Контракт с Дьяволом

You have taken away the trust, you're the ghost haunting through her heart.

Утренний свет только-только восходящего солнца холодно коснулся нежной и бледной кожи юной девушки. Рассвет своими цепкими пальцами так бессовестно вытягивал ее из сладкого сна, в который ей удалось провалиться совсем недавно. Пара часов казалась ей всего лишь одним мгновеньем. Чье-то бестактное шуршание и звяканье заставило девушку окончательно отогнать сон и поддаться ненавистной реальности. Рука рефлекторно, но с неподдельной надеждой, скользнула по кровати, волоча за собою тягостное разочарование – она снова проснулась одна. Что-то внутри очередной раз оборвалось, унося за собою – в глубокие воды души – ее несбыточные мечты. Каждый раз – одно и то же. И вроде бы ей пора смириться, но детская наивность не дает ей покончить со всем этим, заставляя снова становиться на адский круг. Путь в никуда – все подписано. Она неохотно открывает глаза, фокусируя мутный взгляд на движущемся силуэте – парень уже почти одет. - Уходишь? – сонно и едва слышно спрашивает она, сама не зная зачем. Ведь она и так знает ответ – наигрался. - Прости, – почти мгновенно и с особым безразличием отвечает парень, натягивая большую кофту. Нет ничего хуже, чем быть игрушкой популярного Кая, сломанной под тяжестью собственных чувств. - Сделай себе ключ, – девушка перекатилась на спину, утыкаясь пустым взглядом в уже осточертевшие узоры потолка. - Зачем? – брюнет в мгновенье пересек пространство комнаты, оказавшись возле кровати. Склонившись над девушкой, он оставил бесчувственное касание губ на ее шее. – Ведь ты всегда здесь. Все верно. Игрушка не может уйти, пока ее не выбросят – всего лишь пустая кукла в руках заносчивого мальчишки. Хлопок двери глухим звоном раздался в ушах и тупой неотвязной болью где-то под хрупкими ребрами. Пять утра, и она снова замерзает в объятьях любящего одиночества. Брошенная, использованная – такая желанная ночью и столь ненужная утром. Дрожащая рука царапает шею, где только что «ее мальчик» оставил свой ледяной поцелуй. Она переворачивается на живот в попытке поймать исчезающее тепло на простыни – та помнит все. Слезы хлынули, не спрашивая разрешения, точно птицы, рвущиеся из клетки к прекрасному и столь свободному небу. И снова чуда не произошло. Тонкие пальцы до боли сжимают белый кусок ткани. Глухой вскрик, вырывающийся не из охрипшего горла – а прямиком из сердца. Чудес не бывает, пойми. Она мысленно проклинает глупых девочек, так ненавидящих «ванильную» любовь и ищущих сложностей. Сейчас она бы променяла все, что у нее осталось, на нежный поцелуй, искреннюю улыбку, любящие глаза и рассвет рядом с ним. Вот так по-ребячески и до тошноты простодушно. Никогда не будет так, как в фильмах. И даже как в том, с которого все началось. Два подростка в темной комнате, на узком диване; глупый американский фильм с откровенными сценами; что-то о сексе и дружбе, или по дружбе – совершенно никаких неловкостей. Она любила его – как человека, как друга, как парня, а он, – тогда еще никому не известный Ким Чонин, – просто был рядом. Ее дорогой «мальчик Кай». Тогда она увидела в юношеских желаниях, нечаянно вызванных откровенной кинолентой, шанс, который на деле оказался лишь ловушкой Судьбы – самой верной и самоотверженной подручной самого Его Адского Величества. Сети расставлены. Контракт готов. - Хочешь так же? – слетает с ее искусанных губ, словно обыденное «привет». Она уверенно и проникновенно всматривается в его лицо, скрытое во мгле комнаты и еле освещаемое экраном огромного телевизора. Каменное спокойствие пугает ее и тянет куда-то вниз. Кружится голова. Отступать бессмысленно. – Всего лишь взаимопомощь, – лживая улыбка помогает удержать бурю рвущегося из нее волнения. Она ли? Уговаривать юношу не пришлось. Атмосфера сделала свое дело. Для него – просто секс, для нее – возможность занять место в его, как казалось бы, огромном сердце, в надежде, что