Апатия

День тянется за днём, словно канитель. Жизнь перестала представлять для меня что-то необычное и неизведанное, она больше не позволяет почувствовать себя художником. Теперь я не могу вносить в неё краски, мне остаётся только молча смотреть на недорисованную картину и ждать, когда кто-то сделает хоть пару мазков жёлтой, красной или зелёной гуашью. Или акварелью. Поднялся с кровати и оглянулся. Никого нет. Вот и славно. Реальность не должна оборачиваться сном... — Как можно быть таким? Ты не показываешь на лице совершенно никаких эмоций, ты закрыт, понимаешь? — Алестия не выдержала и топнула ножкой по полу. Надула пухленькие губки и стоит, скрестив руки на груди, ждёт чего-то. Но чего? Моей исповеди, откровения? А может, она ожидает мгновенные перемены в моём лице или голосе? — Не испытываю, — уголки моих губ чуть дёрнулись, и я на секунду опустил взгляд в пол. Не стоит ей видеть моей слабости. — Как это так — не испытывать эмоций? — девочка подошла ко мне и постаралась заглянуть в глаза. Посмотрела как-то осуждающе, с сожалением и, хоть я и видел в её глазах невинность и проблески надежды, мне так захотелось ударить, сильно-сильно... но я сдержался и отвернулся. — Ты пока что ребёнок, ничего не поймёшь, — я кашлянул в кулак и поднял голову. — Нет, это ты слишком взрослый для того, чтобы что-то понимать, — задрала нос и ушла. Слышу удаляющиеся шаги позади себя и терпеливо жду, когда раздастся хлопок дверью. Наконец, вот он. Резкий для моих ушей. По коже быстро пробегает холодок, как маленький паук. Джейн боялась пауков, и червяков тоже. И вообще не любила всяких мерзких мелких насекомых, а сейчас только они её и окружают. Забавно. Снова упал на кровать в глубокой задумчивости. Наверное, я и правда ничего не понимал и не понимаю. Хотя нет, я просто не даю волю всяким глупым чувствам и делаю правильно. Никто и никогда не должен видеть, что я испытываю, иначе спектакль может закончиться. — Кристофер, о чём ты опять задумался? — Алестия толкает меня в бок и как будто вытаскивает из пространства моих несбывшихся желаний, мечтаний и прочей ерунды... Да, всё кажется такой глупой ерундой по сравнению с тем, что было раньше. Думал, уеду куда-нибудь подальше от людей, сказок и наконец абстрагируюсь от городской жизни. Буду жить в маленьком домике у моря, где меня уже никто не будет трогать. Не будет противной и надоедливой Алестии, маленькой девочки, всё время твердящей об эмоциях и чувствах. Чёрт возьми, она вообще что-то знает о расчётах, логике, правилах выживания? Похоже, нет. И именно поэтому у неё нет друзей. — Скажи, Алестия, ты что-нибудь слышала об индиго? — даже не смотрю на неё, только изображаю задумчивость и выуживаю у себя из головы самые бесполезные вопросы, которые только можно было придумать. — Индиго? Ну, мама говорила, цвет такой. Похожий на фиолетовый, — она хлопает глазками и шмыгает маленьким носиком. У неё такие невинные глаза, что хочется разбить ей лицо. Знаете, видишь человека порой и хочешь его расцеловать за стервозность, за харизму во взгляде, за полное отсутствие совести. А вот глаза чистые... они так и наводят на мысли о ложном притворстве, напоминают о морали, о которой я так давно позабыл. И эта девочка, маленькая-девочка-без-друзей, упрекает меня во всём, во всей моей жизни. — А о детях индиго? — Нет, — она как-то поникла и опустила голову и только через пару секунд спросила (как и свойственно всем любопытным детям): — Кто это? — Ты, — отвечаю кратко, пусть сама поразмыслит и сделает выводы. Ей не помешало бы иногда думать. Асоциальная, мешающая непонимание этого мира и высокий интеллект, она так и заставляет меня сорваться и наконец высказать всё, отдать ей мои чувства, которые в душе то ли потерялись, то ли сплелись между собой, то ли вовсе сгнили. На часах 12:29. Скоро действительно пора вставать, нельзя же пролежать всё время на кровати и пропустить поминки. Сколько там уже лет прошло, пять, десять? Впрочем, не важно — всё равно каждый год одно и то же. Смысла вставать нет, снова услышу слова соболезнования и сочувствия, будто Джейн была лучиком света в их жизни, и это невосполнимая