Легенда о черной розе

Жил-был на этом чумном свете художник, рисовавший свои полотна не красками, а словами. Было это в те века, когда цвела и купалась в своей роскоши Венеция, когда старушка Англия подарила миру гения Шекспира. Художник носил довольно редкое, диковинное имя, по красоте не уступающее самой Италии, откуда оно было родом. Его особу венчало имя Бенедикт. Он был сыном купца, промышляющего торговлей ценными сортами чая. С раннего детства мальчик знал все особенности черного, зеленого, белого и красного ароматного напитка. Только Бенедикт отличался "не был сыном своего отца", в его жилах текла бурная, закипающая, отнюдь не купеческая кровь. Прошли годы, из него вырос высокий угловатый юноша с медно-русой, вьющейся шевелюрой и серыми раскосыми глазами. И он все чаще сбегал по ночам, дождавшись, когда родители уснут. Куда мог направляться молодой человек, прячущий под полами синей рубахи сборник поэзии и, трепещущее под нагрудной вышивкой, сердце? Он сбегал к друзьям-бардам, таким же художникам и поэтам по помыслам и призванию, которые всегда приветствовали его звучанием самых чувственных струн своих арф и гитар. Эта история приключилась с ним на двадцатом году жизни, на юго-западе Англии, где семья решила обосноваться и пустить корни. Очаровательный Бат - город, среди каменных улочек которого спряталась их чайная лавка, все равно не мог удержать юношу в заключении. Торговец из него был довольно неплохой - дни, когда Бенедикт заменял отца за прилавком, приносили доход. Банковские счета росли, и парень подавал надежды на то, что из него выйдет действительно представительный, обеспеченный мужчина. Затем по плану удачный брак и значительный скачок в социальном положении. Это были благие намерения, каковые и бывают у родителей, желающих для своих детей лучшей жизни, но, как и заведено, потомков об их желаниях никто не спрашивал. И, возможно, купеческий сын подчинился бы воле семьи, как единственный наследник, если бы не ночь, навсегда изменившая его жизнь. Дорогой читатель, ты, несомненно, знаешь: легендами не рождаются. Поэты и художники, скульпторы и писатели должны сами сделать себя, отшлифовать, как самый дорогой бриллиант, придать желаемую огранку. Каждый день потом и кровью они должны отвоёвывать мечту. И лишь иногда среди бурлящих вод таланта, беснующихся в душах творцов, всплывает крохотной песчинкой истинное Вдохновение. Капризное и непостоянное, оно само выбирает время, чтобы явиться. Таким часом оказалась теплая июльская ночь, так давно затерявшаяся в веках, что уже никто и не скажет : а была ли она? Была, верьте моему слову. Безлунная, темная ночь, щедро осыпанная звездами и наполненная запахом костра. Барды привычно собрались в лесу за городскими воротами, воздавая хвалу искусству и самой жизни. Седовласые и безбородые, просто одетые и в дорогих костюмах - все они сравнялись той ночью в едином стремлении к магии, которую ткали из покалывающих на кончиках пальцев нот. Бенедикт тоже был там. Юноша внимал музыке, парившей в разогретом воздухе, ловил ее кончиками ресниц, прикрывая глаза. Они сидели в круге и слушали слепца с арфой в старческих руках. Он пел старинную, найденную в веках, балладу о черной розе. Чем громче звучал инструмент, тем сильнее разгорался костер в центре. Огненные искры взмывали в высоту, пытаясь дотянуться до черного бархатного неба, но не могли и исчезали так же быстро, как появлялись. Вдруг слух юноши уловил чью-то легкую поступь, и из темноты вынырнул женский силуэт. Это была самая прекрасная девушка, которую Бенедикту доводилось видеть. Одетая в темно-изумрудное шелковое платье, по складкам которого мягко скользили блики пламени, она невесомо ступала, выходя на поляну. Маленькие босые ступни утопали в густой зеленой траве, а шлейф платья, тихо шурша, тянулся по ее следам. Юноша взглянул на лицо красавицы и подумал, что если бы она только поманила его пальцем, он пошел бы за ней на край света. Девушка была высокой и держалась так, будто она пришла сюда не впервые. На узких плечах лежала тонкая шаль, а белоснежную шею украшал золотой кулон с выгравированным инициалом в виде большой буквы "М". В хрупких руках, покрытых бледно-красными царапинами, незнакомка держала охапку черных роз. Их раскрытые бутоны, мерно покачивающиеся при ее ходьбе, касались медно-рыжих волос. И молодой бард завидовал им, простым цветам. Будто во сне Бенедикт наблюдал, как она плавно и величественно проходила мимо каждого из них, доставая из букета по розе, и оставляя ее на струнах музыкальных инструментов. Затем девушка нежно касалась лба мужчины и шла дальше. Когда же она остановилась перед зачарованным юношей, в ее руках остался лишь один цветок. Молодой человек был готов принять с ее рук этот дар, но незнакомка не спешила. Дриада, как уже мысленно прозвал ее бард, слегка присела напротив него и пытливо посмотрела в красивое скуластое лицо. Бенедикт утонул в этих глазах, темно-зеленых с золотыми крапинками на радужке, похожими на брызги утреннего апрельского солнца. Девушка пыталась посмотреть ему в душу, до того внимательным был ее взгляд. Довольная тем, что увидела, она весело рассмеялась и, рывком поднявшись на ноги, побежала к костру. Очарованный бард протянул к ней руку, пытаясь предостеречь, но силуэт юной особы уже растворился в огне. Молодой человек ошарашено смотрел туда, где еще несколько мгновений назад изящные ступни оттолкнулись от земли, и изумрудное платье взметнулось, скрывая видение в ярком пламени. Казалось, никто, кроме него, не увидел девушки и оставленных ею роз, баллада закончилась, и Бенедикт крепко зажмурился, делая глоток терпкого вина. Ночь уже подходила к концу, когда купеческий сын, мечтательно насвистывая, вернулся домой. С той ночи прошло несколько недель, лето медленно отцветало, купаясь в пряных ароматах спелых яблок и слив. В городской чайной лавке было много покупателей, отец и сын просиживали в ней последние теплые дни. Теперь Бенедикт сидел по вечерам под прилавком, и старательно выводил поэтические строчки при свете догорающей восковой свечи. Из-под его пера вышел не один сонет, но юноша все равно оставался недоволен. Он стремился к совершенной форме. И вот, в один из августовских дней, когда лавка временно пустовала без клиентов, к Бенедикту нагрянул посетитель. Дверь отворилась, пустив в прохладное помещение волну горячего воздуха, и звон колокольчиков, привезенных с далекого Китая, возвестил о пришедшем. Юный поэт замер, глядя на свою незнакомку. Она была здесь, осязаемая и реальная, одетая точно также, как в ту ночь. Большие глаза были распахнуты и смотрели с тем же любопытством, рыжие волосы объемными локонами укрывали плечи. " Готов поклясться, такой же была Беатриче Данте", - подумал Бенедикт. Красавица медленно подошла к прилавку, за которым стоял купеческий сын и, накрыв его руку своей, сказала: - Я должна тебе кое-что. То, что принадлежит тебе по праву, - девушка элегантно достала из рукава черную розу и положила ее на полированное дерево. Бенедикт на секунду отвёл взгляд от лица гостьи, и бережно взял ее за руку. - Кто ты? - Та, которую каждый из вас осыпает проклятиями и молит о помощи. - Ты - Провидение? - Вот уж нет, глупенький. Молодой бард недоуменно заморгал: - Человек ли ты? - В достаточной мере, - улыбнулась рыжеволосая, мягко высвобождая руку. - Постой! Скажи, я прошу. Она лишь лукаво улыбнулась, кончиками пальцев погладив скулу юноши и, помолчав, ответила: - Ты так ничего и не понял? Я - Муза. И ты даже представить себе не можешь, какой дар получил вместе с этой розой. Береги его, как собственную жизнь, ведь я могу и передумать. Она приблизилась к нему и зашептала: - Той ночью в тебе я разглядела бесценный бриллиант таланта, ограни его - и о тебе узнает весь мир. Единственным, что юноша мог ответить, было: - Я клянусь тебе... И Муза поцеловала его так, будто это был не поцелуй, а глоток белого вина. - Я еще увижу тебя? - Не могу обещать, - игриво ответила рыжеволосая, - но даже не пытайся звать меня, когда тебе вздумается. Не тебе ограничивать мою свободу, я прихожу, когда сама того пожелаю. Она развернулась и направилась к двери, и когда уже хотела выйти, остановилась, бросив через плечо: - Советую как можно скорее научиться с этим жить. Не всякий выдерживает… И Муза исчезла, оставив после себя лишь черный цветок.

