Однажды под утро

Парень осмотрел пространство вокруг костра. Всё было спокойно. Да и не требуется ночное дежурство, если ты весь день вместе с безбашенной компанией уничтожал в округе бандитов. Жаль только, что у них не оказалось приличного скарба. Несчастные. Их искалеченные трупы, вернее то, что от них осталось, вряд ли найдут. Драгу Слейв не оставляет после себя ничего, кроме опустошающей пустыни. Как и ты, Лина. Ты ничего не оставляешь после себя. Потому что когда ты уходишь, смысл существовать исчезает. На месте него остаётся воронка, словно оставленная твоим любимым заклинанием. Ты наркотик. Иссушающий. На долю мгновения даёшь живительный кислород, а потом отбираешь его — наглостью, жестокостью, лицемерием... И безграничным обаянием. Парень вздохнул и тоскливо посмотрел в сторону палатки, откуда только что донёсся крик. Полог откинулся, и огонь осветил маленькую фигуру девушки, зевающей и потирающей глаза. Она подошла и села рядом с молодым человеком. Огонь отсвечивался на голубовато-матовой коже его лица и терялся в рыжине её волос. Он искоса посмотрел на девушку. — Ты чего? Она фыркнула. — У Амелии кошмары, — и протянула руку, на которой чётко обозначились проступающие синяки. Он выгнул бровь. — Не ты, а она пинается во сне? Вот уж удивительно. — получив удар по макушке, способный отправить любого боксёра в нокаут, он только хмыкнул. — Итааай! — девушка сморщилась от боли и с досадой посмотрела на парня. Он опустил ладонь на её макушку. — Если хочешь, ложись здесь. — не смотреть, только не смотреть на неё! Она, похоже, обрадовалась. — Придётся. А утром она у меня получит. Хотя... — девушка сладко потянулась и, закутавшись в плащ, легла у костра. — Зел? — А? — парень слегка повернул голову на приглушенный голос. — Что будет, если ты не найдёшь исцеления? Она смотрела на огонь, подперев голову. Зелгадис перевёл взгляд на костёр. Пламя... Обжигающее. Согревающее. Исцеляющее? Ты кидаешь меня в огонь, заставляешь сердце бешено биться от невозможно высокой температуры и беззвучно корчиться душу. Ты не Амелия. Она — мягкое тепло камина, а ты — жар дикого, необузданного пожарища в равнинных лесах, летом, когда горят торфяники. Но мне мало камина. Моя кожа холодна, и долго разогревается. Вот оно, ещё одно преимущество дедушкиного "подарка" — устойчивость к переменам температуры. Я могу часами стоять и смотреть, как ты выжигаешь на моём сердце своё имя, снова и снова. Я не опалюсь. Мне тепло. — Это моя цель, я не могу от неё отказаться. Я всегда буду искать. — А что дальше? Он промолчал и подбросил пару поленьев в костёр. Они тут же начали потрескивать. Искра отскочила в сторону, где пара вьющихся прядей переплелись с травой. Зел резко откинул руку и поймал искру ладонью. Поднёс к глазам, разжал кулак. Ни следа. — Лина... — он знал, что она не повернёт голову, поэтому говорил костру. — Я камень. Бесчувственный, холодный, жесткий. Бессердечный... Маленькая ладонь закрыла его рот, подбородок уткнулся в макушку, а руки обвили шею. Ощутив, что поток слов закончился, и продолжения не будет, Лина убрала ладошку и скрестила руки у парня на груди. Зел закрыл глаза, чтобы успокоить сердце. Как ни странно, у него получилось — ведь как часто сердце понимает всё быстрее разума. Он поднял руку и осторожно сжал тонкое запястье. Она задумчиво сказала: — Я не знаю, найдём ли мы когда-нибудь лекарство. Но с тобой спокойно, а без тебя — пустота. Уходя, ты не задумываешься, что чувствуют... — она сглотнула и продолжила, — чувствуем мы. И если ты когда-нибудь уйдёшь насовсем, то мне некого будет греть, понимаешь? Я разучилась греть. Я могу только обжигать. Потому что однажды появился ты, чёрт бы тебя побрал. Костёр живёт для тех, кто его развёл. А если оставить его без присмотра... — Он либо потухнет, либо сожжёт всё вокруг. — эхом отозвался Зелгадис. Они сидели и молчали, наблюдая, как костёр, будто успокоившись, мягко освещает переплетённые руки. Ты ураган. Сметающий всё на своём пути, и только в эпицентре — тишина и ясное солнце. Моё солнце. Занимался рассвет.