Её глаза

Не каждый слепой пребывает во тьме, но каждый, пребывающий во тьме - слеп.

Florence and The Machine – Blinding Каждую ночь мне снится один и тот же сон. Беснующаяся под дикие звуки толпа и я внутри неё. Музыка пробивает оболочку, разжижает мозги и пронизывает все существо. В момент, когда я становлюсь музыкой с серого неба, освещаемого лишь лазерными лучами, падает первая капля дождя. Одна, вторая и вот с неба льется вода. Я растворяюсь с толпой, с музыкой, с дождем. Лучи рассекают небо. Внезапно, дождь сменяется частой дробью. Это организаторы рок-концерта решили спрятать нас от дождя. Глупцы! Зачем же они тогда устраивали лазерное шоу? Ведь лучи… Я понимаю слишком поздно. Луч отражается от пленки, он не собирается двигаться дальше, вырисовывая круги в небе. Через мгновение острая боль пронзает глаза, а потом и всю голову, все тело. Я падаю во тьму, она поглощает меня вместе с дикими звуками музыки… Я просыпаюсь в холодном поту, но темнота не отступает. Я открываю глаза и дрожащими пальцами касаюсь век. Они открыты, но все так же темно. Все по-прежнему, как и год назад. Я на автомате протягиваю руку куда-то вправо и нащупываю угол тумбы, на которой, по логике, должны лежать мои очки. Я не стесняюсь своих глаз, просто другим жутковато. Сейчас самое сложное – определится с пространством и временем, найти ориентир. Кое-как я вспоминаю стороны света и пол с потолком. Давно выученные наизусть движения: встать, спустить ноги, найти тапочки и, ухватившись за спинку кровати, протянуть руку вперед. Так мне, по крайней мере, говорят окружающие. Для меня же это несколько бессмысленных движений в пустоте. Ну, скажите, какой смысл искать дверь, если я её не вижу? Хотя я вообще ничего не вижу. У двери я попросила повесить раму с трехсот девяносто шестью нитями. Каждый день я прошу срезать одну – ножницы мне не доверяют. Сегодня осталась ровно тридцать одна веревочка. Прошел ровно год с того момента, как я… Я провожу руку влево от рамы, пальцев касается прохладная и гладкая поверхность. Я хватаюсь за неё и поворачиваю, как сделала, если бы это была ручка от двери. Каждый день я делаю одно упражнение, которое предлагает мне психолог: я создаю реальность. Свою реальность. Допустим, я держу ручку от двери. Сейчас я открою дверь… И так каждый раз. Открыв дверь, я натыкаюсь на что-то мягкое и шерстяное. Оно начинает звонко, радостно лаять. -Ну, привет. Пошли есть? - Хоть Счастливчик рад меня видеть. Он мой поводырь. Слишком мелкий для настоящего поводыря и я, фактически, спасла ему жизнь, взяв к себе, ведь всем нужны были дружелюбные лабрадоры, а не вредные длинношерстные таксы. Я нащупываю сквозь густую шелковистую шерстку толстый поводок. Теперь стало намного лучше. Я иду сквозь тьму, ведомая маленьким лучиком света, ведь именно таким мне представляется мой песик. - Да, я слышу, она уже проснулась. До свидания,- Треск от вернувшегося на место телефона. Запахи, наполняющие мой нос, подсказывают мне, что я на кухне. В этом помещении всегда тепло и пахнет приправами, жареной пищей. На ней заправляет моя сиделка Марта. Слышатся её мягкие шаги по плитке и вот, сильные руки усаживают меня за стол, дают ложку и показывают, где предположительно находится тарелка. Первые месяцы я упрямо пыталась, есть скатерть. - Она не хотела с тобой говорить. Сказала, что не хочет беспокоить,- Голос Марты «взрослый» с небольшим акцентом, но я не могу определить каким – просто не знаю. -Она меня уже полгода как не беспокоит – я впиваюсь зубами в завтрак. Это