Инсульт

Оверлорд определённо побеждал. Оптимус Прайм с бессильной яростью чувствовал, как медленно, но неуклонно подгибаются у него ноги, как тандем Властителей неумолимо гнёт его к земле – точнее, жёлто-серой каменной пыли, как железные пальцы сжимаются на горле – что ни говори, но двое почти всегда сильнее, чем один. Упираясь руками в грудь врага, он пытался оттолкнуть его, хотя бы ослабить хватку огромных рук… Как это получилось, Прайм и сам не понял. Но каким-то образом он так ударил Оверлорда в грудь, туда, где у людей находится сердце, что плотно подогнанные металлические пластины разошлись, и от резкой встряски Мега выпала и провалилась в щель пластин живота Оптимуса. Прежде, чем Меге пришло в голову задать ошеломлённый вопрос – «Что это было?» - она с ужасом поняла, где она… Когда увидела прямо перед собой его. Своего злейшего, ненавистного врага. Этого жалкого никчёмного человечишку, невесть как попавшего в великие герои и смеющего бросить вызов им – им, отмеченным Повелителем как лучшие, совершенные из людей! Он, казалось, спал. Вернее, пребывал в том самом состоянии, в котором пару секунд назад пребывала она – когда тело Воина, закрытое коконом из стальных доспехов, погружено в стазис, покой, в то время как дух действует, управляя живой машиной. Сейчас она видела перед собой именно человека. Не красного робота с глухой маской на лице, которого они с Властителем душили минуту назад, не металлические доспехи, одевающие каждого из них при скрещивании браслетов. Плотно сомкнуты чёрные ресницы, чуть сдвинуты дерзко изломанные чёрточки бровей, лишь слабые тени эмоций бродят по бронзовому от загара лицу. Она приблизилась вплотную, заглянула в спокойное, не видящее её лицо, осторожно ощупывая взглядом встрёпанные чёрные волосы, упрямый мальчишеский подбородок, потом нерешительно протянула руку и провела по щеке. Он, кажется, даже не почувствовал, хотя лёгкая вибрация прошла по всему корпусу робота, заставив пальцы на покореженных пластинах груди Оверлорда удивлённо разжаться. Белая изящная рука нырнула в жёсткую чёрную шевелюру, упала на плечо, потом снова взметнулась – чтобы очертить тонким острым пальцем линию скулы. Мальчишка… Такой горячий, упрямый, такой сильный, и всё же – мальчишка… Такой мирный сейчас… Такой… беззащитный… И таким королевски-изысканным, торжественным движеньем алые губы коснулись плотно сжатых губ. Она задохнулась от его пряного, пьянящего запаха, от близости такой невозможной, такой неотвязной и такой постыдной мечты. Она покрывала жадными, остервенелыми поцелуями спящее лицо, кусая губы, царапая ногтями затылок и шею, она лизала беззащитную шею, рыча от терпкой соли, от гордого биенья пульса под губами. «Мой, мой… Сейчас – мой, и никто ничего не сделает, и никто не помешает, ха-ха-ха!» Она судорожно срывала с этих могучих плеч неизменную чёрную куртку с закатанными рукавами, старая ткань угрожающе трещала от этого немилосердного обращения. Лишь на миг она отстранилась, чтобы полюбоваться видом обнажённой мужской груди – о да, не такой широкой и волосатой, как грудь властителя Гиги, но как же влечёт эта юношеская стройность, эти мускулы – мускулы рабочего человека, а не воина-культуриста, эти задиристые, наглые пробивающиеся чёрные волоски! Да, ты всего лишь обычный человеческий мусор, каких без числа, громко голося, разбегаются в разные стороны в каждую атаку на город, невежественный сброд, юный раздолбай, волею судьбы оказавшийся в нужное время в нужном месте. Ты не отмечен никакой высокой печатью, нет в тебе королевского благородства, нет утончённой изысканности прирождённых вождей. Ты несовершенен. Но как же ты чертовски красив в этом несовершенстве! «Ведь я же королева, будущая повелительница этого жалкого человечества! Разве я не имею право получить всё, что хочу?» Естественно, происходящее никак не могло не отразиться в ощущениях робота. Оптимус шатался, чувствуя, что падает куда-то – то ли наземь, то ли в разверзающийся прямо под ним пылающий алый омут, и инстинктивно пытался устоять, опираясь то о скальную глыбу, то о застывшего рядом Оверлорда, искрящего покорёженными механизмами в левой стороне груди. Он никак не мог понять, что с ним происходит. Хватался то за голову, в которой всё плыло разноцветными пятнами, то за грудь, объятую странным жаром. И был бы, несомненно, лёгкой мишенью – если бы Властителю Гиге в этот момент было хоть сколько-нибудь до него. Можно сказать, что у Оверлорда случился инсульт – вся левая сторона онемела, даже левая рука застыла примерно в том же состоянии, в каком душила врага. Гига остро почувствовал, как остался один. Как сознание Меги отсоединилось, ускользнуло, как ушла из-под контроля вся её часть. А потом он увидел, как корчится, хватаясь за белые пластины на кабине, Прайм… Как сладок он – глоток запретного колдовского зелья, уводящего в мир жарких полуночных грёз, от которых со стыдом отречёшься наутро! Как сладко оно – падение, головокружительнее, чем самый высокий полёт, как желанна бездна – желаннее всех, даже несомненных, прелестей рая! Растрёпанная, полураздетая, с безумно пылающими глазами, с опухшими от жадных поцелуев губами – кто и когда видел Мегу такой? Даже в час ночных утех Гига видел царственную супругу, исполненную достоинства и самообладания, одним спокойным движением проводящую черту – что допускает и чего не допускает… О, ему и в голову не пришло бы, что такой разнузданной, такой безумной может быть его Мега! Схватившись за ремень брюк, она почувствовала, что ей уже почти не надо победы, не надо трона… Но видно, не зря всё-таки сам же Прайм говорил о силе человеческого духа, ибо в эту самую минуту Гига огромным, неимоверным усилием всё же сделал шаг, вцепился в белые пластины, выдрал вторую половинку из чужого корпуса и поплёлся прочь – волоча по-прежнему немую левую ногу, не оглядываясь на лежащего, ошеломлённо трясущего головой Прайма. В эту минуту его впервые захлестнуло предчувствие, что эту войну он проиграет.