Что дороже уговора

Окита искренне пытался казаться внимательным и заинтересованным, но получалось плохо. Сначала ему удавалось фокусировать взгляд на царапине на доске, но она была совсем неинтересная, а Гинпачи-сенсей продолжал свой прочувственный монолог, конца которому в ближайшем будущем не предвиделось. Монолог Оките казался нудным даже с тем условием, что полностью был посвящен ему и его недостойному поведению. Окита отчаянно скучал, мечтал закрыть глаза и провалиться в тёплую дрёму или хотя бы пойти домой. Но надежды его таяли с каждым произнесенным словом. Виной всему было рыжее недоразумение, сидевшее рядом и так же отчаянно изображавшее внимание. Нужно отдать должное, с огромным успехом. Началось с того, что они подрались на уроке. Окита себя виновным не считал: у него-то с самообладанием было всё отлично. Подумаешь, отпустил пару-тройку комментариев. Чего заводиться-то сразу? Так что она первая начала, Гинпачи-сенсей. Ну, двинул пару раз промеж глаз всех, до кого руки дотянулись в потасовке. Ну, длинные руки, хорошие рефлексы, высокая приспособляемость. Разве ж это плохо в нашем жестоком мире? Ну, не горячитесь, Гинпачи-сенсей, давайте все домой пойдем? Завтра будет новый день – там и разберемся. – Вы слушаете меня? – прервался Гинпачи-сенсей, словно подслушав чужие мысли. – Это очень серьёзный вопрос. – Сенсей, – Окита подпер рукой щёку, чтобы голова не падала. – Я всё понял. Может быть, оставите своё занудство для кого-нибудь другого? Рыжее недоразумение даже не пошевелилось. Заснула, не иначе – вот и слюни пускать начала. А глаза открыты, потому что на очках нарисованы. Хитра, стерва малолетняя. – Мне надоели ваши драки, Окита-кун. Они отвлекают остальных учеников, – Гинпачи почесал в затылке и вздохнул с искренним сожалением. – Наверное, мне придется вас наказать, Окита-кун. – Давайте, я тогда дома посижу? – предложил Окита. – Буду думать о своем недостойном поведении. “А также спать, играть в видеоигры, читать мангу и злорадствовать над неудачниками, сидящими в это время на уроках”, – подумал он, но вслух добавлять ничего не стал. – Нет, – Гинпачи-сенсей постучал карандашом по столу и задумчиво покачал головой. – Мне с этого никакой пользы. Давай-ка… Его взгляд рассеянно скользнул с Окиты на успевшее захрапеть рыжее недоразумение и обратно. Оките очень не понравился этот взгляд – уж больно осмысленным он был. – Кагура-чан, – позвал Гинпачи-сенсей, вставая и подходя ближе. – Кагура-чан, у меня кое что для тебя есть… – Есть! – вскакивая с места, завопила Кагура спросонья. – Конечно буду есть! Где еда? – Не еда, – занудел Гинпачи-сенсей. – Я придумал вам двоим наказание. Ты!.. Он ткнул Кагуру в щёку и задумался. Потом продолжил: – Если бы меньше слушала этого олуха, а больше – меня, то… – палец наставительно взметнулся к потолку, – то твой японский был бы много лучше. Но нет, пять баллов за тест – твой потолок! – Четыре, – поправил его Окита. – Один балл пришлось накинуть, чтобы не выглядело так, словно вы её проклинаете. – А ты! – возвысил голос Гинпачи-сенсей. – Ты умный парень – слишком умный, надо заметить! – но вечно цепляешься к этой дурёхе. – Вы уж если оскорбляете людей, то хоть делайте это украдкой, а не прямо друг перед другом, – заметил Окита. – Короче, я придумал, как избавиться от вас обоих, – Гинпачи-сенсей, видимо, подошел к кульминации речи, и теперь выглядел заправским злодеем из какого-нибудь третьесортного боевика. – Если через месяц Кагура-чан