Я слишком боюсь за тебя

Она стоит у окна своего замка, спрятанного от подданных, от лордов, от всех… На лице – глубокая задумчивость, пальцы выстукивают рваный ритм по подоконнику, сделанному из материала, едва ли напоминающего лёд, который она хотела воссоздать. Он стоит за её спиной, такой же задумчивый, высокий, могучий. Его пальцы рассеянно трогают край сломанного крыла. Она должна начать этот разговор. Уже слишком многое поставлено на кон. Она – королева. Этим всё сказано. Она не может отвлекаться, не может поддаваться чувствам, не может… подвергать опасности своих подданных. Даже если этот подданный сам этого хочет. Грубые мозолистые руки обхватывают сзади хрупкие плечи, немного сминая золотистое, под цвет и текстуру пыльцы, платье. Она вздрагивает. Ей хочется, жутко хочется ответить на эти робкие объятья. Решимость сделать то, что задумала, тает, как снег под солнцем. Но разве не сама она решила для себя так? Разве не сама выбрала свою судьбу? - Отойди, - голос эхом отдаётся от хрустального свода зала. Ей холодно, до слёз холодно, но от этого никуда не деться. - Клэрион? Почему ты меня отталкиваешь? Ты ведь знаешь, что это, – он аккуратно приподнимает сломанное крыло рукой, - совершенно не твоя вина. Это я и только я виноват в том, что забыл о времени. Но рядом с такой, как ты, Клэрион, трудно не забыться… - Хватит, – её голос срывается и дрожит, то ли от холода, то ли от гнева, то ли от отчаянья. - Сядь, - она жестом указывает на стул, стоящий посреди зала. Из воздуха одним мановением лёгкой, одетой в перчатку руки, появляются стол с двумя бокалами, до краёв наполненными соком ягод, и ещё один стул. Он хочет что-то сказать, но, поймав её взволнованный взгляд, замолкает и послушно садится. Она тоже присаживается на стул, берёт в руку бокал и отпивает. - Попробуй. Это малиновый сок, твой любимый, - последние слова срываются с языка сами собой, против воли. Он приободряется и выпивает половину сока, бросая на неё быстрые взгляды из-под полуопущенных заиндевевших ресниц. Она перегибается через стол и смотрит ему в глаза долгим, призывным взглядом. Затем пытается что-то сказать, но голос срывается. С болезненным вздохом она откашливается и неестественно-бодрым тоном, не соответствующим её побледневшему лицу, начинает: - Послушай. Мы не созданы друг для друга, мы не должны быть вместе. Это так и так должно остаться. Ты должен меня понять. Я не могу, просто не могу подвергать ещё большему риску своего подданного… Особенно тебя. Он молчит, насупившись, разглядывая в упор её аристократичное бледное лицо. Она отпивает сок, втайне надеясь, что он сейчас остановит её, не даст сделать то, что она задумала, ну хотя бы поцелует её… Но он молчит, и она продолжает, уже не скрывая своего отчаянья: - Я объявила новый указ – отныне между Зимой и остальными временами года существует чёткая граница, переходить которую запрещено. На этот раз он реагирует более бурно – встаёт, начинает ходить кругами по комнате, заламывая руки: - Зачем? Ну зачем, Клэрион?! Неужели ты не подумала о тех, у кого в Зимнем лесу сёстры, братья, друзья?! Это неправильно, это глупо, это бессмысленно! Я не подпишу этот указ, слышишь?! – в бешенстве он буквально прижимает её к стене. - Это было необходимо. Я не должна подвергать своих подданных опасности. Они должны оборвать связь друг с другом, это слишком опасно. Не подпишешь? Все остальные лорды уже подписали. Если большинство лордов за, указ может выйти в свет. Ты уже ничего не сможешь сделать, Милори, - она спокойна внешне, но внутри неё всё кипит. Ей горько, ей жутко, ей одиноко. Она сделала всё, что смогла, для безопасности своих подданных, особенно одного из них… Он успокаивается. Прижимается к ней и тихо, будто не веря, шепчет: - Клэрион… За что? Она держится из последних сил, чтобы не расплакаться. Бледное аристократическое лицо будто светится в проникающих через окно лучах заходящего солнца. Она отворачивается и тихо шепчет: - Я слишком боюсь за тебя. Как я могу управлять целым королевством, если не могу справиться со своими чувствами? Он целует её холодными шелушащимися губами. Она вздрагивает, но отвечает на поцелуй так нежно и страстно, как только может. Они долго стоят у окна, страстно целуясь, пока ледяные сумерки не накрывают зал своим покрывалом. Тогда она всхлипывает и тихо шепчет: - Уходи. Он понимает сразу – это не просьба, это приказ. Шелестит подол синего плаща, и он, развернувшись, скрывается за дверью. Она сползает по стене на холодный пол, не в силах поверить в то, что только что случилось, гипнотизируя глазами дверь. Затем обхватывает руками колени и начинает плакать. Её трясёт, она бьётся в истерике, выкрикивая его имя. Затем горе ненадолго стихает. Она встаёт, чтобы закрыть окно. С последним порывом ветра в зал влетает снежинка, кружится вдоль стен и садится на её губы. Она удивлённо вздыхает и снова, почти в тот же миг, начинает плакать. Всхлипы вылетают из её полураскрытых губ и бьются о ледяные стены замка, будто птицы о прутья клетки… На памяти подданных это был единственный раз, когда королева Клэрион не являлась никому больше недели.