Весна

«Ну вот, и день прошел не зря, - подумал Уилсон, укладывая тефтели из мяса гончих на дно кастрюли, - Правда, на ловушки все равно не хватает». Эти псы, как и Уилсон, явно питались чем-то нездоровым - зубы у них были гнилые, некоторые даже начали крошиться. Хотя именно благодаря этому ученому не пришлось, чертыхаясь и охая, лепить на себя неудобные медовые бинты и жевать мерзкую мазь из паучьих желез. Мазь, к слову, заканчивалась, а новых пауков не наблюдалось: свой первый и единственный - на несколько километров вокруг точно - кокон он уничтожил в один из первых же своих дней, до смерти перепугавшись кровожадных мохнатых чудищ. «Ты же не соскучился по ним, м?» - промелькнула ехидная мысль в голове. Уилсон вздохнул. Мимо него,даже не заметив, тяжелой поступью пронеслась птица. Значит, скоро ночь, пора в лагерь. Лениво подбрасывая ветки в костер, ученый заметил, что ночь становится короче. Затем он подумал о том, что будет делать завтра, затем о том, когда же придет весна, затем подумал, что же делать, когда придет циклоп-олень, и придет ли он вообще, и еще много о чем другом. - Отто фон Честерфилд!- обратился Уилсон к мохнатому рыжему…рыжему…псу? - Не пора ли собираться отсюда со всем своим барахлом? Недовольное урчание сонного Честера, набитого под завязку, намекнуло ученому на то, что единственное, что Отто считает нужным – это то, чтобы его разгрузили. И поскорее. «Ладно. Будь что будет. Авось циклоп подавится. Скоро взойдет солнце! Эту ночь мы пережили.» Но солнце, вопреки ожиданию ученого, нагло решило поспать и спряталось за тучами. «Чтоб я так в спальнике дрыхнул. Да-а, снегопады - вещь здесь нередкая. Как же они мне надоели! Почти каждый день!» - думал Персиваль, шагая на другую сторону острова. Квак! Квак! Уилсон обернулся. Наглое земноводное выдирало у Честера садового гнома. «И чем он ей так полюбился?» - отстраненно подумал Хиггсбери, раскраивая лягушке череп копьем. Тут же раздались звуки шлепков десятков маленьких зеленых лап… Спустя где-то два часа, разделав лягушек и уложив их в рюкзак, Уилсон направился домой. За то время, пока он возился с лягушками, уже успел пойти дождь. Идти было крайне неприятно. Радовало лишь то, что это был холодный, но все-таки дождь, а не снегопад. Шмяк! Ну Честер, зачем ты так… Уилсон осекся на полуслове. Одна из недавних жертв его голода гордо восседала на дороге и квакала, важно надувая щеки. От вопля, который издал Уилсон, сделалось не по себе, наверное, даже самому Циклопу. Потому, подрагивая мелким белым хвостом, он поспешил удрать подальше на север. Персиваль тоже поспешил смыться, только не к Циклопу, – скорее, он послал туда злосчастную лягушку, - а к лагерю. К великому счастью - ученого или зеленых амфибий, неизвестно - их там не оказалось. «Ну, Максвелл их дери - придумать же такое надо! Дождь из лягушек! А я обрадовался - не снегопад, не снегопад. Эх-эх-эх… Стоп. А где Честер?» Но дальше додумать ученому не удалось. Десяток лягушек уже прыгали вокруг его костра. Одна упала прямо в кострище и оповещала мир о своем существовании громким кваканьем. Ученый уже не мог сдержаться. Он до того разозлился, что забыл о Честере, своем голоде и усталости, о том, что он замерз… Хладнокровно разрубив первую лягушку топором, он повел остальную стаю… куда? Сам не знал. Лишь бы подальше от лагеря. Очередной раз споткнувшись об камень, Уилсон не стал подниматься. А та зеленая волна и не думала отставать. Две секунды спустя волна застыла резко, как будто ее заморозили посохом. Чарли надоели ее куклы. Она заставила все заснуть. И рассудок Уилсона не был исключением. «Ты же не соскучился по ним, м?» Хиггсбери ухмыльнулся. Будто не понимая, что он делает и зачем, он достал факел и зажег его. «А действительно, зачем?» - спрашивал голос в голове. Ученый не ответил. Да и не мог. Медленно он брел по ночной долине. Теперь подальше от лягушек. Утро осветило его серое изможденное лицо. Во рту было горько. Он быстро привык к Честеру. И с такой же легкостью бросил его. Он бы, наверное, мог чувствовать обиду, злость на себя, или еще что-то похожее. Но не