Люблю

Почему? — в бешеном ритме грохочет сердце. Почему? — воет душа, мечется и бьется о стенки бесполезного сосуда, вызывая глухую, сводящую с ума боль в груди. Мысли скачут, пытаясь отыскать ответ, но разум заполняют лишь воспоминания о сегодняшнем вечере, видимо, навсегда выжженные на подкорке мозга. Все начиналось так хорошо. Они отсняли последний эпизод и по устоявшейся традиции пошли праздновать в бар. Музыка, разговоры, смех, виски... много виски. Сколь же он выпил? Уже и не вспомнить. Сознание то затуманивалось, то вновь прояснялось, возникало ощущение, что он умудрился вылететь из своего тела и наблюдал за всем со стороны. Происходящее запомнилось отдельными вспышками. Вот он пьет с Джаредом на брудершафт, а потом высокомерно чмокает его в высокий лоб, для чего ему пришлось взять этого лосяру за отросшие патлы и с силой притянуть к себе. Помнится, он потом еще долго возмущался из-за такого неуважительного отношения к его прекрасной шевелюре. А вот спорит о чем-то с Тамо, активно жестикулируя и что-то доказывая, хотя тот, похоже, вообще не собирался ему возражать. А затем... все заслоняют зеленые, немного мутные от опьянения глаза, россыпь веснушек, наконец освобожденных от дурацкого грима, и улыбающиеся, влажные от выпивки или же от постоянного облизывания (сколько раз хотелось прибить его за эту привычку) губы. Он смеется над какой-то шуткой, и у Миши окончательно срывает тормоза. Он наклоняется вперед и делает то, о чем так давно мечтал: целует эти мягкие губы. Миг счастья, за который так дорого пришлось заплатить. Вмиг стихают разговоры, все взгляды оборачиваются на них, а Дженсен с силой отталкивает его от себя и бьет в челюсть. Из-за количества выпитого удар получается легким, смазанным, но причиняет боль намного большую, чем целый раунд на ринге против Тайсона. Миша не помнит, как добрался до трейлера, и сейчас он лежит на диванчике, сотрясаясь от сухих рыданий. Слез нет. Так хочется заплакать, почувствовать хоть какое-то облегчение, но он лишь всхлипывает, задыхаясь, пытаясь втянуть болезненно искривленным ртом хоть немного воздуха, которого вдруг стало так не хватать. Он все разрушил. Столько лет постоянного контроля и отчаянных надежд, столько лет сохранять видимость дружбы, за сияющей улыбкой скрывая тупую боль... все уничтожено за миг. В дверь забарабанили, и Миша замер, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Кто бы там ни был, он не хочет его видеть. Внезапно его пронзает пугающая мысль — он забыл повернуть ключ в замке, и как в подтверждении этого дверь распахивается, и на пороге появляется Дженсен. Миша молча поднимается и застывает. Все тело натянуто, как струна, руки дрожат, в голове ни одной связной мысли. Ему уже нечего терять. Он отстранено наблюдает, как Дженсен закрывает дверь, в отличие от него, не забыв ее запереть, и подходит к нему. Берет за грудки и встряхивает, затем притягивает к себе, так, что между их лицами остается лишь несколько сантиметров, и гневно шипит: — Не хочешь объяснить, что это было? Миша молчит, ему не до ответа. Впервые оказавшись так близко, он не может отвести взгляд от любимого лица. В голову приходит неуместная сейчас мысль: а сколько у него веснушек на лице? И, сосредоточившись, начинает считать. Его отвлекает новая встряска и он почти обиженно смотрит в глаза Дженсена: мол, ну что?? Тот, проведя языком по нижней губе (ну сколько можно, за такое надо срок давать!), вновь пытается привлечь его внимание: — Миш?.. Дмитрий! Миша вздрагивает, услышав свое настоящее имя, и возвращается в реальность. — Люблю, — шепчет он, — вот уже который год. Люблю тебя всего: и прекрасное тело, и не менее мерзкий характер. Люблю твою холодность и твой редкий искренний смех, твои ковбойские замашки и твой поразительный талант. Люблю и никогда не перестану, и мне все равно, что ты сейчас сделаешь в ответ: оттолкнешь, ударишь, изобьешь... Дженсен его отпускает, отстраняется, и Миша зажмуривается, ожидая очередного удара, но вместо этого чувствует робкое касание пальцев к своему затылку, тут же превращающееся в крепкую хватку, толкающую его вперед. А затем касание теплых губ к его собственным губам. Прикосновение, которое он уже ощутил однажды, пусть на краткую секунду, но сейчас оно сильнее, ярче... продолжительнее. Пальцы опускаются на его подбородок и слегка надавливают, принуждая открыть рот, в него скользит чужой язык, и Миша теряется в ощущениях, забыв обо всем и сосредоточившись лишь на этом поцелуе. Когда они наконец прерываются, Дженсен берет в ладони его лицо, проводит большим пальцем по скуле, на которой начинает наливаться синяк, и тихо шепчет: — Прости. Миша просто кивает, прикрывая глаза. Ему тепло и хорошо, опьянение дает о себе знать, и ему хочется погрузиться в сон, прижавшись к теплому телу. Поговорить они смогут и завтра. Видимо, Дженсен понимает его состояние, потому что ведет его, уже почти ничего не соображающего, к кровати, помогает раздеться и укладывает в постель, сам пристраиваясь рядом и обнимая одной рукой. Вдруг Миша вздрагивает, пропитанный алкоголем мозг ехидно напоминает, что один вопрос он так и не решил, а выяснить это нужно именно сейчас. Он приподнимает голову, встречается взглядом с Дженсеном и спрашивает: — Дженс, а ты знаешь, сколько веснушек у тебя на лице? — Что? — слышится ошарашенный ответ.