***
Прошел всего какой-то месяц, а моя жизнь скатилась на дно, и вот я дома, сижу на диване с разбитым лицом, зажав дрожащими пальцами стопку с виски. Рэй Леннокс сияет на всю квартиру как сраный дискошар, и на фоне этого светящегося новоиспеченного инспектора бардак в моей комнате выглядит еще более убого. Гладко зачесанные волосы, опрятный костюм, элегантное черное пальто, начищенные до блеска ботинки, рука в кармане – такая знакомая шикарная небрежность. Этакий Брюс Робертсон собственной персоной. Безнаказанный засранец со стажем. И даже бесстыдная самодовольная улыбка: точь-в-точь. Мальчишка получил от папочки именной кортик. Он пиздит без конца, лопаясь от гордости и осознания своего нового положения, и я понимаю, как сильно он ждал этого. Ждал давно, с того самого момента, как облажался, трахая подружку барыги. С того дня, когда я посчитал, что Рэй Леннокс недостаточно хорош. - Конечно, Брюс, и так ясно – я польщен тем, что меня повысили. Но для меня это был горький опыт … Если бы не твои проблемы, ты бы как пить дать меня обошел … Тут уж ты прав, как сучку поимел бы тебя. Леннокс гадко ухмыляется, давая понять, что это было вовсе не признание моего превосходства. Это «поезд ушел, Робо, и теперь я поимел тебя, и мне нисколько не жаль». Его так распирает от удовольствия созерцать мой крах, что мне смешно. Сколько раз я прилюдно опускал тебя, короткоствол? Сколько раз я выставлял тебя на посмешище? Сколько раз я с садистским удовольствием ловил этот щенячий за-что-ты-так-со-мной-Брюс-взгляд, пристыженный, полный унижения? Пожалуй, я должен был поплатиться, так смотри: моя разбитая рожа для тебя, мое угрюмое молчание для тебя, мои трясущиеся руки, которые потянутся к бутылке, как только ты выйдешь за дверь – самоутверждайся сколько влезет. Брюс Робертсон больше не принадлежит себе. Ты доволен? Леннокс отпинывает носком ботинка смятую банку из под пива и косится на меня. Наши взгляды пересекаются. Не знаю, что сейчас выражает мой, но в его глазах – такая жалость, будто он узрел подыхающего от голода котенка. С каких это пор я жалкий котенок, Рэй? - Наверное любой на моем месте чувствует себя так же, - медленно протягивает он - К тому же, лучше будет работать со старыми коллегами. Паршивый сукин сын. Ты же видишь, что давишь на больное. Мамочка не учила тебя соблюдать приличия? Леннокс меряет комнату шагами и снова пиздит о себе любимом, манерно жестикулируя. - У нас с тобой разные методы и я знаю, что когда-то мы с тобой славно покуралесили, но кокос, шлюхи и прочее – для меня это в прошлом … - он останавливается передо мной, и его губы изгибаются в тошнотворно-приторной улыбочке – Понимаешь, свинка? Умница, Рэймондо. Полное отсутствие сострадания. Что ж, у тебя был прекрасный учитель. Некоторое время Леннокс молча изучает меня взглядом. Затем, видимо, приняв какое-то решение, кивает сам себе. Он садится передо мной на корточки и, чуть помедлив, протягивает руку и осторожно касается пальцами моей щеки. Я морщусь от боли: он слегка задел шрам. - Без обид, ладно? – каким-то странно нежным голосом шепчет он, поглаживая меня по лицу, и мы оба знаем, что последует за этим. Напряжение между нами достигает всех возможных пределов и становится невыносимым. Рэй усмехается, не сводя с меня стеклянного взгляда, полного животной страсти: — Без обид, дружище. Правила везде одни. И с этими словами он мягко целует меня в губы. Его лицо так близко, а ресницы щекочут кожу. Он легонько закусывает мою нижнюю губу, затем больнее, затем до крови, и слизывает выступившую маленькую капельку. Снова впивается в меня поцелуем. Еще раз. Еще раз, настойчивее. Ох, Рэймондо, ты знаешь, что у меня нет сил сопротивляться. Я уже получил вчера от Гормана с его пидорскими замашками, но раз этого от меня хочешь ты - я не стану мешать. Бери меня всего, ты заслужил отомстить таким образом за всю ту грязь, что я вылил на тебя и на других. Значит таково мое искупление. С этой мыслью я облегченно вздыхаю и подаюсь к нему, углубляя поцелуй. Наши языки переплетаются, я чуть заигрываю с ним. Он отстраняется, неверяще заглядывая мне в глаза, трется носом о щеку, затем, мгновенно решив для себя зайти еще дальше, тянется рукой к