Джимми Мориарти

Темнота. Всепоглощающая темнота, от которой нет путей к бегству. Куда бы ты ни повернул, она следует за тобой, словно бы приклеилась к сломленной искалеченной душе. Может, чтобы залатать кровоточащие раны, а, может, чтобы восполнить гнетущую, тянущую вниз, пустоту. Маленький мальчик сидел возле окна, поджав под себя ноги, и смотрел на улицу большими круглыми глазами, тёмными, как сажа, но словно бы стеклянными и ничего не видящими. Возле него устроился пожилой мужчина, высокий и крепкий, - словно бы в противовес с тщедушным хилым мальчишкой, жалким не столько физически, сколько внутренне. Мужчина положил руку на спину мальчика, но тот лишь вздрогнул и грубо отпрянул от ненавистного прикосновения, будто оно обжигало его. - Джимми, я не причиню тебе зла. Я здесь, чтобы помочь, - глубоким низким голосом произнёс мужчина в надежде расположить к себе мальчика, но тот лишь посмотрел на него прожигающим взглядом чёрных глаз, от которого любому стало бы не по себе. - Вы, вероятно, возомнили себя вершителем судеб, не иначе. Хорошо, отмотайте время назад и верните мне моих родителей, - мальчик выжидающе смотрел на психолога, а это был именно он, но мужчина просто молчал, не в силах подобрать слова. – Не можете? Я так и знал: моя вера в волшебство скончалась ровно тогда, когда издало последний удар сердце моего отца. Мама умерла на месте, а он скончался уже в больнице, в реанимации. Давайте об этом поговорим? Мне ведь совсем не больно это вспоминать, не так ли? – мальчик говорил на удивление спокойно, но от его тона и взгляда кровь буквально стыла в жилах. Мужчина старался не отводить от лица мальчика собственных глаз, но это было сложно. Они молча смотрели друг на друга, но после Джим отвернулся и снова уставился в окно. Отвёл взгляд первый, но немую дуэль всё равно выиграл именно он… - Просто расскажи, что тебя так тревожит, - тихо произнес доктор, - Станет легче, уверяю тебя. Ну же, Джимми… «Рассказать, что меня так тревожит? Хорошо, я расскажу вам всё, без лжи и увёрток, - смотрите в мои честные глаза, они не врут. Вы видите в них боль? Риторический вопрос – не можете не видеть, ведь она пожирает меня изнутри, мечется в клетке души, как раненный зверь и рвется наружу потоком слёз, которые я пытаюсь скрывать или вовсе запирать в себе. Так больно, что порой, мне кажется, будто моё сердце сжали в металлические тиски, и с каждым ударом оно сжимается всё сильнее и сильнее. Вы знаете законы приюта, доктор? Если ты показываешь свои эмоции, если ты плачешь, - значит ты слаб, и на этом пире во время чумы ты занимаешь место шута, до тех пор, пока… Здесь два исхода: пока твой шутовской колпак не упадёт сам или пока с тебя его не снимут, чтобы закрыть им навсегда застывшее лицо. Такое бывает, доктор, вы разве не знали? Вдохните полной грудью. Чувствуете? Это запах смерти – его источает каждая стена, каждый уголок здания. Можете пройти его вдоль и поперёк и везде вы будете чувствовать этот смрад, от которого потом не отмыть ни одежду, ни разум. Вдохните ещё раз. Это аромат одиночества. Неплохая примесь, не так ли? Подумайте над названием наших духов, потом скажете ваши догадки, над которыми я лишь негромко посмеюсь, - вам никогда не найти нужных слов, чтобы описать это зловоние, обрамлённое мрачными заплесневелыми стенами, в которых мне приходится гнить столь долгое время. Доктор, вы кажется побледнели? Не тревожьтесь, это вам к лицу. К тому же здесь, на кладбище детских судеб, бледность вполне уместна. Этот костюм называется страх. Потрогайте мою рубашку. Она мягкая и теплая, и ткань явно дорогая. Смотрите, какой пошив, как нежно и изящно вьются петельки и узлы. Наденьте очки, доктор, и приглядитесь: в каждый шов впитался немой ужас, который я испытываю каждое утро, надевая эту рубашку. Я просыпаюсь рано, чтобы застать первые лучи восходящего солнца, каждый раз невольно думая, что вижу их в последний раз. Не говорите, что думали, будто приют – безопасное место для брошенных и осиротевших детей, это смешно. Дети любят играть в игры, и здесь мы тоже в них играем, но эти игры жестоки, доктор. Настолько жестоки, что ваши красивые рыжие волосы мгновенно поседеют, если я подробно опишу хотя бы одну из многочисленных партий, которые ведутся здесь ежедневно. Нет, седина вам не пойдет, так что я не буду этого делать. Хотите я расскажу вам забавную историю, доктор? Вы же настояли на том, чтобы я подробно вам всё рассказывал, так что теперь соблаговолите выслушать. В самом начале моего заключения, не удивляйтесь, что я именно так называю пребывание в этой тюрьме, у меня появился друг – на этот самый подоконник, на котором я сейчас сижу перед вами, села маленькая птичка. Она совершенно не боялась меня, позволяла слегка прикоснуться к ней и даже садилась на открытые ладони, особенно если в них были хлебные крошки. Однажды я вернулся в свою комнату после обеда, неся с собой ломоть хлеба, чтобы покормить своего друга и поиграть с ним, и знаете, что я обнаружил? Птичка лежала вот на этом самом месте, где сейчас лежат ваши очки. Ее крылья были сломаны, а на белых прекрасных пёрышках расцвела кровавой розой зияющая дыра, в которую была воткнута палка с запиской, в которой было написано всего одно слово. Знаете, какое, доктор? Падение. Кто-то намекнул мне, что здесь нет места птицам и желанию летать: мы уже упали в самую глубину бездны, из которой нет дороги назад. Я похоронил своего друга собственными руками и знаете, чем они пропитались? Нет, вы не знаете. Ненавистью. Потрогайте их, возьмитесь за мои пальцы – они тонкие и холодные, но мои ногти, пусть и не длинные и не острые, как у хищного зверя, а всё же готовы вырвать глаза любому, кто посмеет вторгнуться в моё личное королевство. Это единственное спасение, доктор. Бежать, бежать от реальности, в собственный воздушный замок и оборонять его крепости от жалких подобий людей, которые так и рвутся уничтожить его прекрасные стены и сорвать с тебя корону. И знаете, в чём секрет? Нет, вы ничего не знаете и не узнаете никогда, потому что главное правило моего королевства: никому не рассказывать о нём и тех демонах, что поселились в тайных комнатах принадлежащего мне замка. Как там говорил Гамлет перед кончиной? Дальше – молчание…» - Не называйте меня Джимми. Меня зовут Джеймс. Джеймс Мориарти.