Совесть

Темно, хоть глаз выколи, темно и тихо. Лишь потрескивают фитили факелов да стрекочут цикады. Восточная армия спит и набирается сил: до сражения при Сэкигахаре, что решит судьбу Поднебесной, осталось всего ничего. Не отдыхают только часовые и Хонда Тадакацу - механический самурай во сне вообще не нуждается. А еще не спит Токугава Иэясу: он вернулся в свой шатер после обхода лагеря и, почти падая с ног, готовится ко сну. С самого раннего утра – уйма дел. У него есть союзники, но нет советников и помощников. Тадакацу всегда прикроет спину и унесет подальше от любой опасности, но советник из сильнейшего воина эпохи никакой. Так что все приходится делать самому: решать – самому, везде успевать – самому… Токугава, впрочем, не жалуется, но сил сейчас хватает только на то, чтобы снять броню, благо, он предпочитает что-нибудь полегче и попроще. А еще надо попытаться лечь, а не свалиться на футон. Иэясу мечтает об этом последнюю пару часов, старательно скрывая, как сильно вымотали его эти несколько дней марш-броска к Сэкигахаре. Он расшнуровывает доспехи, не особенно заботясь о том, что негоже бросать наручи куда попало, и думает только об одном: спать. У него есть пять часов – целых пять часов! – на то, чтобы не думать ни о чем, просто провалиться в спасительную черную пустоту, которая зовет его последние несколько дней все сильнее и сильнее… - Тебе стоит благодарить богов за отсутствие сновидений. - Кто? Токугава вздрагивает. Кто здесь, в его шатре? Что он тут делает? Враг? Наемный убийца, подосланный Мицунари (хоть это так на него не похоже) или кем-то еще? Сжав кулаки, он резко разворачивается, не задумываясь, почему этот голос так похож на его собственный. Иэясу глядит на выступившую из полумрака фигуру, и первая мысль – ого, да противник одного с ним роста, и плечи у него такие же широкие, редко встретишь... и спустя миг понимает, что перед ним кто-то, одетый точно так же, как и он, но – не в желтое. В черное. Странный ночной гость таким знакомым жестом откидывает с лица капюшон – и Токугава Иэясу смотрит сам на себя. И невольно отшатывается. - Что, испугался? – хмыкает двойник, делая шаг вперед. – А зря. Зачем тебе бояться самого себя, а, Токугава Иэясу? - Кто ты? - Я – это ты. Но улыбка у двойника такая… такая злобная, такая торжествующая, такая омерзительно горделивая, Иэясу не верит ему, кем бы он ни был. Он выдыхает и бьет без предупреждения, глядя противнику прямо в глаза. Он всегда смотрел прямо, никогда не отводил взгляд. Даже когда Тоётоми Хидэёси так спокойно поинтересовался, неужели Токугава задумал предательство и действительно рассчитывает, что ему удастся… Двойник, продолжая улыбаться, перехватывает руку Иэясу и бьет коленом в пах. Токугава еле успевает увернуться, поэтому ответный удар проходит по касательной. Удержавшись на ногах, противник, продолжая сжимать руку Иэясу, дергает его на себя и падает, увлекая за собой Токугаву. Поединок превращается в беспорядочную свалку на полу, и в итоге Иэясу понимает, что лежит, уткнувшись носом в футон, а его проклятый двойник сидит на нем сверху, заломив его правую руку. И хватает за волосы, рывком приподнимая голову. - Что… тебе нужно? – кашляет Иэясу. - Ты. - А? - Ну а что? Если уж я это ты, а ты это я – нам надо уже наконец объединиться, не находишь? А то, ты – отдельно, я отдельно… - Откуда ты вообще взялся? - Я? Да я же всегда был с тобой. Просто ты решил от меня избавиться, когда убил Хидэёси. Что, уже не помнишь? Не удивительно. Иэясу очень хочется посмотреть двойнику в глаза, но поза совсем не способствует. - О да, ты не помнишь. Ты, похоже, многого не помнишь. И о многом не думаешь. А зря. Жаль, очень жаль. Ты врешь всем вокруг, но врать мне не сможешь никогда, слышишь, Токугава Иэясу? - Я? Вру?! – Иэясу дергается, пытаясь сбросить с себя двойника, его трясет – от ярости. Ярости и обиды. - Врешь. Самому себе – и то врешь, – хватка у двойника железная, не вырваться, – всем говоришь про эти узы, ах, нерушимые связи между людьми, а сам? Ты хоть понимаешь, почему Исида Мицунари думает только о том, как убьет тебя? Ты и только ты лишил его всего, что было ему дорого. Мицунари жил ради служения господину, у него никого и ничего больше не было. А ты убил Хидэёси. Ты, Иэясу. Сам. Своими руками. И после этого еще говоришь про эти узы? Сам-то хоть раз задумывался, что сделал? Ты же называл Мицунари своим другом! - Я… я хотел, чтобы он понял, что этот путь… - Неправильный? А ты сам кто такой, чтобы решать за других, что правильно, а что – нет? Ты нарушил клятву, которую принес своему господину. Ты выступил против него. Ты убил его. И после этого еще считаешь себя вправе нести эту чушь про священные узы? Ты? Убийца и предатель? Иэясу судорожно соображает, что бы на