не сдаст экзамен по японскому языку, вы оба останетесь на второй год. Понял, Окита-кун? – Если бы вы сказали “Сого”, то я бы подумал, что в вас вселился Хиджиката-сан, – Окита поморщился. – Сенсей, я не думаю, что эта обезьяна обучаема. Вы ставите невыполнимые задачи. – Кого это ты назвал обезьяной, мелкий уродец? – Кагура угрожающе преподнялась. – О, проснулась, – хмыкнул Окита. – Время кормежки что ли? – Проваливайте оба! – махнул Гинпачи-сенсей. – Возлагаю на тебя надежду и благословляю, Окита-кун. Теперь твою будущее в твоих руках. Будь хорошей девочкой, Кагура-чан. Теперь ты в надежных руках. С этими словами он развернулся, сгреб со стола классный журнал и быстренько ретировался. Окита был недоволен. Не то, чтобы всё было плохо, нет. Всё было отвратительно! – Нужно тебя убить, – заключил Окита, кладя голову на стол и закрывая глаза. – А труп я спрячу в шкафу у Хиджикаты. Это решит все проблемы. – И почему мне так нравится этот деловой подход? – не без одобрения фыркнула Кагура. – Как же тебя убить? – вслух размышлял Окита. – Всегда хотел попробовать разные виды пыток… Для некоторых, пожалуй, будет затруднительно найти оборудование, но ведь что-то ещё можно придумать. Кагура поднялась, закинула на плечо сумку и ухмыльнулась: – Не воображай особо. Ты ничего не сможешь мне сделать. Я смогу вытерпеть всё, что ты только себе напридумываешь. Никому не сломить меня… – Знаешь, ты ведешь себя слишком самонадеянно для такой малявки. Кагура вскинулась, заскрипев зубами. – Хочешь опять драться? – Вот ещё, – Окита пожал плечами. – Ты и так уже, посчитай, осталась на второй год. – Вместе с тобой! – напомнила Кагура. Она убрала очки, зевнула и оскалилась: – Теперь это дело чести – остаться на второй год ради тебя! – У меня есть идея получше, – Окита тоже поднялся. – Я не буду с тобой заниматься японским или что-то ещё, чего придумал сенсей. Я не буду тебе помогать вообще. Но я буду давать тебе списать на тестах. В обмен на… Скажем так, на одну пытку. Ничего серьёзного для тебя, если ты говоришь, что тебя не сломить, правда? Он подошел к ней вплотную и тонко улыбнулся. – По рукам? – Я расскажу брату, – пообещала Кагура с мстительным удовлетворением. – И он сделает из тебя отбивную. – Как только мы с тобой закончим, – согласился Окита. Ему нравилось ломать игрушки. Слово Окита честно сдержал на ближайшем же промежуточном тесте через неделю. Понятное дело, все правильные ответы давать он Кагуре не собирался – это вызвало бы лишнее подозрение у Гинпачи-сенсея, – но проследил, чтобы выглядело так, словно их совместные занятия приносят свои плоды. – Задержись в классе после того, как все уйдут, – велел он с усмешкой перед тем, как задремать. – Отдашь долг. Когда он проснулся, было уже поздно. Столы и стулья отбрасывали длинные тени, а в приоткрытые окна лился желто-оранжевый свет, казавшийся густым и тягучим, как яичный желток. Как ни странно, Кагура была рядом – спала за соседней партой, глупо пуская слюни. – Вот ведь, – вслух подумал Окита. – И что же мне с тобой такого сделать? Он приподнялся, обошел парту и наклонился к Кагуре. Спать на закате было плохой идеей – все мысли улетучились, оставив вместо себя тупую ноющую боль и тяжесть. Голова раскалывалась. А главное, было страшно обидно, что пропадает такая замечательная возможность. Было ужасно жаль, что он не обдумал своих действий заранее. Окита знал, что можно было бы позволить себе чуть больше. В бахвальстве Кагуры крылась немалая