Полезная привычка

Часто бывает так, что всего один, пусть даже и небольшой, недостаток, очень сильно отравляет жизнь как самому человеку, так и его окружающим, принося огромные неудобства. В некоторой части так вышло и со мной. Нет-нет, у меня нормальное физическое и умственное развитие, две руки и две ноги, я вижу, слышу, говорю, и в этом плане мне, можно сказать, повезло. Что же мешает наслаждаться мне полноценной жизнью? Может, люди с перечисленным недостатками и не поймут меня, но виной всему одна привычка, почти перешедшая в психическую болезнь. А на первый взгляд ничего страшного: просто во время телефонного разговора я совершенно не контролирую действия свободной руки. Дома это ещё терпимо, но именно из-за этого многострадальные обои исцарапаны и изрисованы мелкими полосами синей пасты, из-за этого во всей мебели расшатаны болты, из-за этого на правой руке, которая чаще всего и совершает "преступления", длинный шрам от ладони, проходящий между указательным и средним пальцем и заканчивающийся где-то на запястье (как-то раз, сильно на себя разозлившись, я ударил рукой о что-то, "удачно" напоровшись на гвоздь). Но дома - это дома, а на улице или в транспорте - это уже совсем другое. Не объяснять же мне каждому о своих дурацких привычках?! А казусов случалось множество. То я сортировал вишню в корзине у пожилой дамы: спелые - в одну кучку, твердые - в другую, а гнилые - в третью, то плел косичку (и когда же я успел научиться-то?!) из бахромы шарфа какой-то девушки, а один раз вообще, переусердствовав, оторвал пуговицу рубашки полного дяденьки - такого позора я в жизни не испытывал и с тех пор не сажусь на автобус N138, в котором это и произошло. Последует логичный вопрос: а почему бы мне не отключить телефон и попросту избегать телефонных разговоров в общественных местах, дабы избежать подобного? Так я и делаю, но в этом мире существуют лишь два человека, на звонки которых невозможно не ответить. Логично сейчас подумать о любимой девушке или чем-то подобном, но таковой у меня не было отродясь. Эти люди - мои мама и сестра. Не ответив на звонок хотя бы одной из них, женская логика тут же генерирует множество вариантов того, что со мной могло случиться: начиная тем, что мой телефон украли и заканчивая землетрясением и ядерной войной, и планами, что со мной следует сделать, если эти опасения не подтвердятся. Не сказать, что я злюсь из-за их беспокойства, мне бы просто хотелось, чтоб к моей проблеме относились более понимающе, в то время как они, зная о моих неприятностях, словно нарочно выбирали время, когда я был в переполненном общественном транспорте. А в последнее время игнор звонка стал ещё опаснее - после того, как я из-за учебы переехал в другой город (и пускай этот город и находился в черте нашего города, мама и сестра упорно считали его крайне далеким), они стали беспокоиться лишь больше, отказываясь верить в то, что 18-летний парень может добраться до своего дома без происшествий, а так же в то, что без этих самых телефонных звонков этих происшествий-то будет гораздо меньше! Метро. За окошками вагона быстро мелькают станции - одна за другой. "Ещё три станции, остановка, эскалатор, затем один квартал - и я дома", - считал про себя я, молясь, чтоб это время прошло без звонков. Но нет. Вибрация в заднем кармане заставила меня вытащить телефон, с опаской заглядывая в экран. Меня требовал абонент, любовно подписанный "Лайтик", судя по фото - молодая симпатичная девушка, явно недовольная тем, что её собрались фотографировать, в очках и длинной челкой, практически скрывающей глаза. Лайтик - так я называл свою сестру, и именно она мне сейчас и звонила, поэтому первую опрометчивую мысль о том, что звонок можно пропустить, я отбросил как опасную для жизни, или, по крайней мере, для спокойствия. Проведя пальцем по экрану, я предусмотрительно положил руку на сидение, придавив ее собственным весом, наивно расчитывая, что это поможет избежать произвольных движений. - Алло... - Странно, что здесь вообще ловит сеть. - Ёфииик! - Крик в телефонной трубке должен был быть слышен всему вагону. Обязательно называть