Весной

      Затянувшаяся весна никак не хотела пускать тепло и солнце в Каи. Генералам было хорошо – замерз, так разомнись на любимом ученике или наставнике. А шиноби было плохо. Мало того, что дороги непроходимы, медведи просыпаются и в лесу опасно, так еще и господин посылает на все 4 стороны, мол, поди туда, посмотри кто куда, найди того и убей его, на обратном пути к Уэсуги зайди, передай привет, не болеть тыщу лет... Как будто заняться больше нечем.       Выспаться бы не мешало... Да, две недели как надо выспаться. Саске направлялся в Этиго с очередным посланием наставника и грезил наяву о большой мягкой подушке, в которой он утонет с головой. Там будет тепло, уютно, мягко и тихо, и никто не пошлет к черту на кулички за новой порцией данго, никто не проорет, что Дракон из Осю – мудак! – фас его за это... Замечтавшись, Сарутоби чуть не протаранил дерево, вовремя сгруппировавшись.       – Ой– ой, неужели ты проворонил целое дерево? – удивление и издевка сладким ядом сочатся из нежных девичьих уст.       – Загляделся на свою нареченную, вот и... – Саске виновато развел руками, только сейчас заметив боевую подругу. – Касуга, ты обворожительна. Даже с мешками под глазами.       Он не хотел говорить последнее, но слова просто сами сорвались, едва он увидел ее личико. М– да, прекрасный клинок Бога Войны похож больше на секиру Тигра после тренировки. Измотанная, уставшая до крайности, похудевшая, нервная, трясущаяся от ветра... Или это от его слов?       – Саске, ты дебил!       Да, ее трясет от злости.       – Скелет в хаки!!! На себя бы посмотрел!       – Я так плохо выгляжу?       Шиноби осмотрел себя от накидки до щитков на ногах. Ничего не болтается, не торчит, все подогнано идеально, как и всегда. Касуга молча швырнула в него кунай.       – Э?       – На лицо посмотри, дурак!       Из отражения на лезвии на него изумленно уставился молодой мужчина с очень синими опухшими веками, резко очерченными скулами, впалыми щеками и голодными глазами. Если не выспаться, то Бог Войны его примет за умертвие и убьет на месте. Задачка... Где бы преклонить буйну голову на сутки? Видение большой подушки стало настолько реальным, что Саске чуть не свалился вниз, в кусты, пытаясь нырнуть в нее. Отрезвляющий голосок, раздавшийся прямо возле уха, буквально спас его от столь бесславной кончины:       – Эй, ты чего?       – Хочу спать...       Саске мысленно дал себе подзатыльник, от которого опять чуть не сверзился с ветки. Куноичи вовремя придержала его за плечи.       – Хм...       Судя по тону, она знает простое решение насущной проблемы и решила просветить одного недалекого шиноби.       – В часе отсюда есть маленькая заброшенная деревенька, три дома да сарай, – Касуга так лукаво прищурилась, словно в этой деревеньке жил призрак двойника генерала Такеды. – Говорят, там видели шиноби с Кюсю... Проверим слухи?       – Непременно.       Добрались они за полтора часа. По пути начался ливень, и все "верховые пути" накрылись медным тазом. Скакать по скользкому дереву, на каждом шагу рискуя свалиться, уставшие шиноби не решились, и часть пути пришлось проделать по корням и опавшей хвое. Один раз Саске все же навернулся, ввергнув себя в вечный позор... Когда мокрые, злые, обессилевшие шиноби ввалились в самый целый из четырех домиков, на дворе были уже сумерки. Ливень перешел в настоящую грозу, с громом и молниями, окончательно размыв дороги. В покосившейся поленнице было пусто, и тащиться по дрова никому не хотелось. Шиноби нашли выход попроще – выломали все ненужные седзи, разобрали на рамки и сложили небольшой костерок. Живой огонь гипнотизировал, манил теплом и тихим светом, отбрасывая по углам причудливые, рваные тени.       – Саске, одолжишь накидку?       – Касуга-а-а... Что ты хочешь с ней сделать?       – Чай.       – Серьезно?.. Держи. Я без сил.       Девушка оставила его нежиться у огня, отобрав прототип мешочка для трав. По пути она видела небольшую полянку с секретом, там по-любому должны быть запасы хозяйственных крестьянок. В темноте травы определялись только по запаху, но ей это не мешало. Лишь сейчас, оставшись наедине с собой, Касуга задалась вопросом, а почему она вообще должна что-то делать для него?       