после четырех бессонных ночей, в одну из которых чуть не погиб. Уилсон остановился и шумно выдохнул. Заляпанный кровью закрытый костеглаз лежал на поляне. Бережно положив его в рюкзак, ученый спокойно побрел к ближайшей червоточине. Та, как всегда, приветливо округлила свой оскал… Уилсон делал все машинально. Спустя два часа он лежал у костра, безуспешно пытаясь уснуть на голой земле - спальник остался у Честера - и вглядывался в языки пламени. Вдруг равномерное гудение затихло. Тихая мелодия плыла в воздухе. Ночь здесь может и укорачивалась. Но ее руки - никогда. Они остановились, не решаясь приблизиться к Уилсону, а тот безучастно смотрел на них. Так продолжалось до утра. Руки исчезли, издав звук порванной струны. Ученый тоже решил уйти. Сегодня ночью он выспится, несмотря ни на что. Поэтому день он посвятил собиранию травы, витию веревок и всему тому, что необходимо для спокойного сна. И уже вечером, улегшись, он почувствовал, как на грудь ему запрыгнуло что-то тяжелое. Жаль, в поздних сумерках цвета не разглядишь… Но лягушки мохнатыми не бывают и не тявкают. Молча засунув Честера под травяное одеяло и прижав к себе, Уилсон подумал… да ничего он не мог подумать. Он уснул. Уснул под пение летних птиц, жужжание пчел, летящих к улью, благоухание превратившихся в цветы бабочек. Под весну. Несколько дней спустя. Пых-пых-пых – так… говорил? Честер, когда начинал отставать от Уилсона. - А тебе дальше и не надо. Жди меня здесь, хорошо? - говорил Хиггсбери, втыкая костеглаз в землю. Разбив временный лагерь, ученый побрел дальше по бесконечной прерии, на которую они с Честером наткнулись, пройдя чуть южнее тех злополучных лягушачьих прудов. Хотя ученый был уверен, что там остров кончается. Пройдя чуть дальше, путешественник увидел стадо бифало. Похоже, ученый не ошибся в расчетах по поводу их сезона размножения – в стаде гуляло много детенышей. Пособирав навоз в заранее сплетенный для этого мешок, ученый направился далее. И - зря или не зря он пошел, не скажу, судить вам. Но от того, что он увидел, у него перехватило дух. В огромном паутинном коконе что-то ворочалось. Казалось, его хватали судороги. Он резко вывернулся и… «Что это? - выдохнул Уилсон. – Бегающий кокон?» От одной этой мысли его чуть не стошнило. Он и обыкновенные-то с трудом переносил. Не утруждая себя дальнейшим изучением непонятного объекта, ученый развернулся и побежал. Как раз вовремя. Кокон ринулся за ним, изрыгая по пути желтоватых пауков, более крупных, чем обычно. Один из них успел цапнуть Уилсона и тот бежал, сильно истекая кровью. Но спустя несколько минут - видимо, почуяв бифало - кокон со своей свитой повернул обратно. «Кокон со свитой… видимо, это их Королева,» - сделал вывод Уилсон, обработав раны. К нему подошел бифало и с удивлением уставился на него. - Ну, чего тебе? - с не меньшим удивлением спросил Хиггсбери. Бифало резко мотнул головой и проткнул его грудную клетку рогом. Последнее, что он увидел - это огромный красный зад с торчащим из него бежевым хвостом. «Мда-а, забавно бы я умер,» - заключил ученый, потирая разболевшуюся голову. Тени обиженно вились вокруг него – надо же, чуть не присоединился к их компании и вдруг! Но вскоре они осели на траву, оставив после себя лишь небольшое количество топлива. Аккуратно пройдя мимо бифало и собрав вещи, Хиггсбери вернулся к лагерю. «Итак, уважаемый Отто, подведем итоги - минус алтарь, минус мази - одни убытки! Но появилась возможность… как думаешь, стравить ту парочку, м?» Честер согласно затявкал. Не то, чтобы он был готов стравливать кого-то. Просто он тоже жаждал приключений. И поскольку он не мог забрать их себе, ему хотелось их поделить, например с хозяином. А хозяин у него - просто чудо. Особенно когда сидит у костра и чешет за ушами… - Ну, Честер, пора. Уже светает, - сказал он, улыбаясь. Тихонько шуршала трава под ногами, привычно гремел рюкзак, щебетали птицы, прыгали лягушки, по-привычному пищали кролики. Но опостылевшие звуки обыкновенного скучного прерывало тихое шипение и щелканья жвал вдали. И тогда Честер понял, что приключения только начинаются!