Противоестественно

Наверное, эту ночь они не забудут никогда. Эту ночь – когда их пальцы переплетались, судорожно сжимая шелковую простынь; когда тепло друг друга оказалось самым-самым горячим; когда глаза смотрели в глаза, ожидая ответа – и боясь его. Когда в один момент они стали чуть больше, чем братьями – и даже слишком больше, чем близнецами. За пару минут перескочили от своих отражений к своим же любовникам – и, казалось, ничуть не испугались, просто идя по велению того, что на самом деле всегда их связывало. Страх пришел потом, утром. Первое, что почувствовал Каору – страх. Хикару спал. Спал мирно, но не безмятежно, как всегда – и Каору чувствовал, что сейчас не посмеет обнять его, как всегда, уткнуться носом в плечо, как всегда, и доспать так еще пару часиков – как всегда. И он не посмел. То, что они сделали, не было хорошо. То, что они сделали, не было плохо. То, что они сделали, было противоестественно. Противоестественно – потому что они оба мужского пола. Дважды противоестественно – потому что они были братьями. Трижды противоестественно – потому что они не были готовы. Ни к чему. Каору не знал, что он должен был думать, ощущать. Не знал, что делать – он только боялся, что это было слишком. Не для него, пусть не для него – но ведь близнецы совсем не одинаковые. Пусть понимала это только Харухи – они были разными, и Хикару мог запомнить все по-другому. Не так, как Каору – а он запомнил только хорошее. Он хотел это помнить. Даже если это была единственная их глупость – он хотел помнить ее до самого своего конца. То, как он зарывался в рыжие локоны Хикару пальцами, чувствуя, как влажные пряди скользят меж них; то, как Хикару касался губами самых сокровенных его мест; то, как согревал своим дыханием… Как в секундном порыве, переходя грань реальности, проронил: «Никому тебя не отдам». Когда Хикару открыл глаза, Каору закрыл свои. Ему было слишком страшно заглянуть брату в душу, а открыть свою – в разы страшнее. - Просто скажи, могу ли я тебя обнять, - послышалось над ухом. Тихое, спокойное, такое непохожее на буйного и вечно веселого Хикару – и Каору вздрогнул, отшатываясь. Слишком близко. - Если ты не позволишь сейчас, я уйду. Если смотреть на мир лишь одним глазом, он кажется таким… Круглым. Плавным. Даже красивым – даже рыжие прядки Хикару казались мягкими, словно пух, и нежными. Да только вот Каору знал, какие они колючие. Совсем как у него. - Обнимай меня быстрее, идиот, - проронил он, чувствуя, как дрожит голос. Не получилось обиженно, совсем не получилось, да и слава богу. Каору совсем не хотел обижаться – он хотел прощения, прощения друг друга. И все. Хикару был все такой же теплый, как и вчерашней ночью. Такой же нежный и заботливый, а еще от него все так же пахло горькой вишней – только сейчас он закрыл глаза. И улыбнулся – слабо, неуверенно, но улыбнулся. - Я все еще не хочу никому тебя отдавать, но… Прости, что я… Так… - не смог закончить он. Каору прикрыл глаза, вздыхая. Хотел, попытался, но не смог промолчать: - Знаешь, мне… Было хорошо. Я не жалею, - прошептал он, чувствуя, как в горле пересыхает. – Не извиняйся – и не отдавай меня никому. Наверное, можно было позволить себе слабую улыбку – в ответ на ту, что подарил ему с утра Хикару. И Каору позволил. А Хикару игриво лизнул его подбородок, щекоча шершавым языком – срывая рваный смешок, не давая рукам близнеца себя оттолкнуть. Не выпустил из объятий – коснулся губами острого носа, рыжих волос и торчащего из них уха, поцеловал прикрытые веки, костистые плечи… И рассмеялся вместе с братом. Каору почти перестал бояться – а Хикару просто хотел улыбки.