Страшный сон

Германия садился в мягкое кресло, откидывался на спинку, закуривал. Он выглядел напряженным, усталым, взгляд как всегда серьезный, даже немного суровый. Германия, к великому сожалению Венециано, даже в неформальной обстановке не снимал свои привычные маски. Феличиано все так же его любил, Германия ведь хороший, надо просто рассмотреть его характер за военной выправкой и сдержанностью. И Италия безгранично ему доверял, ведь Германия надежен, он не может причинить ему, Феличиано, вреда. Правда ведь? Людвиг не приходил к Венециано уже очень долго. Нет, конечно, Германия все так же навещал его изо дня в день, хмурился, медленно опускался в мягкое старое кресло и привычным движением вынимал из кармана сигарету. Только ощущение того, будто с ним сидел именно Людвиг, пропало. Феличиано не мог толком объяснить, что же изменилось, разве что, может быть, слегка лихорадочный блеск в глазах, приподнятые уголки губ, но это, конечно, ничего не значит. Правда ведь? Италия не знал, что творится в доме у Людвига. Просто Германия будто воодушевился, стал еще энергичнее, ходил как будто в трансе, поглощенный непонятным азартом. Он говорил на какие-то странные темы, Феличиано его попросту не понимал. Им ведь и так хорошо вместе, зачем же добиваться чего-то еще? Зачем доказывать другим свое превосходство? Венециано больше не пытался спрашивать о самочувствии Людвига, тот всегда говорил, что ему хорошо. А когда любимому хорошо, все остальное не важно. Правда ведь? Венециано хотел помочь. Он честно пытался читать новости, интересоваться жизнью и политикой, Феличиано совсем не виноват, что терпение обычно иссякало слишком быстро. Он привык полагаться на интуицию и чувства, и, в конце концов, сдался и решил действовать как обычно. А на душе было неспокойно, в голове сомнения, в стране тревожно, особенно после того, как власть сменилась в последний раз. Он не любил своего нового правителя, довериться было некому, как будто он попал в кошмар, где все идет неправильно, нелогично. Было страшно. Не поддерживал даже Людвиг, Венециано отчаянно пытался понять любимого. В Германии тоже погромы и смена власти, он просто занят, устал, он все исправит, поможет, защитит. Правда ведь?... Но кошмар все не кончался. Тревога, народ волнуется, а Феличиано даже не страшно, ему уже просто жутко. Он мечется в поисках решения, на глаза наворачиваются слезы. Германия не поможет. Более того, он и сам ищет поддержки, смотрит своими голубыми глазами пронзительно, ждет ответа. А Феличиано ведь ненавидит воевать, но разве можно отказать этим прекрасным голубым глазам? А вдруг что случится? Италия, наверное, сможет помочь! Но как же так можно? Народ будет умирать, его дети, они будут убивать других, зачем же? Людвиг, что же ты делаешь? Венециано мечется в поисках решения, он пьет кофе, а зрение падает, а под глазами мешки, у него недосып. Романо только усмехается, мол, когда-нибудь он себя изведет, а он просто отчаянно пытается проснуться. У этого кошмарного сна же есть выход, конец! Правда ведь? — Фелечиано, так ты со мной? Италия со страхом понимает, что тянуть с ответом больше нельзя. Он ведь ненавидит воевать, но разве он может бросить любимого? Шумный выдох, а в душе внезапно становится спокойно, абсолютная пустота, мысли отключаются, паника пропадает, а с уст слетает одно единственное слово. Он же поступит правильно, правда ведь? — Да. Он воюет, его люди воюют и умирают, а на душе как-то непривычно спокойно. Нет абсолютно никаких эмоций, но немного тревожно от ощущения, что так быть не должно. Есть только хладнокровное желание победить. Ради мира, ради Людвига, ради того, чтобы он, наконец, улыбнулся по-прежнему. Его люди воюют и умирают, но это во благо. Правда