Созидая судьбу, рушить предначертанное

Кана всегда любила запах еловой смолы – свежий, резкий, дурманящий. Этот лес, располагавшийся неподалёку от их табора, насквозь пропитался им и давал мимолётное ощущение свободы, освобождал от запаха вина, которым пропах их дом, от суеты и брани, мужских басов в приказном тоне, цыганских песен с противным завиванием, длинных юбок в пол из дешевой сворованной материи и от всего-всего, что преследовало её и замыкало, как птицу в клетке. Цыгани – лжевольный народ. И Кана терпеть не может это фиктивное понятие свободы. Она запросто смогла бы убежать. Если бы не была уверена, что за ней, неразумным дитем, жаждущим свободы от оков разгульного кочевого народа, сию же минуту пошлют погоню. Или что ещё хуже – оклеймят её предательницей и, состригая волосы садовыми ножницами, запрут в четырех стенах. Но даже не это. Она верила, что отец всё-таки вернётся. Однажды он просто скрылся, не объяснившись, и без сомнений оставил её мать, как нечто то, что не оставляло ему право жить, как ветер. Но Кана продолжала поддерживать тлеющий огонь надежды, что отец вернётся хотя бы за ней, за его кровью. Ведь она чувствовала его неотъемлемой частью себя, и именно его свободолюбие разожгло в ней внутреннее пламя бунтарства. Но пока тлеющая надежда ещё не угасла, оставалось коротать время за обыденной работой по дому, время от времени прерываться на песни и пляски у костра и придаваться одиночеству в еловом лесу. Но даже в лесу небо – то, что давало людям ощущение свободы и веры в себя, скрывалось за высокими верхушками густой листвы деревьев. И это было словно птице обрезать крылья. Здесь всегда было тихо и спокойно, за исключением пронзительного карканья ворона, которое было похоже на укор строгого надзирателя и стража. Кана часто слушала лес, лёжа на толстой ветке высокого дерева. Именно здесь можно было утопить свою меланхолию и вернуть внутреннее спокойствие. Пока это самое спокойствие однажды внезапно не нарушил человеческий голос. - Эй, Маугли! – голос детский, но одновременно грубый, глубокий, уверенный. Кана ловко спрыгнула с дерева и посмотрела на человека с недоверием – это был незнакомец, совсем не из их табора: на вид бойкий светловолосый мальчуган лет двенадцати. - Как ты смеешь ? – возмутилась Альберона и насторожилась. - А кто же ты? Маленькая девочка в лесу одна… - он смотрел прямо, вызывающе, словно был старше её лет на десять. Кана узнавала этот взгляд. Так она смотрела на старейшин из их табора, когда с гордостью говорила, что отец вернётся. - Но ты тоже здесь один, - сердито сдвинула брови Кана. - Я уже взрослый, - уверенной улыбкой улыбнулся блондин. – Я здесь на задании один, правда со мной был ещё и Вакаба, но я от него сбежал. Сам найду дорогу обратно в гильдию. И я не буду спасать тебя, девочка, если тебя съедят дикие звери или ты заблудишься в лесу. Её удивлял этот незнакомый грубиян – именно таким он ей казался, но без всяких на то оснований. Она узнавала в нём себя, но в то же время у него было то, что у неё отнимали. Свобода – она чувствовалась в его взгляде, жестах, он был бунтарём, который сам создавал свою судьбу. Кана же была бунтарём, которая не хотела мириться с судьбой, которую ей уже создали. Его цель – созидать и рушить, идти вперёд, топча преграды, её удел – бороться, падать, но подыматься и бороться дальше. - Заблужусь в лесу? Съедят дикие звери? – возмущённо переспросила Кана. Она не знала, кто такой Вакаба и что за задание такое, но этот самоуверенный индюк, который ставит себя взрослым дядей, возомнил, будто она и вовсе с ползунков! – К твоему сведению я этот лес как пять пальцев знаю! Вот уже сколько лет живу здесь в цыганском таборе! - поставив руки в боки громко доказывала Кана. Она чувствовала, что в ней вспыхнула зависть. Ведь ей так хотелось побывать на его месте. Почувствовать, как это: быть свободным и независимым. - В цыганском таборе? – в голосе мальчика послышались нотки восторга. – Здорово! Вы и на лошадях ездите? И с ружья стреляете? И на диких зверей охотитесь? Кану сбил с толку этот повышенный интерес. Впервые она встретила не местного человека, который отзывался о цыганах с позитивными интонациями, ведь все считали их мерзким народцем и обходили десятой дорогой. - Ну… да, - нерешительно кивнула Кана. – Но жить с цыганами – это вовсе не весело, - Альберона присела на мягкую траву и обняла колени, пряча нахлынувшую грусть. - Почему? – нахмурив брови, удивился мальчик, медленно опустился вслед за ней и присел. - Я как подумаю, что мне придётся жить здесь всю свою жизнь… Быть выданной замуж в шестнадцать и штопать брюки мужу, которого я вовсе не люблю. Всю жизнь быть в окружении неприятных людей, что так и пытаются встромить нос в твою жизнь, норовя её испортить и приказывать жить по цыганским законам, - и шатенка крепко сжала руку