moments

Время течет медленно, как патока. Раскаленный густой воздух, кажется, застревал в легких, затрудняя дыхание. Весна в этом году не лучшая: жаркая, душная, без единого глотка свежего воздуха. Скрываться за спинами одноклассников и с удовольствием проводить взглядом одну, как струна натянутую, немного похоже на слежку или того хуже – с недобрыми намерениями. Но Чонин вряд ли что-то сделает этому человеку, нервно теребящему конец своего галстука. Чунмен – это море. Шумящее, отливающее синевой и с белыми барашками волн. С желтой кромкой пены у берега и бесконечным простором к горизонту. Молодое, но в то же время мудрое, испытавшее себя. Чонин же ветер, что это море волнует. Единственный, на далекие километры воды, среди острых скал и песчаных берегов. Поэтому Чонин чувствует, что тяготит Чунмена собой. Последнему бы жить свободно, а не с грузом в виде бесполезного младшего. Чунмена бы любить, холить и лелеять, заставить забыть о младшем, заблудшем где-то в мутном тумане табачного дыма. Чонин считает себя темным пятном, кляксой в биографии старшего, запутавшей историю и сбившей Чунмена с пути правильного. *** На коробке с соком, судя по виду – апельсиновым, выбиты черным слова о его огромной пользе и всяких витаминах в бесчисленных количествах. Чонин рассматривает их сквозь серую завесу сигаретного дыма, который из-за отсутствия ветра не улетает прочь, а облаком вьется над парнем. Курить лежа удобно и всегда приятно, но отнюдь не полезно. Чунмен объясняет ему это уже который раз, но Чонин пропускает все мимо ушей, выбирая вредное удовольствие, чем малопонятные ему лекции, диктуемые мягким голосом друга. Он гораздо приятнее его собственного, прокуренного и пропитого, думает Чонин. Голос Чунмена с осадком кофе, который тот пьет литрами по ночам, с нотами грустных песен, которые он ненавидит. За лекцией и сигаретой они не замечают, как кончился сок, да и сигарета выкурена и отброшена в сторону. Покрытие крыши не такое горячее, как часа два назад, поэтому Чунмен может сам лечь рядом с младшим и тихонько запеть о чем-то далеком. О мечте, которой суждено остаться мечтой, о снах, в которых всегда все лучшее. И о реальности, которой можно резать вены. И хочется, чтобы это длилось вечность. Чонин бы хрипло смеялся над замечтавшимся старшим, а тот бы только отмахивался, мол, ты не умеешь мечтать. Все умеют мечтать, только Чонин делает это по-другому. Если у других есть капля веры и надежды в осуществление их грез, то у него все это за ненадобностью отброшено. Он, скорее, себя этими фантазиями убивает. Не маленький, прекрасно понимает, что желать вечно быть рядом с другом – глупо. Глупое и слишком личное желание. *** Экзамены приближаются со страшной скоростью, а Чонин до сих пор не осознал, что вовсе к ним не готов. Он не собирался задевать их тему, если бы не осуждающий взгляд карих глаз и Ким сдался. Корпел над тетрадями и энциклопедиями в одиночку, разделял вечер с сигаретами и кофе. И так изо дня в день, забыв про отдых и покой. Окружающие били по оголенным нервам, раздражая без того напряженного Чонина. Чунмен выглядел не лучше. С темными мешками под глазами, рассеянным взглядом, он буквально засыпал на партах во время урока. Бесконечно трудолюбивый Чунмен куда-то пропал, оставив место жалкому подобию себя. Дни перетекали в недели, недели – в месяц. В месяц, в течение которого оба не виделись, слово друг другу не сказали, разве что Чонин иногда ловил на себе тяжелый взгляд. Это как страннику в пустыне без воды, иссыхать под лучами палящего солнца и мечтать о малейшем глоточке воде, который стоит целой жизни. То же самое с Чунменом. Без его улыбки было тяжело дышать, без голоса – нормально думать. И младший с ужасом осознавал, что зависим от человека, которого не хотел обременять. - Чонин-а, как подготовка? Он спокойно кивает, мол, все хорошо. С выражением полного отсутствия на лице, но внутри все ликовало, и Чонин едва не пустился в пляс. - Я могу помочь тебе, если хочешь… Хочет, черт возьми, хочет! Больше жизни хочет, чтобы старший мягким голосом диктовал ему лекции, тонкими пальцами гладил по голове и смеялся известным только ему шуткам. - Тогда сегодня в шесть у тебя, идет? *** Чонин встречает гостя на пороге квартиры, будучи не в самом лучшем состоянии. Уставший и измученный, но он продолжал улыбаться и что-то отвечать Чунмену на его вопросы. За задачами и теоремами прошло больше трех часов, и Чонин понял, что лучше вечера быть не могло. Листы тетради, исписанные идеальными решениями уравнений, действовали успокаивающе, будто бы утверждая, что не зря младший корпел над толстыми учебниками. Еще они долго разговаривали. О чем? Сами не помнят. То ли о будущей профессии, то ли о прошлом, а может быть и настоящем. Но Чунмен четко помнил теплую ладонь, сжимающую его худое запястье. И теплые объятия, горячий шепот на ухо и поцелуй. Робкий, неуверенный, но такой приятный, как глоток свежего воздуха в эту жаркую весну. *** На смену душной весне пришло лето, не менее солнечное и жаркое. Столбик термометра достигал отметки в сорок градусов, заставляя запасаться бутылками с водой и льдом. Чонин умирал от этой жары в своей кровати. Спасенный от одного бедствия в виде экзаменов, он стремился выжить при этой погоде, а не пасть участью цветка на подоконнике. Чунмен, прохладное море, переехал в столицу, оставив младшего в их родном городе. Чонин понимал, что у старшего университет и все дела, но… Одиночество жгло и съедало, он готов был лезть на стену от скуки, в ожидании результатов из своего университета. *** Билеты давно в кармане, портфель за спиной, ладонь сжимает пластиковую ручку чемодана. Немного грустно прощаться со всем, ставшим за восемнадцать лет родным, но впереди, через несколько часов, ждет счастье большое и любимое. Прохладное синее море.