меня этим сокращенно-ласкательным "Ёфик" при людях? Хотя лучше уже Ёфик, чем Ефим, каковым являлось моё полное имя, данное мне за непонятно какие грехи в двухнедельном возрасте. И пусть и мама, и сестра, и другие мои близкие считали его красивым, я все время стеснялся этого странного, на мой взгляд, имени. - Лайтик, я в метро, и... - Я попытался было намекнуть, что жив-здоров, и чтоб это состояние продлилось как можно дольше, мне лучше не заговариваться в общественных местах, но Лайтик тут же стала говорить то, что и собиралась: - Ты не представляешь! Меня взяли на работу, иллюстратором в местное издательство. Представь только, как это престижно... - Далее последовало описание новой работы в самых ярких красках, и я улыбнулся, радуясь за сестру. Дальше разговор перешел на прочие домашние дела, держать меня в курсе которых Лайт считала священным долгом, и через пару минут я был осведомлен о жизни всех обитателей наших квартиры, включая кошек. Нет, почему бы и не послушать? Если я имел возможность видеться с ними только на выходных, это не значило, что я перестал интересоваться жизнью своих близких, и сейчас с головой погрузился в обстановку того, что рассказывала мне сестра, явно подзабыв, что нахожусь в вагоне метро, а уж тем более забыв о том, какие последствия может нести за собой такое выпадение из реальности... Первое, что я увидел перед собой, был темно-серый свитер грубой вязки и собственные длинные тонкие пальцы. Что касается последних, то я методично собирал шерсть, вероятно, кошачью (такую же я приносил на одежде после визита к маме), но тогда это действие мне странным не показалось, в отличии от свитера, который заинтересовал меня гораздо больше. Теплый, шерстяной, и, наверняка, приятно колючий, в нем сейчас абсолютно тепло, не то, что мне в тонкой рубашке, в этот свитер так и хотелось уткнуться, чувствуя щеками приятно покалывание и пряча лицо на груди у того человека, которого я даже не знал, и ощущая живое тепло и тихое, приятное биение сердца. Но стоп, что же я делаю? Лайтик все ещё тараторила что-то в трубку, но я пробормотал что-то вроде "я перезвоню", тем временем поднимая глаза к обладателю свитера, откуда я так заботливо убирал светлую шерсть. Высокий парень смотрел на меня сверху вниз (потому что он стоял, а я сидел) с легкой спокойной улыбкой, которую можно было бы принять за насмешливую, если бы не что-то особенное в его светло-серых, почти под цвет свитера, глазах, которые почти скрывала длинная челка из светлых волос с фиолетовыми кончиками. Заметив мой взгляд, он улыбнулся шире. - Спасибо. - Я случайно... - то ли краснея, то ли бледнея проговорил я, но сейчас даже не от того, что мои руки вновь лезут к людям в транспорте, а от того, что он смотрел на меня в упор своими глубокими глазами, а ещё от того, что у него был красивый чуть хриплый голос. Сердце бешено забилось, и мозг, видимо, посчитал, что оно решило взять всю работу на себя, и поэтому благополучно отключился, оставив меня придумывать оправдания каким-то другим неведомым органом. - Это просто дурацкая привычка, руки тянутся к... Вагон спасительно остановился, и я тут же подоровался с места, протискиваясь между людьми и выскакивая на платформу. Какая же остановка, неужели моя? Ну конечно же, нет, спасаясь от позора, я вышел (ну, как вышел - выскочил, выбежал, вырвался) на две остановки раньше, и теперь мне каким-то неведомым образом стоило добраться до дома. В надежде ещё успеть в тот же поезд, в котором я и ехал, я обернулся и увидел... Его. Обладатель темно-серого свитера, который я только что очищал, стоял позади меня, все так же тепло улыбаясь. - Я надеялся, что ты все-таки поможешь почистить мне этот свитер... - Начал было он, но я быстро помотал головой, словно призывая отключившийся мозг на поиски подходящего оправдания. Но он стоял так близко ко мне, что тут же отбросил эти попытки, бормоча дежурное: - Это привычка, когда говорю по телефону, не контролирую свои руки, и... - чувствуя, как глупо сейчас выгляжу с вдобавок ко всему покрасневшими щеками, я развернулся и поплелся к эскалатору, стараясь забыть этот