Скрытный, наглый, раздражающий, вечно ухмыляющийся поганец. Что в нем такого? Кенсин–сама по сравнению с ним – идеал, но... Недостижимый идеал. Всегда в раздумьях, всегда о высоком, обо всем знающий. Красивый, утонченный, образованный, прекрасный, добрый, щедрый, желанный, идеальный... но неприкасаемый. Господин. Воин. И просто помешан на сражениях с Такедой-сама! Касуга убила бы Тигра из Каи только за то, что он занимает все мысли Уэсуги-сама! Как давно она мечтает принести его голову своему господину и получить за это небывалую похвалу... Но она знает, понимает, что на самом деле Кенсин-сама за такое не похвалит. Скорее, объявит траур по всей Этиго и будет грустить днями и ночами, пока печаль о давнем друге не свалит его с ног.       И просто не получится убить Тигра, пока его верный шиноби на страже. Сарутоби Саске, чтоб его...       Все знает, но не договаривает. Видит, но наблюдает. Чувствует, но молчит. Серьезный и опасный противник, но при этом сильный и опытный союзник.       Или старый друг? А может...       Касуга отчаянно помотала головой, отгоняя странные мысли. Никаких "может", в ее сердце только один мужчина, и это не Сарутоби!       Завернув в накидку пучки высушенных трав, куноичи отправилась обратно. Гроза и не думала стихать, явно собираясь провести ночь над их головами, и девушка поспешила, по памяти прыгая на выступающие корни деревьев.       Саске – хулиган и бабник, давно похоронивший совесть под троном Такеды, постоянно напоминающий ей об ошибках прошлого и намекающий на непристойное будущее. Такому как он место в аду!.. Хотя, он уже туда попал. Дьявол платит ему за службу, а демон с пылающим сердцем эту службу обеспечивает. Он должен был давно сойти с ума с такими господами, но нет, продержался как-то. Зато она у Кенсина как в раю. Его дивный сад с цветами, рыбки в пруду, маленький домик... в котором она всего лишь слуга. Хочется иногда стать чем-то большим для него, нежели "прекрасным клинком Бога". Быть для него опорой, надеждой, солнцем и луной, быть смыслом его жизни, его мечтой... его любимой. Но нельзя. Война идет, земли объединяются, Тигр не дремлет, ища обходные пути. Его прыгающая обезьяна ставит палки в колеса, а тигренок сует копья в лицо. Никакой любви и романтики, только работа, работа, работа...       Горестно вздохнув, Касуга привычным волевым усилием загнала всю обиду в дальний уголок своей души. Огонек костра светил ей из темного провала окна, а полуразвалившийся дом обещал тихую, спокойную ночь под крышей. Войдя, она увидела помятый котелок с кипящей водой над огнем, старый, но сухой футон рядом, а на нем – тихо сопящего врага. Обезьяна и Тигр... Бред какой-то.       Травы не вымокли под дождем, защищенные плотной тканью. Девушка привычными движениями отделяла листики мяты от цветков календулы, раскладывала на кучки боярышник и смородиновые листья, искала в подкладке затерявшуюся мелиссу. Сушеная ромашка оказалась в самом низу. Сморщенное летнее солнышко на тонкой ножке.       Закинув в котелок всего понемногу, она удивилась получившемуся аромату, почти мгновенно затопившему сладковатым дурманом комнату. Запахло летним лугом, как в детстве. Странно было ощущать себя взрослой, но по-детски счастливой, сидя в заброшенном доме, когда в крышу долбится холодный дождь и гром грохочет каждую минуту. Даже присутствие здесь одного рыжего шиноби не портит настроения.       Чай будет готов через полчаса, но ждать нет ни сил, ни желания. Касуга кинула оставшиеся травинки в огонь, по привычке уничтожая следы готовки Секретного Чая господина Уэсуги. Смешно. Она машинально заварила именно эту смесь, желая утром взбодрить и успокоить тех, кто отведает ее.       Пахнет мелиссой.       