Ядро

Сегодня я, как и всегда, проснулась спозаранку – не было и четырех утра. Часов у нас в камере не имелось, чему удивляться, конечно, не приходится, но я знала наверняка, сколько сейчас времени. Жирная уборщица Гретхен в сером костюме из грубой ткани, за неимением какого-либо иного занятия, вечно обитала здесь с самого раннего утра. Когда она приходила, по всем коридорам разливался тошнотно-омерзительный запах хлорки и тухлой рыбы. Страшно представить, где она жила, раз уж от неё так пахло. На самом деле, она вовсе не плохой человек, хотя добрую половину нашей тюрьмы от неё воротит. Мне нравится с ней разговаривать время от времени, и пускай эти разговоры бесплодны, она вечно выдает что-нибудь эдакое: цитирует философов, размышляет о нашем «никчемном» правительстве и всякое в этом духе. Как-то раз она принесла целый пакет книг и оставила его у моей кровати, ничего не сказав. Когда я обнаружила подарок, то сразу догадалась, от кого он, и поспешила поблагодарить Гретхен, на что она ответила, что не понимает, о чем я. В общем, у неё никого не было, и я догадывалась почему. Я повернулась на бок, чтобы осмотреться, хотя уже и знала наизусть каждый кирпичик в этом мрачном местечке. Напротив меня в позе эмбриона спала моя сокамерница. У неё была молочная гладкая кожа без каких-либо изъянов и жемчужные припухлые губы. Спала она, как ребенок, чуть приоткрыв рот, словно удивляясь волшебным картинам своего сна. Мне кажется, я часами могла наблюдать за ней: как она, проснувшись, садится на кровати, обнажая свои длинные ноги, как, сложив руку в кулачок, сонно потирает глаза, при этом тусклый свет ложится на костяшки её пальцев, оставляя красивые, нежные тени. Сейчас, в сказочном свете луны, лицо её напоминало лицо волшебного эльфа. И мне нравилось смотреть на него, мне не хотелось ничего больше, кроме наслаждения её смущенной, чистой красотой. - Эй, доброе утро, - раздался из-за решётки грубый голос Гретхен. - Привет, Гретхен, - я приставила палец к губам, указывая на соседку. - У тебя все в порядке? – Уже тише спрашивает она. - Все хорошо, - Грет уходит, и я остаюсь наедине с невозможно красивой НЕЙ. Сколько дней и ночей еще для меня готовит эта камера? Сколько часов я потрачу на размышления о том, что настоящее уходит в пустоту, неизбежно остается в прошлом, становясь моей личной историей? Такую историю никому и никогда не захочешь рассказать. Никто никогда не захочет услышать о том, как ты мучился и страдал, потому что всем все равно. Это правило, это норма. Люди говорят тебе, что им бы, конечно, хотелось знать, как ты себя чувствуешь, а пока ты будешь выворачивать душу, они примутся вспоминать сцену из эротического фильма, который они смотрели не позднее, чем сегодня ночью. Под кроватью у меня спрятана коробка, в которой я храню лезвие. Иногда я достаю его и любуюсь тем, как тонкая металлическая полоска блестит, когда крутишь её на ладони, она переливается и хочет нещадно врезаться в плоть. Однажды, когда мне надоест черная капля, ритмично падающая из крана каждые две секунды, когда кирпичные стены начнут давить на череп, когда запах хлорки забьёт все моё существо, и я устану от ЕЁ красоты, лезвие своё получит. Мне удается задремать как раз в тот момент, когда первые лучики рассвета добрались до нашего окна под потолком. Начинается еще один день. *** Мне снова кажется, что я умру этой ночью. Стихийно приходят и уходят приступы страха. Темнота угрожающе глядит на меня сверху, вспарывает живот, проникает внутрь. Я смотрю на груду вещей, сложенную на стуле, и кажется, что это чудовищный карлик с лицом циклопа в одежде древних шутов расселся в моей комнате. Больше не хочу тут находиться. Страхи начались с тех пор, как родители отправили меня учиться в лицей-интернат в другой город. Им я была