***
Она – лишь еще одна заблудшая душа, Которая вскоре тоже станет моей.
Огонь сжимает ее в жгучих объятьях, касаясь раскаленными добела пальцами, оставляя не на теле - на душе ее клейменные метки, страстно целует в сведенные болью виски. Он обнимает ее так нежно, как может обнимать только мать - единственного своего ребенка, блудного и заплутавшего, потерявшегося. А ты не жди от нее жалости и покорности - ее горячее сердце отдано тому, в ком она видит свое спасение, в ком нуждается больше, чем в свободе. Ей не нужны поддержка и сочувствие, когда она сжимает по ночам свои губы, израненные и тоже горячие.В душу которой наплевали, Когда она была ещё ребенком.
Привкус горечи на языке. Привкус отчаянной победы, так тщательно планируемой, выверенной, выношенной долгими ночами. Едва уловимым запахом больничных отделений постепенно проникает она внутрь, намертво впитываясь в кожу, становясь частью твоей, неотделимой от тебя тайною. Храни же ее, девочка, как прячешь ото всех свою безумную зависимость - ее не успокоит даже Его звучащий в тишине комнат голос. В одиночестве твоем лишь твое спасение, в истинном одиночестве. Быть всегда с ним, но всегда одной - так просто ли? И только в минуты, пропитанные слабостями и слезами, тебя изнутри греет мысль о том, что всё это не напрасно и у каждой твоей цели есть железное оправдание. Твоя мечта спрятана где-то в пустоте пламенного сердца. Как в коробке из-под конфет, хранится она, изредка открываемая, обласканная скупой нежностью в редких порывах. Хранится болью и желанием, скребущая в отчаянии в попытках выбраться на свободу, воплотиться; полузабытая мечта, разделенная на вас двоих. Незабвенная. Вечная.Отдай свою душу мне навечно. Откажись от жизни.
Ленты - будто праздничные, яркие, полыхающие словно пожар. Алеют над чужими головами, вспыхивают, срываясь с твоих рук, закручиваются в бесконечные круги и восьмерки, завораживают. Ты сама мелькаешь как огонек, крутишься в центре взглядов - не остановиться. Для кого ты вяжешь петли из своих лент? Красными змеями стелются, лижут обнаженную кожу, ластятся как псы - ожоги на руках не менее настоящие, они - укусы, оставленные так неосторожно, из-за совершенных ошибок. Сколько твоих собственных ошибок оставлено на чужих плечах и руках, на сердцах и судьбах? Они не лечатся дорогими лекарствами и никаким бальзамам не свести их ужасающе-уродливых последствий. Всё позади, девочка, - шепчет жарко пламя, оставляя едва заметные прикосновения на ее искусанных губах. Еще рано уходить, - раскаленным железом по ее ладоням, раскрытым так доверчиво, так покорно.Разорвать, Раз и навсегда...
Пламя под ее ребрами - ослепляюще-сжигающее, терзающее смутными воспоминаниями и кошмарами. Девочка, играющая с огнем, обжигалась не только своими веерами. След от пощечины - словно ожог. Болит и жжется, алея стыдливым пятном. Молчаливое свидетельство несенного наказания. Просто шрамы. Не более чем отметины, оставшиеся, оставленные кем-то. Самым близким, играющим с огнем, ходящим по краю - так опасно, так захватывающе. Шрамы, которые оставляли те, кто неспособен был быть кем-то лучше, чем ее мать. Они сгорят в пламени ее молчаливого презрения, разбавленного воспоминаниями - вязкими, тяжелыми. Она сама - пламя и ей нужен лишь ураган, чтобы загореться сильнее. Ураган и Джон Фолл.Есть другой путь - Откажись от жизни, Займи свое место в огне с ней.