пуговицам на моей рубашке. Я не сопротивляюсь, я даже не охуел. Как верно выразился Леннокс, правила везде одни, если уж поиметь кого-то – то по полной. Прерывисто дыша, он расстегивает ремень на брюках, а в моей голове ни единой мысли. Он аккуратно стягивает с меня рубашку, дрожа от возбуждения, а я не испытываю ни единой эмоции. Будто разом отключились все органы чувств, кроме осязания. Я лишь наблюдаю за его движениями, его лицом, глазами. Ресницы подрагивают, дыхание сбилось, зрачки расширены... Я вижу каждый оттенок эмоции, каждый порыв. Холод касается позвоночника: он легонько поглаживает меня по спине, вторая рука тянется к ширинке моих джинсов. Я приподнимаю бедра, помогая ему снять их, и Леннокс приглушенно рычит мне в ухо, резко вжимает меня в диван, раздвигая коленом ноги. Меня пробирает озноб, я чувствую подступающую тошноту и сильнее прижимаюсь к Рэю, пытаясь утихомирить ноющую боль по всему телу. Он удовлетворенно скалится и отвечает на этот случайный жест, впившись мокрым поцелуем в мои губы. Я начинаю понимать, что каждое мое движение – провокация для него, красная тряпка для разъяренного быка, и стараюсь не шевелиться лишний раз. Рэй раздраженно пинает меня коленом: - Давай же, Робо, не закрывайся от меня. Я хочу тебя всего. Мать твою, Брюс, смотри мне в глаза! Но я зажмуриваюсь еще сильнее, вжимаясь всем телом в спинку дивана. Он яростно скрипит зубами, заносит кулак, готовясь ударить меня, но у меня нет ни капли сил, чтобы хотя бы послать его нахер. Так я и получаю по морде: безмолвно, нисколько не сопротивляясь, потому что выжат как лимон. Рэй трясется от возбуждения как гребанный эпилептик, того и гляди начнет пену пускать. Его тело блестит от пота, освещенное лучом утреннего солнца, он взвинчен, он на грани. Он хватает меня за подбородок и отдает какие-то команды в попытках привлечь мое внимание, но безуспешно. Я как мертвая проститутка: лежу под ним, бесстыдно раздвинув ноги, и все, чего я желаю - чтобы он разделался со мной побыстрее. Я даже не дергаюсь, когда он резко входит в меня. Нет ни боли, ни даже неприятного ощущения. А может, это из-за того, что у него маленький член? Эта мысль веселит меня, напоминая о давних развлечениях, когда я выставил его полным придурком и показал всем его коротенький стручок. Я даже выдавливаю некое подобие улыбки, пока Рэй пыхтит надо мной как паровоз. - Черт! Черт, Брюс... - тебе не нравится мое настроение, дорогой? Или ты догадался, что так развеселило меня? Он стонет как девчонка, я же не издаю ни звука. Я пытаюсь представить на его месте Кэрол, как делал много раз, но ничего не выходит. - За... задуши... меня... - выдавливаю я. - Что?! - Задуши... каким-нибудь шнуром...шну...ром... Но он лишь отмахивается. - Иди нахуй, Робо! И продолжает вдалбливать меня в диван. Минут двадцать я просто лежу под ним как сраное бревно, пока он орет на меня и дышит мне в шею, вставляя все грубее. Белый потолок покачивается из стороны в сторону, обращаясь голубым небом с плывущими по нему перьями облаков. Где-то вдалеке слышен звонкий смех Стейси. Надо мной склоняется Кэрол, закрывая собой солнечный свет. Он пробивается сквозь ее золотистые волосы. Она говорит что-то, поглаживая меня по волосам, пропуская их через пальцы. Я счастлив, я так счастлив... Она замахивается и со всей силы дает мне в челюсть. От боли глаза застилают слезы, а когда я открываю их, на меня смотрит разъяренный Леннокс. Он кричит что-то, вцепившись мне в волосы, но я нихрена не слышу. Я не хочу слышать, я все еще там, с любимыми женой и дочкой. Он замахивается еще раз, и последнее, что я вижу перед тем, как провалиться в небытие - его огромные покрасневшие от злости глаза. Прошла вечность перед тем, как я пришел в себя, разбитый, подавленный. Его голос доносился до меня будто издалека, я не мог различить ни единого слова. Повернувшись на какое-то шуршание, я вижу его в прихожей, заправляющего рубашку в брюки, напевающего какую-то херню: - Жил-был маленький гусар, Бедный маленький гусар... Вот же блять. Кажется, я произношу это вслух, потому что он оборачивается. Наши взгляды пересекаются. Насильник и девчонка, навсегда утратившая веру в людей. - Да, кстати, я видел твоего приятеля