когда-нибудь он заметит ее. Полюбит. Что, хоть и на мгновение, но его мысли будут заняты ею. Как смешно… Уже тогда, она была так отвратительно наивной. - Ты уверена? – сладко шепчет ей на ухо – прирожденный искуситель. Он вмиг оказался возле нее, опаляя своим горячим дыханием, заставляя теряться и так хитро отбирая у нее все возможности отказаться. Просто лишние вопросы, вроде тех условий, которые пишутся мелким шрифтом в договорах. Никто не читает, никому не нужны. Его последняя баррикада перед наступлением. Она отвечает неуклюжим, но все таким же уверенным поцелуем. Пути назад нет. Контракт с Дьяволом подписан. Собственная простота и глупость стала для нее последним шагом – почва ушла из-под ног; внизу лишь бездонная кромешная тьма. Ее мнимое счастье на деле оказалось лишь огромным мыльным пузырем, – красивым, цветным, притягательным, – который лопнул, под напором жестокой реальности, оставив после себя лишь маленькие брызги – ее последние кусочки радости. Однако вскоре и те исчезли, не оставив места бессмысленным надеждам. Лежа на остывшей кровати, девушка не сдерживает слез и не жалеет собственное горло, которое разрывают истошные вскрики. И хотя она знает, что все это не имеет абсолютно никакого смысла – ей это необходимо. Время от времени она дает себе волю и без какого-либо стеснения предается отчаянью. Грустно осознавать, что с каждым разом это имеет все меньший эффект. Разрядка больше не помогает. Отдав последние капли уже охрипшего голоса на затяжной всхлип, молодая особа ежится и глубоко вздыхает – легкие расслабились, их пронзила тупая боль. Медленно поднявшись с кровати, она переводит совсем незаинтересованный взгляд в большое панорамное окно. Яркие лучи уже взошедшего весеннего солнца с трепетом касаются молодой кожи, но совсем не греют. Как и он. Нет. Кай не был ни грубым, ни нежным, ни любящим, ни безразличным – он был страстным. Цвет его страсти – синий. Глубокие поцелуи, будоражащие ласки, пошлые речи. В воздухе всегда таится совершенная похоть. Благородная и неизвращенная; знойная и бесчувственная – так иронично. Слишком умелый для двадцатилетнего мальчика, но она не успевает расстроиться – он непозволительно прекрасен. Он не дает ей чувствовать себя одинокой, доводит до мучительного наслаждения, а на пике своих чувств и ощущений, она сгорает в его руках словно Феникс, теряя восхитительный облик и ценность, возрождаясь к утру истощенным птенцом, растерявшим свои прекрасные перья и обреченным мерзнуть от касаний безжалостного утра. Он развращает свою «детку», – испорченным душам – особое место в аду, – заставляет ее хрупкое тело извиваться в его умелых руках, вскрикивать его имя, стонать; он восхваляет ее и никогда не роняет даже случайных слов о любви. Уходит под утро. И подтаявший лед, снова замерзает. Ее двуликий «мальчик Кай». Тело покрылось тысячами мурашками, и девушка спешит натянуть на себя длинную бесформенную футболку. Оно помнит каждое прикосновение, отчего ей становится страшно и невыносимо одиноко. Она подходит ближе к окну, облокотившись лбом о кристально-чистое и, безусловно, прочное стекло. С ужасом понимает, как ей отвратительно все, что ее окружает. Большая квартира, в дорогом районе, которую снимает Чонин – клетка; ее чувства – оковы. Оковы ли? Скорее, тугой ошейник, который сжимается на ее горле от одной лишь мысли о том, чтобы сбежать. Сколько бы раз она ни пыталась уйти, длинная цепь в какой-то момент заканчивается, как бы намекая на то, что пора возвращаться. К горлу подкатил колючий ком. Девушка медленно плетет, перебирая ватными ногами, на кухню. Ледяная вода вмиг обжигает раздраженное горло, неся за собой приятное облегчение, но беспокоящая девушку тошнота все еще коснеет внутри ее. Она не может понять, что больше вселяет в нее брезгливость и презрение к себе: ее глубокие и никому ненужные чувства, иллюзорные надежды или отсутствие собственного достоинства и гордости. Время идет, все