▴▴▴
Главная проблема Тэхёна не в том, что у него нет проблем или он сам является проблемой, просто в один момент у него заканчиваются все эти «я справлюсь», «я смогу», «я не такой уж плохой и беспомощный». Его священный клад, его сокровище стремительно тает. Одну за другой, словно монету за монетой, он тратит их на мелкую хрень вроде домашки или зачётов, на знакомства с девушками и на разговор с незнакомыми людьми на улицах. Все эти «я сильный» или «нет ничего невозможного» — исчезают, уходят как вода, капля за каплей. И в конце концов у Тэхёна просто ничего не остаётся. Когда он смотрит на свои пустые ладони, в которых нет ни силы, ни желания жить, желания что-либо делать, бороться, сопротивляться, двигаться, появляется Сехун. Сехун появляется как раз вовремя, ровно за секунду до. До падения, до взрыва, до цунами, до всех мировых катастроф и прочей херни. Сехун появляется очень вовремя для Тэхёна. Когда он оказывается до безумного близко к диким болючим искрам, когда он в любой момент готов вспыхнуть, и сгореть, и взорваться, Сехун приходит и кладёт ладонь ему на лоб. У него прохладная и сухая рука, белая, жилистая, и кажется, что в ней, как и в Тэхёне, нет никакой силы, но на самом деле весь Сехун, всё его тело — это сплошная сила. Сила давать шанс, веру и немного блеклого света. Сехун холодный и худой, на грани болезненного, он кажется каким-то полупрозрачным и похожим на мотылька — покрытым такой же белой пыльцой. Человек, обсыпанный мелом. О Сехун, который появляется вовремя, как супергерой. Тэхёнов личный капитан Америка. Сехун кладёт ему на лоб ладонь, кладёт — и как будто остужает. Тушит все эти искры, гасит все эти крошечные пятна пламени. И Тэхёну кажется, что голова уже у него не горит, кажется, что всё будет немного проще. Сехуну не обязательно спасать галактики.▴▴▴
Тэхён пишет на листе зелёной тонкой бумаги слова «я есть боль», а Сехун забирает у него чёрный маркер и зачёркивает, зарисовывает тщательно это «есть», а потом пишет вместо него «ем» и прикладывает сложенные лодочкой ладони ко рту. Тэхён смотрит на него и поражается: эти красивые жесты так хорошо выходят у Сехуна, что Тэхён ему даже немного верит. Сехун приникает губами к ладоням, к тонким трещинам линий, в которых кто-то видит свою судьбу, а кто-то деревья и треугольники, запрокидывает голову и тяжело сглатывает. — Мне всего двадцать, а я так много раз был не прав, — вот, что говорит Сехун, когда Тэхён просит его рассказать о себе хоть что-нибудь, потому что ему нужно зацепиться хоть за что-то. Иногда кажется, что Сехун просто его воображаемый друг, тульпа или типа того. Закроешь глаза на секунду, а когда вновь откроешь, то увидишь лишь беловатую дымку. — Всё проходит. Все раны рано или поздно, но затягиваются. Тэхён кивает не то, чтобы согласно, но задумчиво, подбирает ноги под себя и кладёт голову Сехуну на плечо. С ним спокойно и лениво, и Тэхёну кажется, что ещё немного и он впадёт в анабиоз, сладкий глубокий сон, в котором не будет места тревогам и волнениям. Когда Сехун рядом даже думать ни о чём не хочется, хочется просто быть, как есть Солнце, звёзды и боль. Иногда Сехун выпадает; растворяется в реальности за дверями тэхёновой квартиры, и тогда становится на самом деле хреново. Когда Сехун уходит, у Тэхёна вновь остаётся призрачное ничего, а как избавиться от него, он на самом деле не знает. Сехун говорит, он поправляет свою тонкую мягкую чёлку: — Тебе нужно всего лишь немного терпения, упорства и, — он делает долгую паузу и смотрит на Тэхёна пристально и как будто бы насмешливо, — злости. Тэхён качает головой — отрицает — и жуёт раздражённо губы. Ему нужно— Ему нужен Сехун, но об этом, правда, не стоит говорить. Тэхён просто привык держаться за своё вечное «если не я, то кто», а Сехун вообще ни за что не держится, он как долбанный воздушный шар, белый воздушный шар в голубых линиях, заполненный гелием, которого тянет всё выше и выше, зовут эти бесчисленные галактики. Тэхён хочет крикнуть «но здесь же останусь я!», но он молчит — потому что гордый и потому что дурак.▴▴▴
Сехун говорит, что ему просто нужно немного подождать, немного ожить, впитать немного влаги и пыльной тишины, чтобы потом двинуть дальше, рассекая время и пространство. Тэхён кривит рот, ломает брови, режет чёлку коротко, так, что она едва прикрывает лоб. Сехун хлопает — ладонь соприкасается с ладонью с хлёстким каким-то звуком — и растягивает улыбку, словно тянет за невидимую молнию, вскрывая темноту, спрятавшуюся между тонких губ. Тэхёну кажется, что они скоро распрощаются, типа его время прошло и все дела, а у Сехуна впереди столько ещё космических станций, столько одиноких шаттлов и сбившихся с курса спутников; нельзя ему долго задерживаться на одном месте — а он уже задержался. Черный грустный космос зовёт его к себе, небо протягивает к Сехуну руки, воздух подхватывает его, лёгкий белый шар с голубыми линиями вен, и подбрасывает всё выше, и выше, и выше!.. А Тэхён ведь тоже не ребёнок, отпускать он давно научился, грустить и пепелить на пустом месте не будет. Тэхён говорит, постукивая по столешнице костяшками пальцев: — Сам себя не полюбишь, — говорит Тэхён, а потом замолкает, когда Сехун вдруг смеётся, и смех его — лёгкий и колючий, как снежные узорчатые хлопья, — ложится на столы, стулья, пол и подоконник, оседает белой снежной пылью на книгах, ноутбуке и обоях. — Я тебя полюблю. Тэхён пожимает плечами, опускает глаза на свои ладони; в кончиках пальцев рождается и умирает какое-то движение, слабое покалывание. Он чувствует улыбку Сехуна на своих щеках, на своём лбу, а потом его губы на своих — и это хуже, чем быть брошенным в костёр. Сехун смотрит грустно и внимательно, в его глазах звёзды, и хвостатые ярко-рыжие кометы, и солнечные горячие ветры; в его ладони, лежащей на тэхёновой щеке, — холод надежды, верности и бесконечного ожидания. Тэхён качает головой и жуёт растерянно кровящие губы; ему бы сейчас схватить Сехуна за руку, вцепиться намертво и не отпускать — никогда. Сехуну не обязательно спасать галактики, он мог бы провести с Тэхёном ещё некоторую неопределённость, вкладывать в него одно за другим редкие, тяжёлые слова, звенящие, как монеты, как моменты их безвременной и необязательной связи — верёвки из прикосновений, тишины и обрывков ткани, не пошедшей на облегающие супергеройские трико. Тэхён улыбается, он тоже тянет за эту невидимую молнию, и она легко скользит от одного уголка губ к другому: — Я сам.