в кулак. Незнакомый собеседник Каны притих. По его глазам можно было прочитать, что он сто раз почувствовал себя мелким сопляком, в жизни ничего не видавшим. Ведь эта шатенка меньше его ростом и годами - бесспорно, но уже жизнь повидала и говорит так, будто ей уже за двадцать. - А почему ты не бежишь от них? – поднял голову в сдержанном удивлении блондин. - Да я бы рада, - и Кана крепче обняла колени, - но мне все вторят, что судьбу изменить нельзя. Не зря же она на картах и ладонях уже кем-то предначертана, - Альберону охватила меланхолия, которая подняла с глубины её души весь мутный осадок в виде неуверенности в своих силах и обречённости. Шатенка мрачно склонила голову. - Если я родилась в цыганском таборе, то видимо тут и умру. - Что за чушь?! – кинулся на ноги мальчик. – Мой дед всегда говорил, что судьбу создаём мы сами! Мы сами создаём свою жизнь. Неужели все твои родственники вбили в себе голову такой бред, что судьбу изменить нельзя?! И тут перед глазами Каны на фоне цыганских домов предстал образ отца. Его силуэт резко оттенялся от богом забытых хижин, мужчин с золотыми зубами и женщинами в длинных платьях. Он глядел вперёд спокойно, свободно, с улыбкой. - Не все… - и от воспоминаний о отце, как самом светлом, что у неё есть, Кана невольно грустно улыбнулась краями губ. Даже если он предал её, её мать, весь табор, и все от него отвернулись, Кана гордится им и всегда рада увидеть его снова, не смотря на то, что он её бросил. - А гильдия… - несмело обратилась Кана, - это как цыганский табор? Мальчик ухмыльнулся. - Что-то вроде этого. Но у нас нет никаких правил, кроме одного – защищать честь гильдии. Когда я выросту, - и блондин посмотрел куда-то вверх, а его кулак потянулся к сердцу. – Я буду очень сильным. И стану мастером своей гильдии. Но это произойдёт не потому, что лишь я так хочу. А потому что я буду упорно и долго тренироваться, чтобы стать сильным. Кана резко подняла голову и посмотрела на него удивлённо-волнующим взглядом, пыталась заглянуть в его глаза, что горят энтузиазмом и, казалось, в них полыхает огонь уверенности и нетленности своей цели. - Ну всё, - и мальчик отряхнул свои штаны от пыли, - мне пора. Иначе Вакаба опять нажалуется деду, - и он, развернувшись к ней спиной, неспешно стал удаляться вглубь леса. Широкий, уверенный шаг, высоко поднятая голова, ровная спина – для неё он навсегда остался воплощением свободы, силы, власти над своей судьбой и всем миром. Простой мальчик, незнакомец стал для неё стимулом двигаться вперёд. Менялись времена года. Опадали листья. Шёл снег. Таял лёд на лугах. Прошёл год или два с той самой встречи Каны с этим светловолосым пареньком. Любой бы другой забыл об этом, но не Альберона. Она вынашивала в своей душе решительность, которая созрела и превратилась в смелость. Ведь все-таки, почему она раньше надеялась, что отец вернётся сюда, в табор? Он не вернётся туда, откуда сбежал. Он получил возможность дышать свободой, возможность по зову сердца менять свою судьбу! В конце концов, не она ли дочь своего отца? Осознание этого кипело у неё в голове, когда она садилась на лошадь и умоляла животное вести себя потише, чтобы то не разбудила мать. И она наконец-то почувствовала этот вкус свободы, увидела действительно чистое небо над головой, когда, миновав густой дикий лес, навсегда покинула табор и мчала ночью, наслаждаясь песней сверчков и размеренным топотом лошадиных копыт. Казалось, что только сейчас она смогла вдохнуть воздух полной грудью – свежий, наполненные влажностью ночи. Лишь звёзды над головой, горизонт впереди и пачка таро в кармане, в которых Кана уже натурально сомневалась. И к утру добралась в королевство, где люди посоветовали ей идти к местной гильдии, которая всегда готова была приютить одиноких странников, как родных. В гильдии её встретили радушным желанием узнать свою судьбу. Вот только в свои предсказания она теперь не особо верила и зареклась, что никогда не будет себе гадать. Но если уж люди не верят в собственные силы, то пусть хотя бы поверят картам. Пусть их хорошие предсказания станут для них стимулом двигаться вперёд, как в своё время им стал для Каны светловолосый, самоуверенный парниша. Пусть плохие предсказания пытаются заставить человека предотвратить ненастья и бороться за своё право счастья. Ведь мы сами создаём судьбу. Ведь так говорил тот самый мальчик в лесу, и если бы не он, Каны и не было бы здесь. И пока Альберона сидит за столиком и гадает аловласой девушке, она ещё не знает, что в обед сюда заявится известный волшебник Гилдартс Клайв. А пока, лишь остаётся с любопытством поглядывать на парня у барной стойки и насчитывать ряд сходств с тем самым мальчиком из леса. И однажды Кана, вынашивая в своём сердце смелость уже для нового подвига, признаётся ему во всём. Но это будет уже совсем другая история.