толика правды – терпеть боль она умела. Можно было бы сделать что-то действительно интересное… – Это моя порция, глупый старший брат… – пробубнила во сне Кагура и вздрогнула, резко просыпаясь. То ли с братом у неё были отношения не лучше, либо это был хитрый финт, но взметнувшийся кулак едва не расквасил Оките нос – тот едва успел увернуться. – А, ты не сдохла ещё… – Окита тяжело вздохнул и посмотрел на неё сверху вниз. – А воняешь, как разлагающийся труп. Готова к экзекуции? – Готова… – Кагура потерла глаза. – А отвечать можно? – Нет. – Обмен репликами? – Нет. – Режим диалога? – Ты спрашиваешь про одно и то же, мелкая, – Окита невесело улыбнулся. – Страшно? – Размечтался! Нужно было что-то делать, а в голову всё так же ничего не шло. Окита сделал вид, что примеривается, обходя вокруг. – Не забудь, ты должна терпеть, – напомнил он лениво. – Один звук, одна жалоба, одно неверное движение, – и я иду признаваться учителю, что давал тебе списывать. – Поняла я, – Кагура нахохлилась. – За дуру не держи. Маньяк недоделанный… После сна выбившиеся из прически пряди волос смешно торчали во все стороны. Растянутый свитер съехал на одно плечо. “Жаль, что договорились по одной пытке на одну контрольную”, – с тоской размышлял Окита. Всё же нужно было приготовиться заранее. А то столько всего, что не выбрать. Ну вот, хотя бы удушение! Всегда мечтал попробовать, да как-то всё не складывалось. С другой стороны, у них договор особый. Куда интереснее её раскрутить на что-то такое, что точно не выдержит. К Гинпачи-сенсею Окита не собирался, но сама мысль, о том, чтобы переиграть, будоражила. И всё же – только один шанс! Как неосмотрительно с его стороны. – Эй? – стоя за спиной, позвал Окита. – Чего? Он успел! Она ещё не успела договорить, оборачиваясь, а он успел наклониться к самому лицу, замереть на долю секунды и – укусить за нижнюю губу. Реакция была потрясающая: сначала Кагура дернулась было назад, распахнув глаза, и без того огромные, словно две пиалы для саке, а потом окаменела и зажмурилась – смекнула, что любое её движение будет истолковано как попытка сопротивления. Он успел, но не смог добиться своего. На языке явственно проступал солоноватый привкус. Окита по инерции облизнулся, не спеша отстраниться. Наверное, всё ещё ждал реакции. – Всё? – спросила Кагура. Голос казался слабым, словно ей не хватило дыхания. – На сегодня… – согласился Окита. – Пожалуй. Она развернулась и быстро вышла из кабинета. Окита ещё успел заметить лёгкий румянец у неё на щеках. “Проняло”, – злорадно отметил он. На следующий день на вопрос сенсея про губу Кагура ответила, что оступилась и разбила её об лестницу. Сенсей сделал вид, что поверил и даже не смотрел в сторону Окиты. Видимо, сносно написанный тест обеспечивал приличное алиби. До следующего раза пришлось ждать целых две недели. Это был предэкзаменационный тест, очень важный, по уверениям Гинпачи-сенсея. Окита уже было решил, что Кагура отказалась от их соглашения, так как две недели старалась не пересекаться с ним нигде, но когда он ближе к концу урока протянул черновик с ответами, безропотно взяла. Он с удовольствием наблюдал краем глаза, как она пишет, высунув язык. Теперь у него был план. Конечно, Кагура могла терпеть любую боль – Окита не раз проверял это на практике. Конечно, она брыкалась в отместку и орала как ненормальная, но больше для привлечения внимания. Все дикари издают боевой клич – вот это был как раз её случай. Но беда заключалась в том, что