утрата. Наверное, мне иногда тоже нужно сказать, как она дорога мне, и что я люблю её и по сей день. — Кристофер, а когда мама придёт? — Алестия шмыгает красным носом и зачёсывает за ухо кудрявые волосы. Не обращаю на неё совершенно никакого внимания и отвечаю равнодушно, говорю будто бы заученный наизусть текст: — Скоро, Алестия, скоро. Ты же знаешь, у неё много дел. А мне пора идти, — застёгиваю собранную сумку и беру куртку с вешалки. — Ты куда? Ты придёшь ещё? — испугалась. Стою к ней боком, но всё равно вижу, как забегали глаза, расширились зрачки, я даже слышу, как сильно забилось её сердце, и прекрасно ощущаю напряжение, повисшее в воздухе. Но на мне оно не отображается, ведь я уже сбрасываю с себя оковы ответственности, краду ключ у стражника моей тюрьмы, уже почти открываю клетку, где душно и горько... — Конечно, — бросаю напоследок, ступаю за порог и выбрасываю невидимый ключ. Прощай, Алестия, прощай, Джейн, прощайте, оковы. Иду по улице и наслаждаюсь воздухом, по-настоящему весенним. Люди надели солнечные очки, шорты и лёгкие футболки, а я в куртке и ничуть не чувствую жары. Потому что я как будто плаваю в море, море свободы, которое охлаждает меня и будоражит. Меня как будто обливают холодной водой с ног до головы после долгих лет жизни в пустыне, и это безумное счастье. Я добрался до своего оазиса. Кто-то зовёт спасателей, они мигом достают меня из моря, и я чувствую, что почти сухой, а о море напоминают лишь мокрые волосы и привкус соли на губах. Спасателем был звонок, всего лишь один телефонный звонок, который определил всю мою судьбу... — Кристофер, вы хотите что-нибудь сказать в память о вашей жене? — ерзаю на стуле, когда слышу эти слова. Не жена, а невеста. И вообще, я почти ушёл от неё, чего вы от меня все хотите? Молчу, но этот серьёзный дядечка смотрит на меня из-под своих круглых очков — он напоминает мне учителей, которые упрекают тебя в неуважении к ним, когда ты выходишь прямо посреди урока, болтаешь или выкрикиваешь что-нибудь нецензурное. Да, чёрт возьми, я тебя не уважаю, уйди ты со своими глупыми пожеланиями и просьбами! Нет, я забываю про вежливость, совсем забываю. — Да, конечно. Джейн была так дорога для меня, что земля ушла из-под ног, когда я узнал, что её не стало. Вот уж прошло пять лет... — Семь. — Ох, простите, семь... семь лет прошло, а я никак опомниться не могу, знаете. Так больно, что счёт времени потерял! — кажется, последняя моя фраза звучала излишне театрально, наигранно. Они должны быть довольны, но в их лицах я вижу только упрёки, постоянные упрёки и агрессию. Вспоминается, однажды мне сказали, что я не умею притворяться и, видимо, с годами это не прошло. — Знаете, я каждый день думаю о ней. Она наверняка оказалась на небесах. Понимаете, Джейн была такой заботливой, нежной, ласковой, — с лицом сочувствия делаю вторую попытку сказать что-то хорошее о моей невесте. Бывшей. Жаль, что она так и не узнала о том, что она бывшая. — Да, наша девочка... хорошая... о ребёнке заботилась. Одна. Ох, — мать Джейн всхлипнула, — Кристофер, я так сочувствую вам, тем более сама ощущаю себя не лучше, чем вы. Кристофер, вы так правы, — схватилась за сердце и двинулась ко мне. Обнять хочет, ну и пусть. Всё равно, что сейчас чувствую полное отвращение к этой церемонии и людям, главное, чтобы им было хорошо, и они получили порцию удовольствия от моей глупой лести и совершенно ничего не значащих фраз. — Кристофер, почему я не могу звать тебя папой? — Алестия вцепилась в рукав моего пиджака и, улыбаясь, буквально повисла на моей руке. У неё не было чувства меры, как и у всех других детей, именно поэтому она задавала подобные вопросы и вела себя как... как будто я и вправду её отец. — Потому что я не твой папа, а вещи надо называть своими именами, — смотрю на неё почти брезгливо и как можно мягче отстраняю от себя. — Причеши волосы, а то лохматая ходишь, выглядишь как не знаю кто, — учтиво подал расчёску и снова отвернулся, ведь уже пора по делам. — А мама говорила, что ты мой папа. Что воспитаешь меня, — как бы игнорируя мои попытки сменить тему, Алестия уставилась на меня, расчёсывая волосы, и мысленно задавала