бекон. Сочный и жесткий. Марта никогда не готовит бекон без омлета. - Хватит хандрить. Нос выше! А то каждый день одно и то же. «Меня никто не любит», «Я ослепла!». Я так и уволиться могу. Знаешь ведь,- Последние слова пролетают мимо ушей и повисают в звенящей тишине. Марта единственная, кто называет вещи своими именами. Я ослепла. Я ослепла. Я… В двух словах или в восьми буквах выражается все, что случилось ровно год назад. С тех пор время остановилось для меня. Каждый день я встаю и натыкаюсь на Счастливчика. Каждый день я ем этот бекон. Каждый день я закатываю истерику Марте. Ровно год назад я поклялась себе, что если ничто не изменится, то я покончу со всем этим. - Ты хоть пыталась не винить кого-то в твоем бедствии? Ты пыталась что-то изменить? Знаешь, мне плевать на этого смазливого психолога, говорящего, что все хорошо, – Эта женщина никогда не кричит, но от её слов становится неприятно, будто тебя выдворили на улицу в непогожий день. -Может ты и права,- Я слышу, как Марта удивленно вдыхает воздух. Она никак не ожидала от меня такого. Я сама такого не ожидала. Все оставшееся время мы молчим. Я – потому, что не хочу говорить, а ей просто нечего сказать. - Сегодня тебе к психу, а потом он завезет тебя к доктору. Оттуда сама дойдешь. «Психом» женщина называет моего психолога доктора Кертиса. Она не верит в его методы, а он не верит в её. Это странный, высокий ( я не могу дотянуться до его макушки) человек еще не потерял веру в меня, что очень подозрительно потому, что многие мои родные уже не хотят со мной общаться. Я не хочу их утруждать. Мне предоставлен дом на тихой улочке, сиделка и полная свобода в финансовых расходах. Что еще нужно для жизни? … Ах, да, я же слепа… Вытянув ноги вперед, я сижу на веранде вышеупомянутого дома и спокойно пью клубничный сок. Гадость та еще, но Марта обожает его. Я смирилась и теперь жизнь, кажется проще. Чистый ветерок, дующий с расположенного неподалеку парка, вдруг сменяется другим, соленым. Сама не знаю почему, но я встаю и, прихватив Счастливчика, выхожу за территорию участка. Я иду на запах – свежий и чужой. Я иду к морю. Час, как часто я называю своего поводыря, понял меня и теперь ведет все вниз по крутым улочкам, запах становится сильнее. Сквозь подошву кроссовок я чувствую брусчатку старого тротуара. Давно не была в этом районе. Раньше здесь было очень шумно и каждый день в каком-то из домов шумели голоса, а сейчас… Лишь темнота да соленый ветер. Люди изредка приходят сюда. Всё побережье скупили «частники», а центр большого города стал более популярным. Это было… Год назад? Два? Я начинаю терять счет времени. Счастливчик проводит меня по узкому проходу. Это два забора: один гладкий – каменный, другой колючий - живая изгородь. Интересно, охранники уже заметили, что я незаконно пробираюсь к морю? По-видимому, нет, раз не верещат сирены. Я снимаю кроссовки и носки, и Час тащит меня к воде. Я проваливаюсь в песке, пес обрызгивает мои ноги песком, тянет меня вперед. И вот, пальцы на ногах погружаются в прохладу. Сейчас холодно для купания – ветер сдувает, да и сильные, хоть и небольшие волны неприятно бьют щиколотки, но Часу это нравится. И мне это нравится. Пес громко лает и, кажется, прыгает на воду, судя по обдающим меня брызгам. Я в отместку пинаю воду. Не знаю как Счастливчик, а я уже вся мокрая. Именно в такие моменты я чувствую себя снова живой, дышащей, чувствующей,реальной, снова видящей мир и соленые брызги на солнце. Как со стороны я слышу свой смех и.. чужой? Молодой тенор. -И кто тут у нас? Красотка, ты хоть знаешь, чего стоит незаконное проникновение на чужую территорию? Фу, как невежливо. В любом случае, я сейчас не настроена на ссору с каким-то охранником. Я поворачиваюсь на звук. - Я пришла не к Вам, а к морю. Оно общее. Глубокая пауза, а потом неуверенное: - С-сэм? Ты ли это?