очередной нелепый случай. Но что-то было в нем особенного, что не позволяло выкинуть его из головы... Лишь только лестница поднялась на пару метров, я уже почувствовал, что он сзади, неизвестным даже для себя образом: то ли интуицией, то ли по запаху, успевшему стать знакомым, почти родным. Я обернулся. Он стоял на ступеньку ниже, и за счёт этого мы казались одного роста, хотя в самом деле он был чуть выше меня. Я смог посмотреть в его серые глаза, стараясь не увлечься, не утонуть в их привлекательной глубине, чувствуя внутри что-то новое, незнакомое, но в то же время приятное, пробуждающееся от того, что этот абсолютно незнакомый человек так близко. А он не отводил взгляд, давая мне насладиться этим взглядом и глядя в мои глаза в ответ, в то же время не решаясь разрушить молчание. Эскалатор медленно, но верно, тянулся вверх, и я вдруг подумал, что он неумолимо везет нас к расставанию, и с каждой исчезающей ступенькой во мне что-то обрывается. - Как тебя зовут? - внезапно, в первую очередь, для себя, поинтересовался я. - Лёшка. Просто Алекс. А тебя? - хриплый голос был похож на голос солиста моей любимой музыкальной группы, но сейчас он казался даже приятнее, потому что был близко, был тихий, словно заговорщический, словно это было нашей самой сокровенной тайной. Он что-то спросил? Как зовут меня? Что ответить-то? Почувствовав, что пауза была слишком долгой, я смутился сильнее прежнего. - Эээ... Ёфик. Как же глупо. Как будто забыл своё имя. А он так просто, искренне засмеялся и пожал мне руку, давая почувствовать его теплую ладонь, между тем, как оставалось всего-то пару ступенек лестницы. - Приятно было познакомиться... Его хриплый голос - последнее, что я услышал, твердая земля под ногами и поток людей, оттеснивший меня от него. И бесполезно я отыскивал глазами серый свитер: он навсегда затерялся в толпе, оставив лишь яркое воспоминание в моей голове, которое врядли когда-то сотрется, и какую-то щемящую пустоту там, где ещё несколько секунд назад жило то живое и теплое, называемое, наверное, счастьем.

***

Я впервые за все время заметил, что живу один в пустой квартире. Точнее, заметил именно её пустоту, заметил то, что меня никто не встречает, заметил минусы в том, что ещё недавно мне так нравилось и в том, что я называл свободой. Ничего не изменилось в моей жизни за те пару часов, пока меня не было дома - я так же учился в техникуме на заочном, так же искал работу, так же слушал рок на всю мощь многострадального плеера и так же злил этим соседей. Но только теперь остро ощущалась пустота: нет, не в этой съёмной "однушке", а пустота в душе, наверное, от того, что я ещё никогда не любил, и, более того, никто не любил меня; от того, что кроме мамы и сестры обо мне никто не заботился, и, видимо, не собирался. Неужели лишь одна случайная, даже нелепая встреча с человеком, которого я совсем не знал, перевернула мой почти устоявшийся мир с ног на голову? Лишь через время я понял, что именно так влюбляются люди, но тогда это чувство представлялось мне чем-то другим, внушаемым нам, наверное, с пеленок, тем, от чего солнце светит ярче и небо становится голубее. Да и как мне нужно было понять, что это любовь, если солнце не то чтобы ярче светить, а даже несколько лучей показать не удосужилось, а небо было затянуто серыми низкими тучами, которые вот-вот, казалось, рассыпятся в снег, плевать, что середина апреля. "Серыми, как его свитер", - думал я на следующее утро, тщетно пытаясь согреться и укрыться от пронизывающего ветра. Хороший хозяин в такую погоду собаку из дому не выгонит, вот только мне пришлось тащиться на очередное собеседование, исход которого я знал ещё до того, как оно было назначено, и шел на него лишь для того, чтоб подтвердить свои "экстрасенсорные" способности. Однако только ли в том была причина моей вынужденной прогулки? Нет, мой глупый мозг, в кои-то веки сообщившись с сердцем, внушил мне, что я вновь могу встретить на улице или в метро его, того, кто казался мне теперь почти родным, почему-то не подозревая, что он давно уже забыл о моем существовании или о том, что у него уже может быть