меняется. Неизменна лишь ее преданность любимому «мальчику Каю». Очередной раз ее прошибает дикий холод, доходя почти до озноба. Она неторопливо бредет к ванной, шепча любимую песню. Потому что утренний «ритуал» забрал последние капли голоса. Нагретая почти до предела вода бессовестно обжигает кожу. Красные пятна по всему телу неприятно саднят, взывая к воспоминаниям ушедшей ночи. Но она не чувствует ничего, кроме колкого холода. Замерзает. Ненависть и отвращение к самой себе снова накатывает, еще с большей силой, хотя уже не пугает ее. Да. Она адски ненавидит себя за то, что позволяет Каю играться с собой, что ждет его, что принимает, что не может уйти, что любит. И как же, черт возьми, мерзко осознавать, что, не смотря ни на что, она еще и радуется. Радуется, что он нуждается в ней; радуется, что неважно, сколько девушек он ублажил, он всегда возвращается к ней; радуется, что он все еще дарит ей свое тепло. Не потому ли она не может его возненавидеть? Девушка откидывает голову назад, закрывая глаза. Перед ее взором снова предстает картинка ее утопического будущего. Всего лишь нелепые грезы о том, как он звонит потому, что хочет услышать ее голос; как он убегает с тренировки, только чтобы поужинать вместе; как он нежно целует ее, желая доброго утра. Вот он – предел мечтаний двадцатилетней студентки университета. Очередная попытка согреться особым успехом не увенчалась, но ванна помогает ей расслабиться и парочкой приятных мыслей зализать истерзанные раны. Каждый его приход разбивает ее как старое потрепанное зеркало, на воссоздание которого, как и на все прочее в этом мире, нужно время. Она сушит мокрые волосы, и ловит себя на мысли, что горячие потоки фена, ласково обнимающие ее, дарят легкое тепло и чувство умиротворения. Всего лишь на мгновение ей кажется, что благородный ледяной волк отступил. Но стоило лишь подумать об этом, как холод, с которым она уже почти сроднилась, возвратился. Она не спеша надевает первое, что попало под руку. Странно, раньше она придавала этому больше смысла. Ей кажется, что это от того, что повзрослела. Так ли? Или же просто со временем ей стало все это безразлично: одежда, макияж, прическа, маникюр – теперь это совсем неважно. Она снова задумывается о том, когда же все так изменилось? Что стало той границей, после пересечения которой, она из яркой и жизнерадостной девчушки превратилась в бледную пустышку, а он – из милого и наивного мальчишки – в циничного и холодного «Кая». Смешно, что прозвище, данное ею в детстве, стало пророческим. Очередная скользкая ступенька хитрой иронии. Границы – нет. Все размыто. Кажется, ей стоило прочитать то, что указывалось маленькими буквами в ее Дьявольском контракте. Изменилось ли бы что-нибудь? Маловероятно. Ведь, даже если бы она смогла вернуть время вспять, нет гарантии, что в ту ночь, она не ступила бы на ту же тропу. Одна проблема – от чувства вины так просто не избавиться. Это – грузные цепи, в которые прочно вплелось вьющееся дерево собственных ошибок – его корни исходят из ее сердца. Сколько бы она ни пыталась уничтожить его – ни сжечь, ни вырвать, – оно снова прорастало с удивительной настойчивостью и мерзкой насмешкой, с каждым разом разрастаясь все больше и все глубже погружая девушку в темную бездну отчаянья. Есть лишь два выхода – смириться или убежать. И каждый день, внутри ее, они ведут отчаянную битву за первенство. Она все так же медленно бредет к двери. Уходит, закрывая свою клетку и оставляя все чувства там, за дверью. Бредет в никуда, держа при себе отчаянные попытки забыть дорогу. С замиранием сердца, она думает о том, что затаил для нее сегодняшний день. И где-то на поверхности ее сознания, барахтается красочная рефлексия. Удастся ли ей сегодня порвать цепи или тугой ошейник снова сомкнется на тонкой шее? Ей снова холодно, но отчего-то это чувство оставляет приятное послевкусие. В аду тепло – там и согреется.

I can't feel my senses I just feel the cold