Касуга отрешенно рассматривала спящего разведчика, стараясь запомнить его расслабленное выражение лица. Теперь его брови не изгибались в насмешливой гримасе, а аккуратно и устало выпрямились, отдыхая вместе с хозяином. Легкие морщинки в уголках глаз сейчас стали заметны, едва-едва виднеясь в неровном свете огня, значит, он видел много хорошего и находил в себе силы улыбаться. Опущенные веки скрыли наконец тот въедливый, пронизывающий до костей взгляд, когда казалось, что он следил за всеми ее действиями вплоть до купания в горячем источнике. Зеленая отметина на прямом носу в неярком свете стала рыжеватой, теплой и мягкой, как лепесток какого-нибудь цветка, случайно упавший сюда. Касуга даже попробовала подцепить ее ногтем, но ничего не вышло, только Сарутоби смешно дернул носом, как будто собирался чихнуть. Чувствительная переносица? Будет, на чем подловить.       Его губы сомкнуты, и необыкновенно видеть их без движения. Кажется, что удалось найти очень редкое сокровище, и невозможно на него наглядеться вдоволь. Он молчит, молчит как Будда, и за стеной его ужимок виден внутренний свет души. Хочется прикоснуться к небывалому, отворить приоткрывшуюся дверь насколько хватит сил, и смотреть, ощущать на коже, впитывать этот мягкий струящийся свет, пока можно. Потому что утром он снова спрячется за наглой разрисованной рожей и вряд ли когда-нибудь еще появится из-за стены напускного обаяния и железных решеток самоконтроля. Не осознавая, что делает, куноичи легонько подцепила лицевую защиту коллеги и сняла ее, умудрившись не разбудить нахала. Рыжие волосы тут же в беспорядке упали на лицо, щекоча кончиками щеки и нос, и прежде чем Касуга спрятала пластину, Сарутоби приоткрыл один глаз. Картина застуканной за кражей доспеха куноичи того стоила.       – М? Хочешь меня разд...       Она быстро закрыла его говорливый рот свободной рукой, продумывая оправдание. Хотела посмотреть? Помочь? Спать в доспехе вредно? Саске терпеливо ждал объяснений, не отстраняясь от пахнущей травами ладошки. Было в этом что-то... такое. Давно и прочно загнанное в раздел запрещенного на войне.       Однако, вместо обычных своих "Не твое дело!" и "Отвали!" Касуга вдруг уверенно принялась одной рукой расстегивать крепления когтистых наручей, словно каждый день практиковалась избавлять его от металла на теле. Руки еще ладно, не страшно, ни к чему не обязывающее разоблачение якобы на предмет осмотра легких повреждений, но когда куноичи с маниакальной улыбкой взялась за основную защиту, Саске заподозрил коварный план. Под ловкими пальчиками все хитрые узелки и петельки словно расползались сами, подставляя девушке под ноготки обтянутое черной сеткой тело. Оставив его без доспеха, куноичи улеглась рядышком, как ни в чем не бывало, обняла, вогнав в крайний ступор, и пожелала спокойной ночи. Пока он пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение ее поступку, Касуга заснула, прижавшись к теплой груди. Весь сон как рукой сняло, блин!       Спустя десять минут он вспомнил два слова, оправдывающие любые безумства прекрасного пола. Женская логика. Прикрывшись этой фразой, девушка может позволить себе что угодно, начиная с опозданий на свидания и кончая вот таким вот... кхм, домогательством. И ведь все им простишь, если они потом сделают виноватые глазки, обнимут, ласково погладят по спине (ч-черт, и ниже тоже!), и преданно глядя в глаза, попросят прощения. Одной куноичи повезло – ее друг не умеет обижаться. Он боится пошевелиться лишний раз, лишь бы не потревожить ее сон. Ему до чертиков страшно обнять ее гибкий стан в ответ, прижать к себе и осторожно поцеловать в круглое ушко. Ведь тогда она может проснуться и уйти по ту сторону огня, отгородившись от него стеной презрения. Шиноби должен скрывать чувства, да?       Больно. Больно и страшно.       Снаружи жахнул раскат грома, от которого затряслись стены, и девушка инстинктивно вздрогнула, сильнее прижавшись к груди. Напрочь забыв обо всем на свете, Саске успокаивающе погладил ее по спине, шепча что-то ласковое, и понял, что делает, только когда Касуга расслабилась и выровнялось ее дыхание. Первым порывом было отдернуть руку и извиниться за то, что так себя повел, оправдаться, что и в самых затаенных мечтах он не хотел ее оскорбить этим жестом, но его удалось сдержать мыслью, что раз она не проснулась, то все в порядке. Можно ЭТУ девушку обнять так, что она не будет отказываться от тепла его рук.       Саске заснул, вдыхая солнечный запах ее волос.