раньше Окита и не ждал, что она будет молчать. Теперь же он понял – Кагура решила во что бы то ни стало следовать поставленным условиям, значит, будет терпеть до последнего. Беда заключалась в том, чтобы его такой ход дел не устраивал совершенно. Оките хотелось видеть её слабость. Она ждала его в классе, хмуро пялясь в окно. Такой настрой заранее внушил ему уверенность, что сделанные после прошлого раза выводы оказались верны. – Ждёшь? Она бросила на него уничтожающий взгляд исподлобья, но промолчала. – А я кое-что придумал для тебя, – с удовольствием продолжал он. – Думаю, тебе понравится. – Придурок… Неспешно подойдя, он уселся за парту позади неё. Кагура напряглась. Её плечи чуть заметно дрогнули. Сегодня свитера на ней не было – слишком жарко в классе. – Знаешь, я тут подумал, а может быть, ты мазохистка? – предположил Окита, наклонившись. – Нормальный человек бы на мои условия не согласился. – Лысый сказал, что я не могу остаться на второй год, – пробубнила она. – Давай уже, бей… Или что там ещё. Но Окита хотел потянуть время. Мучить её ожиданием было так же весело. В конце концов, что такое счастье, как не ожидание? Предвкушение желанного? Вот она, тут, сидит перед ним и ждет. Полностью в его власти… Заставь бояться неизбежности. Протяни руку. Прикоснись. Нет, ещё немного… Ещё немного, и не придется ничего делать – она уже готова вскочить, разразиться проклятьями, накинуться с кулаками. Хорошая жертва в ожидании неотвратимости. – Знаешь, выставлять напоказ свои слабости – это так… Банально, – Окита поднял руку, и Кагура, заметив это движение, вздрогнула. Предсказуемо и приятно. – Может, ты сама чего-то хочешь? Только скажи. – Хочу сплясать на твоей могиле. – Ага. Считанные сантиметры между занесенной рукой и её плечом. Ещё немного – пусть ждет, что же он собирается с ней сделать. Истинное удовольствие. – А… это вы? – в класс просунулась кудрявая голова Гинпачи-сенсея – очки съехали на переносицу, сигарета привычно дымиться. – А ну, пошли вон отсюда! Нечего тут шляться. Словно ожидая этого, Кагура вскочила, словно ошпаренная, походя оттолкнула руку Окиты и вихрем вылетела из класса. – Жаль, – едва слышно, вздохнул Окита. – Что вы тут делали? – с подозрением прищурился Гинпачи-сенсей. – Ох, не нравится мне это. Прекращайте! – Гинпачи-сенсей, – Окита поднялся и неспешно подошел к двери. – Мы просто занимались. Вы же хотели, чтобы эта дуреха сдала японский? – Хотел, – неуверенно согласился тот. – Так должны же мы хоть где-то с ней заниматься, – Окита сделался мил и приятен. – Вы понимаете, верно? – Понимаю, – протянул Гинпачи-сенсей. – Смотрите мне: ещё одна драка – и никакой экзамен не спасет. – Конечно, Гинпачи-сенсей, – пообещал Окита. – Конечно. Оставшуюся до экзаменов неделю она избегала его. Демонстративно смотрела в глаза, но делала всё, чтобы не остаться наедине. Наблюдать за ней было смешно. Окита даже стал меньше спать на уроках, ловя на себе её взгляды украдкой, потом не удержался, подкинул короткую записку: “за тобой должок”. Эффект оказался ожидаемый и удовлетворил его полностью. Изводить кого-либо никогда раньше не было так весело. Он даже забыл на время о желании убить Хиджикату. Лишь одно обстоятельство омрачило его настроение в день тестов – поднявшаяся так некстати температура. Злорадствовать не получалось. Ожидание того момента, когда в конце дня она всё-таки останется с ним, поблекло и смазалось. Тест он писал из последних сил и, передавая черновик с