***

Прошла уже не одна сотня лет с того дня, как легкомысленная Муза посетила чайную лавку города Бат. Прошла не одна сотня холодных страшных зим, и девушка в изумрудном платье стала старше. Нынче ее не найти в садах и лесах, среди деревьев или пышных клумб. Теперь ее можно встретить в аристократических салонах, тускло освещенных кафе, в которых витает «зеленая фея» или на борту роскошного корабля, жить которому осталось несколько часов. Она повзрослела, манеры ее огрубели и стали вольными, в глазах появился блеск, но не от чьей-то игры на мандолине, а от опиумной эйфории. Кому теперь она нужна? Дочь Аполлона с опороченным, принявшим вульгарное звучание, именем. О времена, о нравы! Чем уродливее, тем привлекательнее – это ли не философия нашего века? Кто теперь украшает волосы цветами и носит шифоновые одежды? Нынче губы Музы алеют чужими, насильно сорванными поцелуями, а тонкие пальцы украшают тату. Капризная, испорченная, но, несомненно, все та же, которую осыпают проклятиями и молят о помощи. А на шее висит неизменный медальон с буквой «М». Если бы он встретил ее еще хоть раз, то обязательно узнал. Но бывший когда-то юным поэт лежит под серым мраморным камнем, с которого дождь и время стерли имя, по красоте не уступающее самой Италии, откуда оно было родом. Его особу венчало имя Бенедикт. И истлевшие пальцы, готовые обрушиться в прах, до сих пор сжимают мертвой хваткой сборник сонетов, так и не ставший известным миру. Неогранённый бриллиант в безымянной могиле… Может, вы когда-нибудь найдете ее и непременно узнаете, ведь на ней растут черные розы.