девушка, а то и жена, а если и нет, то он, мягко говоря, не разделит мою "извращенную сущность"; я шел, будучи уверенным, что шансы на встречу очень даже велики: действительно, всего-то пол миллиона жителей в городе, практически все друг друга в лицо знают! - Блин. - Отчеканил я, явно понимая, что, так как собеседование было вполне ожидаемо провалено, в ближайшее время мне никакие блины, как и прочее питание, не светят, равно как и краска для волос: если перебиваться без еды я уже приучился, то с естественным цветом волос, чем-то средним между светлым, рыжим и коричневым, я ходил последний раз лет в 12. Мама явно не одобряла моих дальнейших экспериментов со внешностью - с тех пор волосы у меня, наверное, были всех возможных цветов и оттенков, так что надеяться на то, что она одолжит мне денег на очередную, теперь смольно-черную краску, было подавно. Невольно я вспомнил о сестре, что так успешно нашла прибыльную работу и врядли бы отказала мне в небольшом займе до первой зарплаты, но мысли мои пошли в более пессимистичную сторону. Лайтик запросто нашла работу, ещё и связанную с ее любимым рисованием, а вот я уже месяц перебиваюсь на долгах и случайных заработках, не обещающих и намека на постоянство. А не потому ли все, что я вечный неудачник по жизни, начиная с имени, продолжая учебой в школе и вылетом из нее, и заканчивая, наконец, этой дурацкой привычкой лапать людей во время телефонного разговора?! Да лишь только этим можно было объяснить то, что я больше никогда не увижусь с тем, кем и были преимущественно заняты мои мысли, с тем, в кого я так опрометчиво влюбился, как девчонка, и в этом тоже заключалась моя неудачливость. Всегда в те моменты, когда мне было особенно плохо на душе, я прибегал к проверенному годами методу - я включал самую "хардкорную" музыку из репертуара любимой рок-группы на максимальную громкость многострадальных наушников, что мгновенно отключало меня от реальности, от проблем, от шума, и, обычно помогало успокаиваться. Так я поступил и сейчас, отдавшись всем прелестям стереозвука, как вдруг вершина наслаждения прервалась крайне резко и в высшей степени неожиданно. Даже сквозь скрим мне удалось расслышать дикий визг тормозов сзади, и я подумал, что сейчас, наверное, стоит обернуться и сойти с дороги, как вдруг я почувствовал удар чем то холодным сзади и в ту же секунду оказался поваленным на землю, но не прямо под колеса машины, как предполагалось, а вбок, так что машина проехала мимо под отборный мат водителя. То ли от тяжелого удара головой о твердый асфальт, то ли от внезапности и неожиданности, перед глазами на темном фоне появились радужные (будто специально!) звезды, и я на пару секунд погрузился в забытьё, а когда вновь открыл глаза, то предо мной предстал чей-то силуэт, пытающийся привести меня в себя. - Эй, тебе что, жить надоело? Хриплый и какой-то до боли знакомый голос заставил меня резко подняться, тщетно пытаясь разглядеть его лицо без испарившихся куда-то во время падения очков. Серый свитер, светлые с фиолетовым волосы, светлые глубокие глаза, без сомнения, это он: здорово же меня приложило об асфальт, раз он мне уже мерещится. Но вдруг мне на переносицу опустились очки, и я почувствовал знакомое прикосновение теплой твердой ладони к своему лбу, когда он заботливо заправил мою длинную челку мне за ухо. Не может быть, судьба не могла свести нас во второй раз такой случайностью, так, быть может, я все ещё в обмороке? Но в обмороке не чувствуешь тонкий, едва уловимый запах, в обмороке по телу не пробегают мурашки от пристального взгляда, в обмороке сердце не бьётся настолько часто, что, кажется, вот-вот проломит ребра. Я заметил, что он тоже узнал меня и смутился, отчего его щеки немного покраснели, делая лицо ещё более милым и привлекательным. - Ну чего ты под машины бросаешься? - С улыбкой поинтересовался он, а я лишь обнял колени, зажмурившись. - Я не специально. Мы молчали ещё пару секунд, а затем он молча обнял меня за плечи, и я, воспользовавшись этим, осуществил свою мечту, уткнувшись лицом ему в грудь. Его свитер был действительно приятно колючий и очень