мне всё один и тот же вопрос. Теперь он прицепился ко мне, впился своими когтями в сердце и создал ещё одни оковы. Вернее — закрепил старые, от них теперь просто так не отделаться. — Мало ли что она говорила. Мамы нет больше. На розовых щеках блеснули слёзы. Они — это надежда, которая слабо тускнела в глазах Алестии всё это время. Теперь надежда умерла, и я, наверное, становлюсь единственным свидетелем такого торжественного и немного печального ухода. — Так бывает? — пухленькими ручонками она вытерла слезу и снова впилась в меня взглядом. Да что это она, и впрямь из меня душу всю хочет выпить? Не получится, я сильнее. И пора ей это доказать. Только позже, сейчас слишком рано. Нужно следовать правилам. — Бывает. И довольно часто, если ты не замечала. Все люди уходят, а приходит кто-то другой. Возможно, тот, кто тебя не очень устраивает или даже раздражает. Считается, что ты должна вытерпеть до конца, чтобы те, кого ты любила, гордились там, на небесах. Наблюдали за такой маленькой благородной малышкой, — сажусь на корточки перед ней и глажу по голове. В моём лице наверняка отражается забота, любовь, нежность, и эта девчонка упорно считает, что дорога мне. Как же это тяжело — изображать спокойствие, когда хочется на стены от безысходности лезть. Как же сложно обнимать человека, когда хочешь его задушить. Но так правильно. — Иди, Кристофер. Спасибо тебе за всё. Я рада, что у меня есть ты, — улыбнулась и обняла. Хм, она тоже учится притворяться? — Кристофер, как там Алестия? — спрашивает мать Джейн после поминок, вытирая нос платком. — Всё хорошо. Она чувствует себя комфортно, я пытаюсь о ней заботиться. Учится обходиться без матери и, похоже, ей это удаётся, — растягиваю губы в полуулыбке и дружески кладу руку на плечо своей собеседнице, продолжая: - Странно, что девочка живёт и развивается вполне нормально, а мне, чужому человеку, приходится кое-как обходиться без Джейн. Но я справлюсь. Мы все справимся, гарантирую вам. — Спасибо. Я рада, что вы есть у нашей семьи, Алестия без вас не смогла бы жить. И вы вовсе не чужой, вы любимы нами ровно так же, как была любима Джейн, — снова всхлипывает после учтиво-заискивающих слов. Какая же гадость. — Джейн остаётся любимой. — Продолжаю свой путь и закуриваю сигарету. На лице совершенно нет никаких эмоций, и улыбка сошла с моих губ, стоило мне отвернуться. Как и печаль, как и сочувствие.

***

— Давление в норме, — Алестия заботливо улыбнулась и взяла мою руку в свою. — Как жаль. Я люблю валяться в больницах, — произнёс задумчиво и закашлялся, не успев добавить ничего саркастичного. — Ты выздоровеешь, не переживай, — девочка, уже девушка, поднялась с табуретки подле меня и вышла на кухню. Она совсем не изменилась. Та же походка, та же детская наивность и любопытность. Несмотря на то, что фигура вытянулась, и тонкие запястья то и дело напоминали мне о её матери, глаза у неё остались прежними, искренними и невинными. Со временем я даже привык к ним. Пара голубых озёр, в которых таится надежда и вечная любовь, забота и верность. Пара голубых озёр, которые отталкивают и хранят в своём хозяине мудрость и преданность. Пусть в этом мире меняется всё — менталитет, правила, правительство, пусть меняются её близкие, Алестия останется собой. Жаль, что остальные этого не понимают, а я на день рождения вместо торта подарил маску высокомерного эгоиста и пару ненужных жизненных уроков. Она принесла мой обед и снова ласково улыбнулась. — Пришла моя очередь заботиться о тебе. Ешь. — Спасибо, я не хочу. Скажи мне, Алестия, — я серьёзно взглянул ей в глаза, — ты злишься на меня? За то, что сейчас ты одна. Я ведь не дал тебе приспособиться к этому миру, навязывая... — Ты только себе навредил, — она вздохнула, — сам всё придумал. А у меня всё хорошо, — губы соединились в тонкую строгую линию. — Прости. — Ничего. Давай есть, — Алестия заправила волосы за ухо и придвинула ко мне еду. — Спасибо. — Я немного отпил из кружки с чаем. Через несколько секунд Алестия уже хотела идти, но я окликнул её. — Да? — повернулась и выжидающе посмотрела. — Алестия, - мои глаза, казалось, были ледяными, - никогда не притворяйся.