Рядом я, не он.

Тот день Тайчи не хочется вспоминать. Но по какому-то мистическому наитию, именно его он помнит отчётливее всего. Средь череды будней, в которых существует только лихорадочное гонение за мечтой. В тот вечер Кана, Сава и Знайка покинули клубную комнату раньше… или они с Чихаей так припозднились, этого Машима не знает. Не хочет знать. Тот вечер он бы нарисовал акварелью. Пение цикад в янтарном вечернем зное. Предзакатное солнце, вызолачивающее шёлковой гладью раскинувшиеся по плечам волосы девушки, мечтательно усевшейся у окна. Тогда он с улыбкой подумал, что для её волос создал бы свой собственный неповторимый оттенок: сладость мёда и теплота осенних листьев. У девушки с картины должны быть волосы непременно медового оттенка. Чтобы такими же бликами на них сияло солнце, и ровной волной они струились по плечам, когда красавица на картине обернётся. С улыбкой на полуоткрытых губах. Точно так же, как и Чихая сейчас. — Тайчи, о чём ты думаешь? Как и давно-давно в детстве, Машима спрячет от чрезмерно прямой девчонки восхищённую улыбку, натянет серьёзное выражение лица, отрежет — «ни о чём» и замолчит. С его уст не сорвётся встречного вопроса… он и так знает. Она нарушает молчание сама, немногим позже: — А я думаю об индивидуальных соревнованиях, — взгляд Аясе каждый раз загорается фанатизмом, стоит девушке затронуть любимую каруту. Тайчи хмыкает понимающе. И опускает глаза. — Знаешь, эта королева… она такая сильная. Ловкая, молниеносная. Она меня пугает, — плаксиво тянет девушка, после чего в притворном ужасе прижимает пальцы ко рту, чтобы через несколько минут заливисто рассмеяться. Тайчи улыбается вслед за подругой. Слегка натянуто, немного неестественно. А после, заслышав расслабленно-мечтательную фразу, вздрагивает. Как от удара, который давно ждёшь. И который всё равно обрушивается внезапно: «Интересно, а Арата будет участвовать?» Чихая продолжает задумчиво рассматривать безмятежный пейзаж за окном. Не подозревая, что в груди собеседника неотвратимо поднимается буря. — Как думаешь? — она прикрывает глаза и тепло улыбается. И Машиме этого кажется достаточным. Ему хватит и этого под дыха. — Глупости, — вытравливая подступающую злобу, нарочито-небрежно бросает друг, но отводит от подруги глаза, тяжело сглатывая подступающий к горлу ком — Зачем это ему? — голос не меняется, только лицо искажается от неприязни. — Почему? Он же написал, что будет участвовать! Что он придёт, — Чихая рывком разворачивается к другу. Взгляд карих глаз взволнованно мечется по отстранённому лицу. — Он же обещал, Тайчи! — Глупая запись? Это он обещал? Он струсит, Чихая. Ты же видела, он ненавидит каруту! — Он придёт, Тайчи! Обязательно, вот увидишь! Обязательно, — на щеках дивным цветом розовеет румянец. А в глазах горит непоколебимая уверенность в том, о чём не подозревает Чихая, но догадывается Тайчи. — Не увижу, — неожиданно: зло и тягуче выдыхает Машима. Пшеничные глаза опасно сужаются, а уголки губ кривятся от отвращения. — Что? Что ты такое говоришь? — спокойный и уверенный в себе, он неузнаваемо менялся на глазах. Пугая и без того смятённую девушку. — Я сказал, что не увижу. Я ухожу из каруты, — в сердцах рвутся слова из горла, пальцы сжимаются в кулаки. Отличник, спортсмен, красавец, сейчас он не более, чем пёс у ног слепой Королевы: бессильный и ненужный. Скрутившая на самого себя досада подрывает юношу с места. С силой бросает к двери и молит об одном: сбежать. Схватив самое ценное — карточки для каруты, девушка кидается следом за поспешно уходящим парнем. Успев схватить того чуть выше запястья, девушка дергает беглеца на себя. В её миндального цвета глазах мечется вполне объяснимая тревога, что тяготит и призывает к ответу: — Тайчи, что ты такое сказал?  — Не ясно, Чихая? — в подостывшей голове ещё кипит сдерживаемая злость и обида. — Мне никогда не стать лучшим. — Что…? — в больших глазах разрождается неподдельное удивление, но Машима уже не верит. — Мне никогда не добиться титула Мастера. Никогда не играть с тобой один на один. Я это признаю. Но я отказываюсь принять то, что ты только и говоришь о человеке, которому до тебя дела нет. — Неправда! — до щемления в груди прекрасная, Чихая упрямо поджимает губы, а у самой на глазах начинают наворачиваться слёзы. Но Тайчи уже не остановить. — Да? Ты зовёшь его на каждую из наших игр, выискиваешь в рядах зрителей и ищешь любой возможности сыграть с ним. А что он? Гонит из дому, стоит нам на пороге заявиться? Игнорирует любые твои сообщения, не отвечает на звонки? Да ему наплевать на нас, пойми же ты, Чихая! Ему наплевать на тебя! — девушку уже начинало мелко потряхивать, но она всё равно силилась оправдать свою детскую привязанность. Шаткую и незрячую. — Арата занят. Он работает, учится. И, скорее всего, тренируется в каруте. Ты не забыл это? — Я ничего не забываю, Чихая. Да и как? Если ты только и говоришь, что о Ватае, — в шоколадных глазах лихорадочным огнём горит коктейль из досады, обожания, смятения и злости. А длинные пальцы сходятся на девичьей руке всё сильнее. — Хочешь увидеться с ним, играть с ним. А я… я… вот он я — рядом. А тебе дела до меня нет! И даже если мне и обыграть Ватаю, разве будешь ты стремиться играть именно со мной в эту чёртову каруту! — Он невольно читает на её изумлённом лице ответы на свои вопросы. Захлёбывается отчаянием и, после короткой паузы, наконец, вымученно выдыхает: — Никогда мне не стать Мастером, а тебе не стать моей Королевой. — Тайчи, послушай, — Чихая делает вид, что игнорирует пылкое признание, а может, в самом деле не слышит, но единственное, что занимает старшеклассницу — оттащить парня от двери. Выхватить их рук сумку и не позволять уйти, пока разговор не будет окончен. — Не трогай меня! — неожиданно взвивается бывший президент клуба. Перехватив тонкие запястья, он выбивает из ладошки стопку драгоценных карточек и осатанело швыряет об паркет. Чихая дёргается и оглушено замирает, словно в замедленной съёмке наблюдая, как темно-зелёные кусочки дерева взметаются в воздух, чтобы звонкой лавиной тут же обрушиться на пол. Несколько мгновений Чихая проводит в безмолвном смятении, а потом сипло выдыхает: — Что ты сделал? — из медовых глаз градом катятся слёзы. Стекают по щекам и тонут в роскошестве волос. — Что ты наделал, Тайчи? — из груди начинают вырываться рыдания, когда над самым её ухом Машима приглушённо выдыхает: «К чёрту всё это», и, приподняв влажное от слёз лицо за острый подбородок, с придыханием касается губами солоноватых карминных губ.