Блэйдси в ложе, того неуловимого извращенца, - медленно протянул он. - Мы сказали этому уроду, что если он не прекратит, мы его в ложе не ждем. Я зажмуриваюсь от яркого солнечного света. Боль пронзает все мое тело, словно разряд тока: господи, я просто хочу умереть! - Просто дай мне умереть, - еле шевелю я губами, в горле пересыхает. Я хочу воды. - Просто убей меня, Рэй. Сделай это для меня. Я отчаянно ищу глазами веревку, шнур, галстук - что угодно, что могло бы прекратить мои страдания. Зацепляю пальцами брошенный на пол ремень, тщетно пытаясь подтянуть его к себе. Рэй равнодушно следит за моими потугами, затем медленно произносит слова, вонзающиеся мне в сердце похлеще клинка: - Нет, Робо. Ты будешь жить с этим. Это самое малое наказание из всех, что ты заслужил. Можешь считать, что таким способом... мы все передали тебе привет. Он ловит мой взгляд, и в его глазах нет ни капли жалости. - Мы - это я, пиздюк Блэйдси, Питер Инглис, Аманда. Не знаю насчет других, но уверен, что есть и еще кто-то. И кстати... Развернувшись, он пинком открывает дверь и выходит за порог. Его голос утопает в стенах холла, оставляя лишь эхо. - Я рад за Кэрол, что она вовремя ушла от тебя. Счастливо. В квартире воцаряется тишина. Я не знаю, сколько еще я лежу, избитый, с вновь раскроившимися шрамами, сверкая разорванной задницей, может час, может вечность. Мне совершенно все равно. Теперь я абсолютно уверен в своем решении - дьявол ждет меня. И там он поддаст мне пизды, приняв эстафету у Рэймондо и обиженных. Они оказались равнодушны к твоему страданию, и всем им, по-видимому, были по барабану твои личные проблемы. Что бы там ни говорила Драммонд, каждый по-прежнему за себя, правила везде одни. Их всех ждет перспективное будущее: сучку Драммонд, мудилу Гаса Бейна и даже Блэйдси с его Банти, Леннокса. Особенно молодого инспектора Леннокса. Ты оценил его шансы как двадцать к одному. Двадцать к одному, Брюс? Разве мог ты так ошибиться? Превозмогая боль, я поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на полосатый красно-белый шарф ручной вязки... Я представляю, как он опутывает мою шею и перекрывает дыхание, избавляя от мук. Я медленно выдыхаю. Но перед тем, как попрощаться с жизнью, я должен кое-что сделать для Блэйдси. Я не могу уйти вот так просто, оставив без прощального подарка моего друга. Моего настоящего друга. Моего единственного друга.***
Блэйдси получает довольно неожиданную посылку от курьера, который ссылается на Брюса Робертсона. Средних размеров коробка, доверху наполненная всякими бумагами, пакетиками с белым порошком и бог знает чем еще. Но Блэйдси озадаченно вертит в руках кассету, обнаруженную им заботливо упакованной поверх всего остального барахла. Он вставляет ее в кассетник и с каким-то непонятным волнением садится напротив экрана телевизора. На экране появляется Брюс, который садится будто бы напротив него, словно они ведут разговор, как старые товарищи. Брюс говорит навсегда избавиться от уродских очков, заменив их на линзы, чтобы добавить себе серьезности. Брюс советует не поддаваться прихотям жестокого мира, не плясать под его дудку. Быть жестче, учиться постоять за себя. Брюс упоминает Банти. Говорит, чтобы он, Блэйдси, проявил свою страсть к ней, и тогда она вновь станет его женщиной, как было когда-то давно. Блэйдси понимающе усмехается - уж Брюс-то знает толк в обращении с дамами. Не даром он так счастлив с красавицей-женой и маленькой дочкой. Брюс говорит еще много разных вещей, и кажется вдруг, что он сидит здесь, прямо перед ним, со сверкающими невообразимой любовью к жизни глазами, распространяя флюиды уверенности и благополучия. Человек, на которого так хотел бы стать похожим он, замкнутый, скованный зверек, не умеющий жить в ладах с окружающим миром. Брюс же умеет все. Ему не нужно было даже учиться. Весть о самоубийстве Брюса Робертсона сотрясает отдел расследований. Однако потрясение это фальшиво, потому что никто не выражает ни единой эмоции сочувствия. Рэймонд Леннокс, присвистнув и обменявшись многозначительным взглядом с Тоалом, выходит на обед. Питер Инглис не отрывается от компьютера. Аманда Драммонд неодобрительно покачивает головой. Рабочий день продолжается.