ответами, не смотрел особо по сторонам. Кагура, тем не менее, от него не отказалась, что обнадеживало. После урока заметивший неладное Гинпачи-сенсей всё-таки отправил Окиту в медкабинет. Окита пытался отказаться, подозревая, что Кагура обязательно воспользуется этим, чтобы сбежать, но его рвение остаться уверило всех, что он слишком тяжело болен. Пришлось тащиться, куда послали. Там он завалился на кровать и, хотя был уверен, что не сомкнет глаз, провалился в полусон-полубред. Ему чудилось, что его качает по волнам в маленькой лодочке на самом солнцепеке, и нигде не скрыться от палящего зноя. Окита ворочался, стараясь засунуть голову хоть куда-нибудь, но не находил, куда. А потом неожиданно откуда-то появилась рыба и шмякнулась ему на лоб. Рыба была неправильная – хоть и холодная, но совсем не мокрая. Ещё она почему-то не двигалась – опустилась и осталась там лежать. Окита поднял руку и схватил рыбу, которая только тогда и забилась. Он приложил её к обожженной щеке и рыба затихла. – Отпусти, извращенец, – потребовала рыба знакомым голосом. – Тебя прокляли или это твоя настоящая форма? – спросил её Окита. – Дурак… Он открыл глаза. В кабинете было сумрачно и душно. У койки на стуле сидела Кагура, немного встревоженная и нахохлившаяся. – Дурак, – повторила она. – Домой пора. Могу проводить. – Домой… – Окита закрыл глаза. – И вправду чокнутая мазохистка, да? Кагура не ответила – сидела рядом и молчала, опустив голову. Кажется, кусала губы, или Оките просто так казалось. – Ты делаешь вид, что не понимаешь? – Окита с силой дернул её за руку, которую она так и не отвела, к себе. Кагура от неожиданности поддалась, упала сверху, но тут же уперлась свободной рукой в заскрипевшие пружины. – Мелкая, да ты та ещё идиотка. Не сказать, чтобы это было весело. Просто Окита чувствовал, что другого случая не представится. Если он и мог заставить её испугаться, то только сейчас, когда она не была готова к этому. – Помнишь, что ты мне должна? Уже вдвойне. – Помню, – Кагура дернулась. – Температура же… – Лучшее средство от всех болезней – чужие страдания, – шепнул Окита, переворачиваясь, подминая её под себя и стягивая с неё блузу. – Не обессудь, ты сама пришла, хотя знала… – Ты… Дурак… Больной ублюдок… Наверное, она сопротивлялась, но не сильно – он понял это уже гораздо позже. Тогда казалось, что они ведут борьбу на равных. – Я рад, что ты всё понимаешь и так ответственна. А теперь – молчи и терпи. Впрочем, можешь стонать – в таком случае это будет уместно. Только не переусердствуй. – Не надо. Она была маленькая и гибкая. Её светлая кожа казалась чуть прохладной, и к ней было приятно прижиматься всем телом. Жар понемногу отступал. – Мы пойдем к Гинпачи-сенсею?.. – Пожалуйста, не надо… Не!.. Он раздвинул коленями бёдра, одной рукой удержал ее руки, второй неловко стаскивал одежду. Она жмурилась, но не плакала. Сжимала зубы. – Если это первый раз, то будет немного больно. Но в этом суть – ты сможешь потерпеть? Окита не ждал ответа. Говорил что-то, что казалось достаточно отвратительным – первое, что приходило в голову. – Мы же сдали японский? Значит, это последний раз, когда я могу воспользоваться нашим договором… Ничего страшного, если возьму чуть больше. Маленькие груди с острыми сосками в розоватом ореоле, рыжие волоски тонкой дорожки в паху. Кагура ещё старалась сжать колени – совсем немного, закрываясь инстинктивно. Если бы хотела – могла бы ударить, да так, чтобы дух вышибло. Не ударила. – Не