- теперь я вспоминаю этот голос. Кларк. Сын моего отца от второго брака. Неужели Час завел меня именно к моему отцу? Нет, нет. Ни за что. Этот парень, по моим воспоминаниям - высокий шатен с глазами отца - с моими глазами. Хотя, мои воспоминания зачастую обманывают меня и уже поистерлись временем и воспаленным сознанием. Он мой ровесник, может, чуть старше. Он объявился в прошлом году и спровоцировал развод моих родителей. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, не появись он в ней. Может, я бы сейчас наслаждалась синевой моря. Но сейчас нет времени на сожаления. Я знаю этого человека, и он ждет моей реакции. -Кларк, могу сказать то же самое!- Кажется, он не заметил моей слепоты за стеклами очков. Ведет себя, будто я нормальная. - Что же ты здесь делаешь? - Я же сказала – пришла к морю. - Врешь. -Нет, честно,- Эта подчеркнутая вежливость. Ненавижу. - Пойдем к отцу? - Я не против, - Пожимаю плечами. Почему бы не навестить … Как он сказал? Отца? Ха! Кто так его называет? По-моему, слишком официально. Кларк уходит. Благодаря еле уловимому шуршанию песка под его ногами я иду за ним. Ему не сказали? Странно, но не мне решать. -Прошу в нашу скромную «обитель».- Воздух прерывисто выходит из-за сжатых зубов. У людей это называется «усмешка». Да, кажется «обитель» строилась полностью по желанию папы - чего стоят прохладные широкие каменные ступени и тяжелая дверь, решившая меня угробить. Это крыльцо. Оно выходит на море. Наверное, помпезно выглядит. Хотелось бы увидеть все здание. Я прощаюсь с соленым ветром и ступаю грязной, мокрой стопой на ковер с мелким ворсом и тут же крик близкий к ультразвуку разрезает уши. - УБЕРИУБЕРИУБЕРИ!!!- неужели, хозяйка дома почтила меня своим вниманием? - Кстати, а где твоя обувь?- тут и Кларк заметил мой вид. -Оставила на пляже. А что?- я слышу, как вдыхает «брат» для следующей фразы, но его прерывает могучий голос: -Что такое?- По скрипу досок – кто-то спускается или идет по деревянным доскам, а по голосу – мой отец, хоть я давно его слышала. -Милый, Кларк опять привел какую-то девчонку! Она пачкает наш турецкий ковер! - Дорогая, я думаю, что все решабельно. Кларк, объясни, в чем дело? - Я её выловил у воды. Пришла « к морю»,- Последнюю фразу он выделяет, но и не врет. И на том спасибо. -Здрасте,- Кажется, я окончательно довела хозяйку (голос не узнаю, значит,- новая подружка). Мы на пару с Часом капаем морем на персидский ковер. Девушка закатывает новую истерику, а отец молчит. И смотрит. Я считаю его вдохи-выдохи. Пауза затягивается. Что же он сделает? На тридцать втором он тихо просит её замолчать, и я слышу шелест его одежды. Он подходит ко мне. - Я не хотела к тебе приходить, меня просто пес завел. Я правда не хотела… - Не хотела! Да у нас на каждом углу написано, что это частная собственность!- перебивает меня хозяйка. -Собаки читать не умеют. -Собаки? А самой прочитать слабо было? Или совсем разленилась? Дорогой, это новая нахлебница! – что за вздор! Её послушаешь - ей не больше тринадцати лет! Что я и озвучиваю. На меня льется несколько неприятных слов. Голос девушки очень резкий по своему звучанию. Я невольно морщусь и, не зная, где отец на данный момент, спрашиваю: - Ты им не сказал?