теплый, как и он сам; было так приятно ощущать тихие удары сердца и чужое и в то же время такое родное тепло человека, которого, как я думал, потерял навсегда, и сейчас нам обоим было не так уж и важно, как выглядят со стороны два парня, сидящие в обнимку на тротуаре - я был просто благодарен ему за то, что он меня спас, за то, что он нашелся, за эти теплые, почти мимолетные объятия и за осуществление мечты. Он первым нарушил молчание своим приятным голосом. - Тебя не сильно задело, ходить сможешь? - Наверно, - предположил я, и он взял меня за плечи, поднимая на ноги. Ходить я действительно мог, о недавнем происшествии напоминала лишь боль в ребрах от удара и шишка на затылке от падения, но это казалось ерундой по сравнению с тем, что было бы со мной, если бы он не оттолкнул меня вовремя. И тем более ерундой по сравнению с тем, что я вновь нашел его. В воздухе вновь запахло расставанием, но я был уверен, что ещё одного подарка судьбы точно не будет, и поэтому не собирался его никуда от себя отпускать, стараясь всеми силами протянуть время. - Спасибо, что ты так вовремя оказался рядом. - Судьба, да? Наверное, все-таки тебе предначертано свыше очистить мой свитер, - Я замялся, все ещё стыдясь своей привычки и вчерашнего случая, а он, видимо, тоже не имел намерения меня от себя отпускать: - Но ты такой бледный: давление, наверное, резко упало, - он вновь приобнял меня за плечи, словно опасаясь, что я грохнусь в обморок, - Пойдем в кафе, здесь недалеко - выпьешь кофе; если не поможет - отвезу тебя в больницу. Он говорил так просто и так собственнически, словно мы знакомы уже целую вечность и давным-давно встречаемся. Нет, я был не то что не против - наоборот, двумя руками за, поэтому послушно пошел за ним, смешно прижимаясь к его плечу (он все ещё придерживал меня). Думаю, со стороны мы выглядели не иначе как влюбленной парочкой, что доставляло мне ещё больше удовольствия, и, наверное, то ли от удара головой, то ли от его тепла, сносящего крышу, я начал доверчиво изливать ему душу о своем очередном сегодняшнем провале, пытаясь, между тем, угадать его возраст: он был ясно старше меня, но не намного, это, скорее, проявлялось в опытности, заботе и манере общения, чем во внешности. - С кем не бывает. Мелочи жизни, не повод прямо под машину бросаться! Сделайте нам два кофе, - тем временем мы пришли в кафе, и он усадил меня за самый отдаленный свободный столик, присаживаясь напротив, и он потрепал рукой мои волосы, кое-как собранные сзади и почти вернувшиеся к естественному цвету. Теперь они беспорядочно рассыпались по голове, касаясь плеч, и я невольно рассмеялся, посмотрев на него. - Мы как будто на свидании, - неожиданно выпалил я, и он тоже засмеялся, но потом вдруг его лицо вновь стало серьёзным. - Так и есть. Принесли кофе. Он предупредил меня, что я должен выпить, как минимум, всю чашку, и я согласился; говорить было будто не о чем и молча сидели, наблюдая друг за другом, и даже это мне нравилось до безумия: наверное, он был из тех, с кем приятно даже молчать. Идиллию, как всегда, нарушил звонок телефона. Конечно же, мама хочет поинтересоваться, как прошло собеседование - не говорить же мне правду о том, что меня и отсюда вышвырнули, как котенка? - Мама... - Пояснил я, проводя пальцем по блокировке. - Алло, мам. - Ёфик? - Краем глаза я заметил, как он улыбнулся, услышав мое имя. - Как там твое собеседование? - Никак, мам, я сам отказался от этой дурацкой работы: ни зарплаты, ни мотивации, ни карьерного роста! - Сам отказался? - Как-то недоверчиво переспросила она, но потом решила не убивать мою самооценку окончательно, - И правильно, нужно знать себе цену. Я глупо хихикнул, и те пару человек, сидевшие кроме нас в кафе, недовольно обернулись: это место, кажется, было русским клубом Диоген, так что разговоры здесь совсем не одобрялись. - Мам, давай я перезвоню, когда вернусь домой, и тогда поговорим? - Предложил я, и, получив согласие, сбросил вызов. Лишь тогда я ощутил в руке его теплую ладонь и тогда робко опустил глаза к нашим переплетенным пальцам: заговорившись, я вновь успел потерять контроль над своими