надо. Окита наклонился, провел языком по шее – от ключицы до уха, прикусил – так, чтобы след остался. И ещё один – на плече. Пальцы обозначили путь от груди до промежности, сжались, надавили. Кагура дернулась. Прекратить больше не просила. Обмякла. В голове было туманно, пусто и тяжело. Во всем теле было тяжело и очень жарко. Даже Кагура перестала казаться оазисом прохлады. Окита поднял её бедра, вынуждая сжать коленями бока, отпустил руки. Она осталась лежать перед ним, закрыв ладонью лицо, едва заметно вздрагивая. Нет, не плакала – он был уверен. В глазах плыло. Наверное, от возбуждения. Скорее всего – от жара. Ну и ладно. Он взял её несколькими короткими толчками. Опыт был – совсем небольшой, но пару раз ему удавалось сорвать куш. Ничего особенно тогда он не почувствовал. То же самое, что и с рукой, только с девушкой. Так банально. Кагура не проронила ни звука. Он наклонился к ней, с удовольствием уткнувшись в худое плечо, тяжело выдохнул и почувствовал – она сопротивляется. Не внешне, внутренне. Её тело не приемлет того, что с ним делают. И это неожиданно оказалось приятно. Осознание сопротивления захватило Окиту. Если бы он не запретил ей сопротивляться, возможно, было бы ещё интереснее. В следующий раз… В следующий раз он позволит ей делать всё, что угодно: кусаться, драться, пинаться и вырываться до последнего. Обязательно, в следующий раз так и будет. Надолго его не хватило. Кагура не двигалась, пока он лежал на ней, мокрый от пота, и восстанавливал дыхание. Удовольствие судорогой сжимало горло. Голова кружилась, падала, тело отказывалось слушаться. Кагура спихнула его с себя, сползла с кровати на пол, отыскала вещи. Пока одевалась, ни разу не обернулась. Окита смотрел, не хотел отпускать. Просто не хотел – животный, не поддающийся логике порыв: вернуть обратно. На границе сознания маячило: что-то происходит не так. Дело – дрянь. Он провалился в сон до того, как она ушла. Разбудил его Гинпачи-сенсей. В голове немного прояснилось. Окита тер глаза, пытаясь осознать, когда закончился сон про рыбу и начался про Кагуру. – Пойдем, – позвал Гинпачи-сенсей. – Отвезу тебя домой. Кагура-чан сказала, ты совсем плох. Не оборачиваясь, он почесал в затылке. – Вообще-то, она выразила надежду, что ты скоро сдохнешь, но как-то без энтузиазма. Окита помотал головой. – Она заходила? – Да, – Гинпачи-сенсей кивнул. – Думаю, хотела выразить благодарность. Окита не ответил, медленно соображая, что сон сном вовсе и не был. – Кстати, знаешь, – Гинпачи-сенсей остановился. – Сначала я думал, что ты просто даёшь ей списывать, Окита-кун. Я нашел твой черновик у неё под партой. Но когда принялся проверять работы… – он с сожалением покачал головой. – Наверное, всё дело в твоем дурном самочувствии. Если бы у Кагуры-чан ошибки были те же, я бы без сомнений отправил на пересдачу обоих. Но она, в отличии от тебя, на всё ответила верно. Окита по инерции кивал и соглашался. Смысл слов доходил до него с опозданием. – ...Так что я просто исправил у тебя несколько ошибок, – продолжал Гинпачи-сенсей, ничего не замечая. – Ты хорошо поработал, Окита-кун. Может быть, в следующем году подтянешь ей математику? Окита остановился, как вкопанный. – Нет. Вот оно. – М? – Гинпачи-сенсей удивленно оглянулся. – Не будь таким категоричным. – Нет, – севшим голосом повторил Окита. – Я же сам сказал, что сегодняшний экзамен – последний раз. – Эх… – Гинпачи-сенсей прошел к выходу. – До чего принципиальная молодежь нынче пошла.