными волосами и стрелками усов. Рисунок всего один и не выглядит новым. Рядом с фигурой несколько портретов этого же военного — профиль, поворот, взгляд сверху вниз… но лица все одинаковые, хотя художник достаточно живо изобразил на каждом горящие торжеством глаза. Дальше… Дюрер вздрогнул, едва не выронив листы. С белой бумаги на него смотрел он сам. Это его острые черты лица, блестящие безумные глаза, жестокая ухмылка. Уголь по краям был размазан, похоже, случайно, но создавалось ощущение, что это лицо, с падающими на вспотевший лоб прядями — последнее, что видит человек, прежде чем провалиться в забытье. — Это я… Он помнит меня только таким… — яростно и в то же время растерянно прошептал Дюрер, сжимая в руках лист. Мысли в голове спутались. Он был жесток, заставляя подчиняться, но… когда пленник со стоном выгибался под ним, умолял продолжать… Это было тело — послушное, но бессознательное, нашедшее в сумрачном состоянии спасение от боли и унижения. Надзиратель швырнул лист на стол и сжал руками виски, чтобы не видеть пустой взгляд, не слышать равнодушный, не принадлежащий Валлевиде голос. Почему это стало понятно только сейчас? Он причинил столько боли тому, кого так хотел, кем стремился обладать… И этот человек все равно не оставил его умирать на снегу. Дюрер почувствовал, что комната слегка расплылась, глаза защипало… Да что с ним такое?! Надзиратель закусил губу, не обращая внимания на отчетливый привкус крови. «Да как ты посмел…» — когда Валлевида некоторое время спустя вошел в комнату, он сразу обратил внимание на раскрытую папку на столе. Но, когда он повернулся к кровати, собираясь то ли окрикнуть наглеца, то ли сразу тряхнуть за воротник, руки опустились сами собой. Его мучитель лежал, отвернувшись к стене, и словно бы крепко спал, но плечи, укрытые теплым одеялом, еле заметно вздрагивали.

***

— Прощай, — Дюрер остановился у дверей, холодно взглянул на Валлевиду. Тот коротко кивнул. — Я понимаю, что обязан тебе. Валлевида пожал плечами: бывший надзиратель как должник был ему безразличен. Лучшее, что он мог бы сделать — больше никогда не попадаться на пути. — И я знаю, что ты меня никогда не простишь, — Дюрер пристально взглянул прямо в глаза с расширившимися от удивления зрачками. — Но хотя бы попытайся. Не сказав больше ни слова, он развернулся и вышел. Закрыв дверь, Валлевида облокотился на дверной косяк и, неожиданно для себя, слабо улыбнулся: — Я найду в себе силы, чтобы помнить все это. Что бы ни изменилось в тебе с того времени, ты не заслуживаешь прощения. Но… я все же… попытаюсь простить.