Утро

Лифт опять не работал. Эй устало поднималась на свой шестой этаж, размышляя, зачем же проводить собеседование лично. если можно и по скайпу. Да ещё так рано. Впрочем нет худа без добра - недоверчивый и подозрительный по телефону, в жизни заказчик оказался добродушным пухлым дядечкой, который ужасно обрадовался увидев её и всё предлагал ей то чай, то конфетку. Они быстро договорились, и в папке Эй вместе с эскизами теперь лежал договор на серьёзную сумму — и интересную работу. Девушка преодолела последний пролёт, подошла к своей двери, рассеянно нащупывая в сумочке ключ, и улыбнулась, подумав, что дядечка вероятно просто старомоден... Она протянула руку к двери, но та вдруг мягко приоткрылась, и лицо обдало потоком свежего воздуха. Эй замерла. Она точно помнила, что закрывала дверь, когда уходила. И окно закрывала тоже. Из квартиры доносился какой-то невнятный шум — то ли шорох, то ли шуршание. Усталость как рукой сняло, Эй подобралась и сжав длинный ключ в кулаке осторожно вошла. Миновала пустую прихожую, вышла в зал, где в открытое настежь окно рвался ветер, взметая прозрачные занавески к самому потолку и огляделась. Взгляд мгновенно выхватил непривычное — тёмно-красное пятно на спинке дивана. Эй всмотрелась и опустила руку с ключом. Рубашка. Мужская рубашка. В ванной что-то глухо брякнуло, и шум, так настороживший её, мгновенно стал понятным и нестрашным шумом набирающейся воды. Эй облегчённо уселась на краешек дивана и принялась стаскивать кроссовки. Таку. Таку же здесь. Как она могла забыть? Они жили у неё почти месяц, Дрю, Модо и Таку, пока утрясались дела с документами, необходимыми для получения полагающихся им квартир. И весь месяц был наполнен шумом, хохотом, запахом табачного дыма и постоянно пригорающей еды. Её тихая квартирка, казавшаяся Эй когда-то такой большой, вдруг стала тесной — по утрам проблемно было попасть в ванну, в зале приходилось следить, чтобы не споткнуться о ноги, протянутые их сидящим на диване владельцем, окно не закрывалось, хотя дым всё равно растекался по комнатам, да и на кухне всегда кто-то был. Парни ели, спали, мыли посуду, разговаривали, шутили, ходили с ней за покупками и просто погулять. Их обувь постоянно путалась под ногами в прихожей, а в ванной казалось навсегда поселился стойкий запах лосьона Дрю. Впрочем, как ни странно, ей нравилось. И запах лосьона, смешанный с запахом мужского пота и сигарет, и вечерние посиделки на кухне с коньяком и нарочито армейским юмором и настоящими ухаживаниями наперебой. Ей нравилось болтать с Модо, нравилась галантность Дрю. И ещё был Таку. Брат ворвался в её жизнь и устроился в ней как ни в чём ни бывало Словно не было пяти лет разлуки и полной неизвестности. Словно она не уезжала никуда, всё бросив, не оставив никаких координат, в надежде избавиться от страха найти в ящике уведомление о его смерти в жёлтом конверте, и словно Таку, вернувшись с контрактной службы не искал её, буквально перевернув весь Грено и найдя в многомиллионном Логарно... Он так непринуждённо согласился на её предложение им троим пожить у неё, будто это было само собой разумеющимся, даже и спрашивать не стоило. И так же непринуждённо взял на себя почти все её заботы, на этот раз и вовсе не спросив, раскидав обязанности на троих и ничего не оставив ей, а у неё от изумления не хватило сил возмутиться. А после уже и не хотелось. Она говорила себе, что этот балаган ненадолго, что потом всё станет по-прежнему, но чем дальше, тем больше ловила себя на том, что ей нравится. Что она привыкла. А две недели назад всё кончилось. Таку влетел в дверь с победным кличем размахивая над головой ворохом бумаг и ключами, и уже назавтра они съехали. Конечно они обещали заходить в гости и звали её к себе, и конечно она договорилась, что придёт к каждому и поможет, как выразился Дрю, "своей маленькой женской ручкой придать уют их холостяцким берлогам", но... Она всегда предпочитала смотреть правде в глаза. В доме стало пусто. И каково же было её удивление, когда на утро следующего дня раздался звонок в дверь и на пороге появился Таку, радостно чмокнул её в щёку и заявив, что он всю ночь не ел и ужасно голоден, прошествовал на кухню, где привычно и по-свойски загремел посудой. Эй тогда открыла было рот, чтобы спросить, что случилось, и почему он пришёл сюда, а не к себе, но брат начал весело рассказывать, как они всю ночь гонялись за неуловимым