не нужна так же, как и всем остальным. Никто никогда не предлагал мне держать его руку в толпе, чтобы не потеряться, никто не говорил, что я могу с ним поделиться чем угодно. А здесь я вообще схожу с ума. В общежитии никто не захотел жить со мной, потому что выгляжу я странно: смотрю в глаза. Мне хочется видеть людей насквозь, а когда глядишь в их глаза, все происходит именно так – мрачная пустота, неприступное равнодушие, антипатия. Все они одинаковы в своем одиночестве, только боятся признаться в этом, а я не боюсь. Одиночество – это мой гарант безопасности, если угодно. Хотя порой мне не хватает, чудовищно не хватает кого-то рядом с собой, правда, это быстро проходит. В комнате я живу одна. Первым делом, вселившись сюда, я развесила всюду часы – круглые, квадратные, тикающие громко и тихо. Есть одни напольные и целый ящик наручных. Я постоянно чего-то жду, словно бы есть чего. Для этого мне и нужно знать время до секундочки. Лгу. Я жду, когда тревожно забьет колокол на башне, словно птица в клетке, - призыв к приему пищи. Я почти ничего не ем, но хожу туда все время, чтобы увидеть её. Она садится за один из преподавательских столиков, пьет молоко, смеется с теми, кто подсаживается к ней. У неё длинные пшеничные волосы и большая пышная грудь. А еще она славно смеётся. Иногда наши взгляды встречаются, и только я начинаю вглядываться в её глаза, как она их опускает и вновь возвращается в свой загадочный и неизвестный мне мирок. Я даже не знаю, какого они цвета. Сижу в столовой ровно столько, сколько и она, чтобы проследовать в корпус за ней и однажды завести беседу. Все это лишь мои смешные фантазии – этому не бывать. Завороженно смотрю, как плавно двигаются её бедра в походке, как через тонкую длинную юбку прослеживается изящный силуэт её ног. Это продолжается изо дня в день. И я вполне довольна тем, что уже знаю, как себя удовлетворить, думая о ней. Все свободное от учебы время я провожу в своей берложке и размышляю. Думается обо всем – о том, как непонятливы и несчастны люди вокруг, как пройдет мой завтрашний день, думаю о ней. Я не знаю, чего я хочу и все ли делаю правильно. Да и что правильно? Разве кому-то известно? Я пуста, я провалилась в бездну безразличия. Порой кажется, что я больна: у меня фобии, я страдаю фрустрацией и периодически впадаю в депрессии. Я не знаю, что делать и кому об этом сказать, говорить-то, впрочем, и некому. Но вот тьма начинает сгущаться, возвращается непреодолимый страх, всепоглощающий, который сжирает все мои мысли и раздумья. Поздно включать свет: едва ступишь на пол, как чудовища схватят тебя за ноги, вопьются зубами в кожу и разорвут на мелкие кусочки. Закрываюсь одеялом с головой, зажмуриваю глаза, пытаясь уснуть, но не могу. Который день меня мучает бессонница, усиленная ужасом от приближающегося конца. За маятником напольных часов у меня скрыт маленький секрет: крошечная бутылочка с ядом для крыс. Я смогу умереть в любую секунду, когда захочу, но вот только добраться до часов – невозможно, ведь внизу бездна, кишащая убийцами. Когда совсем стемнело, пришел и вчерашний карлик-циклоп. Он царственно уселся на стул и только хотел повернуться ко мне, как я закрыла глаза. День умер, чтобы завтра снова восстать из пепла. *** Как много в нас общего и различного. Сколько всего случается в судьбах – непредсказуемая череда событий, выбивающих из колеи, на корню ломающих жизнь или наоборот направляющих в нужное русло. Всё мы воспринимаем по-разному. Каждую ниточку происходящего тянем в ту сторону, куда считаем нужным, иногда опрометчиво полагаясь на мнение окружающих. Мы не похожи на всех, но мы такие же, как они: ступившие однажды на путь жизни, на бескрайнюю широкую дорогу, рано или поздно должны будем сойти с неё, кануть в бездну, растаять, умереть.