руками. - Ой, прости, дурацкая привычка... - Я хотел было убрать руку, но он остановил меня, накрыв другой ладонью, которая оказалась чуть больше моей, явно не желая разрывать контакт. Я почувствовал, как руки покрываются мурашками от этого прикосновения, и с ним происходило, наверное, то же самое. - Говорю по телефону и мои руки начинают гулять отдельно от меня. И сбросить нельзя - мама волнуется ещё сильнее с тех пор, как я переехал в другой город. - О, так ты не отсюда? - Да, переехал меньше месяца назад и не знаю здесь практически ничего, кроме мест, где искал работу, - признался я. Он задумался. - А я здесь провёл все 20 лет жизни. Хочешь, я покажу тебе город? Ну и как можно не согласиться? Слишком быстро пролетел замечательный день, слишком быстро мы обошли все интересные места, слишком быстро стемнело и похолодало. Мы стояли у подъезда моего дома и устало молчали; я смотрел на него с благодарностью, он на меня - с нежностью и почти любовью. Нам обоим сейчас хотелось оттянуть момент расставания, и в этом нам так внезапно помогла природа: дождь начался резко, крупными каплями окрашивая асфальт, и тут же усилился, из-за чего за считанные секунды мы промокли практически до нитки. Мне не оставалось ничего другого, кроме как схватить его за руку и затащить в подъезд, а затем (как-то само сложилось!) и в свою квартиру. Мы выпили по чашке горячего чая, чтоб согреться, но мне это не помогло: я все ещё заметно дрожал, так что ему ничего не оставалось, кроме как обнять меня, грея своим теплом, а я вновь начал снимать шерстинки с его свитера, как и вчера, прижимаясь к его груди. - Кошку дома держишь? - Двоих. Время незаметно подобралось к ночи, а дождь не то, чтобы прекратиться, наоборот, усилился, превратившись в мокрый снег. - Люблю январь в конце апреля... - Пробормотал я, открывая окно и тут же закрывая, решив, что лучше не впускать холодный ветер в вот-вот начавшую прогреваться комнату (отопления не было с конца марта, и единственным источником тепла было, по видимому, наше дыхание), - Не выгонять же мне тебя в такую погоду, да? - Хитро прищурившись, проговорил я, чувствуя, как краснею. - Какой ты милый, когда стесняешься. Затискаю. Я расстелил постель, укладываясь у стенки и как бы приглашая его лечь рядом. - Извиняюсь, кровать предоставлена только одна. - Как хорошо-то, Ёфик. Я засмеялся, впервые назвав его по имени, на что я раньше не решался даже в своих мыслях: - Алекс. ...Уснул я плотно прижатым к стенке, уткнувшись лицом в его свитер и наконец согревшись, о чем уже давно мечтал, полностью счастливый, удовлетворенный и благодарный своей привычке, провалившемуся собеседованию, машине, чуть не наехавшей на меня, плохой погоде: словом, всему, что свело меня с ним. С Алексом.

***

Спустя месяц В маленькую кухню пробирался солнечный свет, который был действительно ярче: быть может, потому, что наступил май и наконец стало тепло, а может, потому, что Алекс был близко-близко и я сидел, закинув голову на его плечо и попивая чай из его кружки. На коленях у меня спала большая рыжая кошка, вторая же, трехцветная, грелась на подоконнике, на своем любимом месте в своем новом доме - моей съемной квартире. Утреннюю, почти сонную тишину нарушил сигнал телефона - звонила мама. Ответив на вызов, я зажал телефон плечом, отдавая обе руки в распоряжение Алексу. - Алло, мам! - Ну что, Ёфик, готов к первому рабочему дню? - Готов, мам. Сейчас допью чай и отправляюсь на работу, - доложил я, отхлебнув ещё немного чая из его чашки. - Не проспал? - Беспокоилась мама. - Я-то не дам ему проспать, будьте уверены! - Алекс наклонился к трубке и ответил моей маме за меня. Мы все рассмеялись, и я услышал, как Лайтик тоже смеется, сидя рядом с мамой. - Удачи, сынок, - пожелала мне мама. - Ни пуха - ни пера, Ёфик, - крикнула сестренка. - Спасибо вам. Вам всем. Мои руки тем временем нежно перебирали пальцы Алекса - когда он был рядом, моя привычка не была страшна мне и опасна для окружающих, ведь он всегда находил, чем им заняться. - Ой... - Я все же не переставал стесняться этого. - Какая у тебя полезная все-таки привычка, Ёфик!