террористом, который оказался не в меру смышлёной крысой, при этом так уютно и обыденно расположившись на своём любимом месте на табуретке у окна... Эй улыбнулась воспоминанию. Такой забавный он был. Рыжий. Лохматый. Возбуждённо жестикулирующий. Смеющийся. И ей совсем расхотелось что-то спрашивать. А он стал приходить почти каждый день. Забегал позвать гулять, если был выходной. Приходил вечером с тренировок, и она кормила его. А по утрам он являлся с ночных смен и ложился спать на этом самом диване. Она откинулась на спинку и потянула к себе рубашку. Надо же, какая здоровая. Пожалуй, в неё войдут две Эй. Она снова критически осмотрела рубаху. Ну да, полторы так точно. Снова что-то грохнуло, раздалось сдавленное восклицание. Эй поднялась и подошла к двери ванной. — Нии-тян, у тебя всё нормально? — ответа не последовало, и Эй постучала. И не удивилась ни капли, когда дверь приоткрылась. В её брате потрясающим образом сочетались собранность и разгильдяйство. Эй заглянула внутрь. — Нии-тян? Шум воды смолк. Таку обернулся, отпустил кран и улыбнулся ей, погружаясь в гору пены, заполнявшей ванну. — Онээ-сан! Привет! Заходи, заходи, а то воздух холодный напустишь! Эй засмеялась и вошла, прикрыв за собой дверь. Села на край ванны и зачерпнула ладонью пену. — Ты чего не закрываешься, нии-тян? Ну как можно оставить нараспашку все двери и пойти мыться? Она сдула пену с ладони и её кусочки полетели в разные стороны. Один из них попал брату на нос, и Таку смешно сморщился пытаясь сдуть его. — Ффуууххх! Да кого мне бояться-то, онээ-сан? Ффууух! — он не преуспел и попытался снять клочок пены рукой, но на руке пены было ещё больше, так что и на носу её только прибавилось. Таку скосил глаза. — Блин... Эй снова засмеялась. — Чудо ты в перьях! В пене! — она протянула руку и вытерла пену с его лица. — Тебе-то нечего, а если квартиру ограбят, пока ты тут моешься? Таку озадачился. — Ну так я же слышу, — он пожал плечами и две горы пены на них как эполеты плавно приподнялись и опустились. — Вышел бы. — Слышишь? — она недоверчиво прищурилась, посмотрела на гору пены в ванной. — И прямо так бы и вышел? — Ну да! Что там, юные девушки придут грабить? Так это даже лучше, сразу покажусь во всей красе! — он фыркнул и засмеялся, и Эй засмеялась тоже, глядя на него. Таку с озорной улыбкой пошуровал в воде — Смотри, онээ-сан! Он вынул из пены руку со сложенными колечком большим и указательным пальцами и подул. По ванной поплыли разноцветные мыльные пузыри. Эй подставила ладошку, и один из них приземлился на неё и задрожал, переливаясь радужными разводами. Она зачарованно смотрела на него. — Надо же, чудо какое... Пузырь лопнул, оставив на ладони мыльную воду. Таку с улыбкой следил за сестрой. — Понравилось? На душе у неё было так радостно, как давным-давно в детстве. Эй улыбалась и смотрела на брата. — Да, нии-тян... — она кивнула и спохватившись поднялась, отряхивая с джинс клочья пены, — Ты голодный, наверное, как всегда? Пойду, посмотрю, что там есть... — Погоди, онээ-сан! — Таку торопливо приподнялся, садясь ровно, — Потри мне спину, а? Он развернулся встав на колени, выпрямился и упёрся руками в стену. Эй зачарованно смотрела, как из пенной горы возникают широкие плечи и сильная спина. Таку шевельнулся, под смуглой кожей прокатились клубки крепких мышц, пена сползла, и стали видны белёсые шрамы. У Эй снова защемило сердце, как тогда, в парке. Он мог и не вернуться. Это чудо, что он вернулся. И вернулся к ней. К ней. Она не глядя ухватила мочалку, намылила и стала тереть Таку, отгоняя мысли о том, что ей очень хотелось бы, чтобы у её парня была такая же широкая спина. И сильные руки... Она шлёпнула мочалку брату на плечо. — Готово, нии-тян! Давай домывайся, и будем есть, — она включила воду, смывая с рук мыло. Таку поймал соскальзывающую с плеча мочалку и изогнувшись чмокнул сестру в щёку. — Аригато, онээ-сан! — Мойся давай! — она засмеялась, потрепала его мокрую чёлку и вышла. Чай. Таку любит чай, и сейчас она его заварит. И подогреет плов. И салат нарежет. А сама будет пить кофе. А потом он будет спать на диване, а она сидеть рядом с ним, опираясь на него как на подушку, и работать. В ванной зашумела вода и послышался голос. Эй прислушалась. Таку пел. Он пел какую-то разухабистую армейскую песенку, отфыркиваясь и залихватски ухая, и Эй снова улыбнулась, уже который раз за это утро. Жизнь определённо была прекрасной.