Шаг

Акира уже потерял счет дням, минувшим с тех пор, как Шики в последний раз произнес хоть слово. Его лицо, и до того больше напоминавшее своей хрупкостью фарфор, окончательно превратилось в красивую застывшую маску, а блестящие ранее багряными искрами глаза, остекленев, приняли густой цвет старого вина. Эта мертвая красота убивала Акиру. Он жаждал услышать мягкий, словно шелест опавшей листвы, голос - неважно, что бы он ему говорил, - лишь бы не молчал. Долгими, почти бесконечными вечерами Акира ждал. Почти безотрывно глядя на замершее в выражении полного безучастия к миру лицо, он не мог насмотреться. Пожалуй, он и не видел его, но отдавал себе отчет, что в момент любых изменений он будет готов сделать все возможное для выздоровления Шики. Он даже себе не мог толком объяснить, что именно его здесь держит. Может быть, память о том, как Шики хотел вывести его из мертвого города, словно это было единственным, что на тот момент удерживало его в сознании. Или чувство вины перед чужой личностью, которая исчезла, уступив в борьбе за разум. Или неосознанная попытка отдать долг за спасение в этом гиблом месте… Или просто та небрежность, с которой он выбрал Акиру по одному ему ведомым причинам. Но время шло. Акира начал забывать причину, по которой остался рядом с Шики, начиная воспринимать свою привязанность к нему как нечто само собой разумеющееся. Шики, будучи одержимым победой над Нано, не видел ничего вокруг, кроме его призрака, который преследовал его повсюду. Вероятно, когда он добился своей цели, оказалось, что держать его в этом мире больше нечему. Нечему, кроме Акиры… Но этого оказалось мало. Возможно, поэтому бывший пленник так и не смог оставить Шики одного, пытаясь отныне заполнить эту пустоту всем, чем он только мог. Выставки, закаты, завораживающие пейзажи и многообразие цветов — Акира все краски мира готов был положить к ногам Шики, лишь бы снова увидеть живой блеск его глаз: почему-то именно этого ему недоставало теперь больше всего остального. Но времена года сменяли друг друга вновь и вновь, и ничего не менялось. Ночь за ночью он теплом собственного тела согревал их обоих. Вечером читал вслух книги. Они вместе слушали классиков, и Акира раз за разом безнадежно интересовался у Шики, что он думает по поводу той или иной композиции, не желая сдаваться перед этой отрешенностью. И каждый раз, когда его волосы начинали отрастать, Акира бережными движениями остригал их до прежнего уровня — чтобы сохранить хотя бы иллюзию присутствия того Шики, которого он помнил. Чтобы защитить хотя бы остатки этого маленького мира. Этот тихий осенний день стал последним. Шики сидел в кресле, сложив руки на коленях, а у его ног, положив голову на них, сидел Акира, наслаждавшийся тишиной и неспешно заходящим солнцем: стена их гостиной медленно окрашивалась в алый. - Знаешь, Шики... Я думаю, когда-нибудь ты проснешься, - негромко проговорил Акира, погружаясь в сон. Разбудило его легкое поглаживание по голове. Осторожные руки слегка ерошили ему волосы – эти движения были почти неразличимыми. Спина болела от неудобной позы, но внезапно стало страшно пошевелиться и обнаружить, что это всего лишь сон. Казалось, прошла вечность, прежде чем Акира нашел в себе смелость пошевелиться: вскинуть взгляд, перехватить руку Шики, прижаться к ней щекой… На глаза навернулись слезы, так и застывшие на ресницах. В лице Шики ничего не изменилось, но Акира был уверен — теперь все будет хорошо. Первый шаг сделан.