это ответить, но – горло пересохло, дыхание перехватило, он не может сосредоточиться, не может даже двух слов связать. - Убийца и предатель, - повторяет двойник, и голос у него такой довольный, такой торжествующий, - ты, Токугава Иэясу, не что иное, как убийца и предатель. Прикрываешься красивыми словами, обещаешь мир во всем мире и победу сил добра над силами разума. А сам хочешь все того же. Власти. Силы. Чтобы вся Поднебесная стала твоей, ведь ты самый достойный, ты же знаешь, как надо. Решаешь за других, что должно, а что – нет. Что, не так? Иэясу и рад бы возразить, сказать, что не так, но слова как разбежались, так обратно и не собираются. Потому что двойник говорит то, о чем он, Токугава Иэясу, все это время старался не думать. - Молчишь? Правильно делаешь. Почему ты не можешь дать бой Мицунари? Почему удираешь всякий раз? Помнишь, когда Мицунари вломился на ваши с Сайкой Магоити переговоры? Что ты сделал? Запрыгнул на спину Хонды Тадакацу, и только тебя и видели. Сбежал. Лишь бы не говорить с Мицунари. Лишь бы не драться с ним. Лишь бы не видеть, во что превратило его твое предательство. - Это… это не так! - Не так? Да неужели. Мимоходом пролетает мысль о том, что проклятый двойник разговаривает как покойный Такэнака Хамбэй: прямо в лоб, без лишних слов и сразу на поражение. Меж тем, Иэясу чувствует, как затекла заведенная за спину рука. Мышцы пережаты, боль отдается в голове. А двойник ослабляет хватку, но сил на то, чтобы сбросить его с себя и как следует врезать по солнечному сплетению и своротить челюсть, нет. Ядовитые речи парализуют, отрава тяжелым густым потоком растекается по венам. Сопротивляться вроде бы нужно, вроде бы хочется, но – уже не получается. Двойник меж тем отпускает Иэясу, вытягивается рядом. Обхватывает за плечи, скользит руками по безвольному телу. Сопротивление? Какое сопротивление, все силы Иэясу сейчас уходят только на то, чтобы не признать, что двойник… прав? Да? Предатель. Убийца. Лжец. Иэясу и рад был бы заорать в голос, признавая, подтверждая, соглашаясь – потому что проще согласиться, чем опровергнуть. Но… но увы, ничего не может сделать. Ему противно ощущать эти прикосновения, противно чувствовать, как двойник стаскивает с него одежду, противно понимать, что его тело откликается на эти противоестественные ласки. Отвратительно. Омерзительно. Но… - Я – это ты, - шепчет двойник, и кончик его языка теребит мочку уха, - Я – твоя совесть, Токугава Иэясу. Иэясу сжимает зубы, выдыхает, пытается представить, что все это ему только снится, но нет. Он не выдерживает и кусает себя за руку, изо всех сил сжимая челюсти, но наваждение не проходит, не исчезает. А руки двойника, такие же, точно такие же, как его собственные, продолжают ласкать, и остается только повиноваться им, расслабиться, да что угодно, лишь бы не думать, что – да, все это – правда, все это – верно. Предатель. Убийца. Лжец. - Ты убегаешь, потому что боишься посмотреть правде в глаза, - двойник снова сверху, но Иэясу уже все равно, - ты убегаешь, потому что боишься посмотреть в глаза Мицунари. Боевой товарищ? Ты был единственным, кого он слушал, кроме Хидэёси и Хамбэя. А сейчас он хочет положить твою голову на могилу своего господина. Двойник опять тянет его на себя, ставит на колени, раздвигает бедра, просовывает руку промеж них, сжимает напрягшийся член. А Токугава хочет только одного: не слышать ничего ни про Мицунари, ни про Хидэёси. Все что угодно, лишь бы не думать… Не думать о том, что все это может быть правдой. - А ведь ты боишься. Боишься Сэкигахары. Собрал под свои знамена столько даймё… Но за их спинами ты не спрячешься от Мицунари. Хочешь, я тебе помогу? Давай объединимся, я стану тобой и убью Мицунари, я сделаю то, на что ты все никак не можешь решиться… Я стану тобой, и тебе будет проще, тебе будет легче, ты будешь спать спокойно. Я обещаю. Ну?.. А Иэясу молчит и по-прежнему ничего не может сказать в ответ. Поутру слуги подносят ему броню, помогают одеться и собраться. Он непривычно хмур, но никого это, впрочем, не удивляет: последние несколько дней Токугава Иэясу почти не спал, так что, скорее всего, усталость просто берет свое. Накануне решающего боя при Сэкигахаре он точно повзрослел за ночь, улыбается реже, во взгляде его - несвойственная ранее мрачная задумчивость. «Точно, вымотался. Главное чтобы в бою не срубился», - думает Датэ Масамунэ, глядя на неожиданно посерьезневшего Токугаву. Впрочем, его куда как больше занимает перемена в характере Санады Юкимуры, чем душевные терзания Иэясу, если таковые, конечно, имеют место быть. И только Хонда Тадакацу действительно замечает, насколько изменился его господин. Но механический самурай предпочитает молчать, ведь даже ему теперь не о чем говорить с Токугавой Иэясу.