Weakness

Лу Хань знает самую главную слабость Чанёля, ведь он ей и является, потому перед ним он может быть честен, может быть самим собой, обнажаясь как телом, так и душой. Пак же знает каждую чувствительную точку на столь любимом и родном теле, и в редкие мгновения близости он старается коснуться каждой, наслаждаясь ответной дрожью Ханя, от которой вибрирует в сердце, отдаваясь учащенным пульсом на периферии. Он ведет длинными пальцами по пульсирующей жилке на шее, мимолетно целует, чтобы затем прижаться языком и, оставляя влажный след, пройтись от кадыка к подбородку, пока широкие ладони скользят по разгоряченному телу, легко поглаживая поясницу и бедра. Лу, запрокинув голову, разводит ноги в стороны, позволяя младшему прижаться до невозможности близко и сильно, отчего перехватывает дыхание, и сознание грозится покинуть своего хозяина, проявляясь сильным головокружением, таким, что предметы в комнате теряют свою четкость, начиная кружиться в странном танце. Но ему мало - он обвивает одной ногой стан Ёля, пальцами зарываясь в волосы, пока губы младшего оставляют поцелуи на его теле. Милый на сцене и перед камерой на интервью, строгий и упрямый с мемберами, проявляющий свое "я" и суровую мужественность, которая кроется под симпатичной внешностью... Чанёль привык его видеть разным: то замкнутым во время занятий по вокалу, то веселящимся наравне с маннэ-лайн, то рассерженным, если кто-то ненароком трогал его неприкосновенную собственность - кровать... Но только когда они наедине - он совсем иной. То податливый, то чуть напряженный, пропитанный желанием, он раскрепощает Пака, возбуждая и заставляя не видеть ничего, кроме себя самого. Младший понимает, что несмотря на распределение ролей доминирующая роль отведена Лу, но он и не против, а когда слух улавливает собственное имя, громким стоном разносящееся по комнате, все мысли отходят на второй план, уступая место чему-то большему. - Чанёль, - с придыханием и громко-громко, насколько позволяют голосовые связки. Хань выгибается всем телом навстречу, когда Пак движет пальцами внутри него, и кажется, словно все нервные окончания, все рецепторы настроены только на приятное тепло, тянущее низ живота. Ёлю же хочется зайтись в судорогах от вида любимого человека, так бесстыдно льнущего к нему всем телом, хочется гортанно стонать, когда Лу Хань первым прерывает общую пытку, подстраиваясь и подаваясь навстречу, перехватывая руки Пака, сжимая их до синяков, чтобы перекрыть собственную боль. Перед глазами все плывет, скапливаясь влагой в уголках глаз, отчего Хань их лишь томно прикрывает, чувствуя легкие поцелуи в губы, скулы. Все ощущения обострены до предела, и он готов разлететься на мелкие кусочки, боясь не выдержать такого напряжения, но сильные руки партнера крепко сжимают бока, то сдерживая, то помогая двигаться. "Мой", - стучит в висках, растекаясь уверенностью по всему организму, отдаваясь приятным послевкусием чужих губ, и Чанёль почти рычит в поцелуй, двигая бедрами чуть резче и сильнее, будто заходясь в конвульсиях. Это как пить из бездонного бокала - нет чувства насыщения, словно эту жажду невозможно утолить. Поэтому Лу Хань только как-то жалко движет бедрами то чуть вверх, то вниз, дыша часто-часто и прерывисто, словно загнанный зверь, пока пальцы с силой вцепляются в широкие плечи Чанёля, оставляя на коже красноватые следы. Из приоткрытых губ слышны приглушенные стоны, сменяемые иногда произнесенным на выдохе тихим "еще", отдающимся удвоенным эхом в ушах Пака, отчего начинают дрожать руки, аккуратно гладящие бедра партнера. Ёль прикусывает губу каждый раз, когда ведет бедрами вперед, поддерживая одну ногу Ханя, которой тот