Золото меркнет

Ауле никогда не верил, когда Мелькор говорил, что золото Эндорэ меркнет со временем. У Майрона серая кожа и глубокие тени под глазами, а Мелькору невыносимо хочется что-нибудь спалить. Отпустить, не думать. Дать волю алому пламени, рассеять в зыбком воздухе трепетные всполохи жаркого дуновения. Кажется, будто на волосах оседают невесомые чешуйки потерянного среди тлеющих страниц пепла: цепляются за смоль, тонут в густых потоках густого антрацита. Избавиться от них не выходит, и Вала лишь небрежно-раздраженно отмахивается от тревожного голоса брата. Мягкий теплый звук царапает слух, оседает на внутренней стороне ладоней чем-то навязчиво липким; по длинным пальцам проливаются свечным воском языки чистого огня – но ощущение не пропадает. Талое золото волос отражается в глазах выцветшей и потускневшей тенью едва остывшей золы. Ауле осторожно касается щеки ученика и отводит взгляд, пряча за выбившимися из-под медного обруча прядями осевшие на ресницах соленые капли, а Мелькор рассеянно замечает, что каштановые завитки тронула изморозью седина. Плоть облекает вечные сущности, выставляет напоказ фальшивые ноты в музыке каждой из стихий: он не спорит с Оромэ, когда тот некогда с удивлением отмечает, что у Мелькора изменили цвет глаза – и ничего не произносит, скорее ощутив тем пресловутым божественным, нежели действительно увидев, когда смуглую кожу на лбу кузнеца рассекает глубокая морщина. У Майрона разбито лицо – рассечена скула, сломан нос, порвана губа. В тусклом свете редких свечей высохшая запекшаяся кровь приобретает неприятный бурый оттенок. Мелькор смотрит на сбитые комья грязи и кровавые сгустки, что запутались в грязных завитках опавших кудрей, и вспоминает яркий свет Иллуина, таявший в прищуре раскосых глаз Майа; вспоминает густой рубиновый перелив опавших на свежий снег капель волчьей крови и прикосновение ледяного ветра к бледной коже, и думает о том, что именно этого ветра ему так часто не хватает здесь, в Амане. Мелькор иногда уходит дальше на юг, к границам Арамана: море там бросается в отчаянном буйстве пенными шапками на каменные утесы, а Мятежный Вала упивается льдинками отрешения, что вплетает в взметающиеся волосы колкий отголосок влажного ветра, прикасающийся к вискам перезвоном смеха Оссэ. Он подолгу стоит на краю отвесной скалы, слушает поющие неистовством темные волны и случайно словно касается пальцами простой серьги, теряющейся слабой золотой искрой среди потоков вороненых волос. Она потускнела. Феанор как-то обмолвился, что желает покинуть Аман – уйти вместе с Мелькором в Средиземье, когда Сулимо позволит брату сделать это; Айну фыркает, роняя ладони между колен, и вглядывается в масляные блики, скользящие по чужому доспеху и теряющиеся в складках тяжелой ткани изорванного плаща. Она пахнет дымом и пеплом, и немного – пряным отголоском аромата волос Йаванны. Теперь Манвэ позволит. Мятежный чувствует усталость и легкое раздражение. Глухим маятником бьет внутри свинцовая пустота лживого равнодушия; на разбитых сгибах пальцев Майрона белеют сквозь струпья костяшки, и матово поблескивает морион в оправе кольца. Золото кажется простой латунью.