ведь?.. Но вся эта уверенность постепенно гаснет. Людвиг ходит усталым, Венециано отчаянно пытается его подбодрить, но как же это сделать, когда самому хочется лечь под одеяло и выть от всей безысходности сложившейся ситуации? Люди умирают, очень много, там, на восточном фронте. Но сколько народу было убито руками его собственных солдат? Боже, что же случилось? А в груди пустота, эмоции просто выгорели, осталось только нежелание смиряться с поражением, мысли долетают вяло, рассеянно. Осознание того, где он, наступает слишком поздно. Война, значит? Феличиано сдержан, аккуратен, он думает о победе, о жертвах, пытается уменьшить потери. Отчаянно, в глазах блестит азарт, движения стали резкими, наверное, из-за недосыпа, а в голове вертятся абсолютно пустые и глупые вопросы. Интересно, а Людвиг оценил его помощь? Что за глупости?.. Сосредоточиться. Он не должен отвлекаться, у него просто нет на это права, правда ведь? Их армия вынуждена отступать. Потери большие. Они проиграли. Еще не совсем, конечно. А у Феличиано совсем не осталось сил, он ослабляет галстук, тяжело вздыхает, в руке привычно чашка остывшего кофе. Почему так холодно, неуютно? А, это ведь кошмар? Значит, он сейчас проснется, так? Венециано больше не задает вопросов. Они же проиграли, зато Германия так же нежно его гладит, улыбается как прежде, он ведь этого хотел. Правда. Только вот откуда взялась та детская обида, ноющая где-то в глубине сознания? Война закончилась. Боже, они сделали мировую войну! Это же сон, сон, всего лишь сон! Мысли путаются, Венециано хочет проснуться, хочет повернуть время вспять. Но не получается... Перед глазами всплывает ярко-голубое небо, в руке он держит несколько цветных карандашей. И дедушка Рим идет, улыбается, молодой как раньше, несет ему новый альбом. Феличиано радостно визжит и подбегает, желая обнять. — Дедушка Рим, я скучал! Ты вернулся! Представляешь, мне приснился такой страшный сон! — Здравствуй, ты не представляешь, как я скучал. Расскажи, что тебе приснилось? — дедушка Рим улыбается, садится, гладит внука по волосам. Италия как-то неожиданно груснеет и опускает голову, жмурится, всхлипывает. Начинает что-то рассказывать, постоянно сбивается и вытирает слезы. И древний Рим не перебивает, только мягко поглаживает по плечу, пытаясь успокоить, и едва заметно улыбается. — Мне страшно, очень страшно, дедушка, ведь ты мне поможешь? — Теперь все будет хорошо, — Рим улыбается и произносит последнюю фразу как можно веселее, стараясь не задумываться о том, какой ложью это было. И Италия, его маленький Венециано, верит, поднимает голову, улыбается прямо как раньше, а глаза большие, наивные, доверчивые, в них плещется детская вера в светлое будущее. Когда же его маленький внук поймет, что у страны светлого будущего быть не может? Может это и к лучшему, что Феличиано так наивно и упорно верит в сказку? *** Германия чувствует себя неуютно. У Италии жар, бред. Его Феличиано умирает, или он просто уснул, там, на потрепанном красном диване? Ну, ты ведь проснешься, Венециано? Дождь барабанит по крыше, нашептывает что-то свое, он будто нагнетает обстановку, ведь только из-за этого Людвигу так грустно? А Италия хватает Германию за руки, хнычет, температура высокая, почти смертельная. Не уходи... В ответ только тишина. Феличиано засыпает с серьезным выражением на лице: хмурый, немного непривычный. Смотрит стекленевшими глазами в потолок, тихий, бледный. Конечно, он просто уснул. Уснул, уснул, уснул — Людвиг шепчет это себе как заклинание, трясет за плечи, а Феличиано все не просыпается. В последнее время он действительно выглядел усталым, изможденным, измотанным несколькими годами войны. Пусть поспит, завтра, завтра он точно вернется. Людвиг в этом уверен.