обвивает его талию, а вторую прижимая к его животу, вцепившись длинными пальцами в щиколотку, отчего старший иногда болезненно морщится, но продолжает отдаваться в полной мере, прогибаясь навстречу губам младшего, которые изредка касаются его ключиц и основания шеи. Вязкая и густая дымка застилает взор - приходится двигаться на ощупь, цепляясь за партнера, пока удовольствие липким медом медленно растекается по сосудам, оседая на стенках сахаром, от которого щекочет все внутренности. Мышцы судорожно сокращаются, оставаясь приятной ноющей болью. Он ведет рукой по своему животу, после обхватывая основание члена, чтобы отпустить себя окончательно. - Хань, - пробегаясь подушечками пальцев по животу, задевая сосок и очерчивая линию подбородка, Чанёль замирает, наблюдая, как старший удивленно распахивает глаза и смотрит на него глазами, подернутыми поволокой возбуждения, приоткрывая уста в немом вопросе. Пак садится на постели и перехватывает запястья Лу Ханя, дергая того на себя, помогая широко развести ноги и устроиться на его бедрах, чтобы затем обхватить ладонью две возбужденные плоти разом, плотно прижимая их друг к другу. Ощущая чужую пульсацию как собственную, хочется раствориться в человеке напротив без остатка, хочется осесть в его легких пыльным осадком, который не получается откашлять, хочется пробраться под кожу, отдаваясь легкой щекоткой мурашек, хочется... Просто хочется. Хань стонет, почти скулит на ухо Чанёлю, подаваясь вперед, прося не медлить, впиваясь жестким поцелуем в губы, врываясь в чужой рот языком, заставляя желать еще больше, если это возможно. А Паку только этого и надо - он любит такого Лу, разгоряченного и нетерпеливого. Рука, смоченная в слюне, скользит вверх, задерживаясь в районе головок, чуть сжимая их, затем вновь опускаясь к основанию. Уткнувшись головой в плечо Чанёля, Лу гладит его плечи, обводит контур лопаток пальцами, очерчивает позвонки и гладит поясницу, закусывая нижнюю губу, когда быстрые движения сменяются размеренными и неторопливыми. Ёль тянет его за подбородок, вынуждая смотреть прямо в глаза, когда в сознании начинают взрываться маленькие петарды, оглушая и лишая ощущения пространства и времени. Лу Хань отклоняется назад, чувствуя, как в голове все становится ватным, а мышцы пресса неумолимо сильно сокращаются. Он даже поджимает пальцы ног, хватается руками за плечи Чанёля и хрипло стонет, как-то разом обмякая в его объятьях, а тугая спираль возбуждения отскакивает, распрямляясь, оставаясь лишь белесоватой жидкостью на ладони Пака. Кажется, будто диафрагма поджимает легкие, вытесняя весь воздух, и становится горячо, тело пульсирует в такт сердцебиению - быстро и безостановочно, а теплое дыхание Ханя на ухо и сказанное по-китайски "люблю" текут раскаленным железом. Он ощущает, как пальцы любимого гладят головку, а внутри все пылает - весь Чанёль горит. Он прижимается губами к луханевскому рту, жарко целует и кончает, чувствуя, как слабнет напряжение, когда спустя несколько минут перед глазами перестают плыть разномастные цветные круги, а гул в ушах сменяется таким родным голосом. - Мой, ди-ди, - Лу Хань знает, что он единственная слабость Пак Чанёля, как, впрочем, и наоборот. Он гладит его скулы, обводит кончиками пальцев выпирающую из под волос ушную раковину и ложится на кровать, утягивая младшего за собой. Спешно стирая сперму одеялом, Пак скидывает его на пол, притягивая теплого Ханя ближе. Он любит его всяким, но таким вот, настоящим и не сценическим, любит больше. Как, впрочем, и наоборот... Лу Хань любит Чанёля, любит этот неугомонный вирус счастья, который в такие минуты принадлежит только ему, ведь он - его единственная слабость.