Источник

На круглой ручке остался красный отпечаток, вкрадчивый, неполный - входя в обшарпанное нечистое помещение уборной, Берд едва тронул ее, брезгливо проворачивая холеной рукой. Его сыто мутило от переполнявших эмоций. Чужая отчаянная жестокость и страсть каждого удара в смеси с тщетными попытками самоконтроля восторжествовать впитались в жесткий воротник и, слегка распуская петлю галстука, Берд сардонической ухмылкой отметил, что стало не намного легче. На алом жилете пятна крови были не видны, а рубашка…Что ж, она отправится в химчистку, откуда вернется обновленной, без следа порока, без прошлого, ткань в этом смысле гораздо счастливее Берда… Сунув очки в грозной черной оправе в карман, он умылся. Вода в раковине окрасилась розовым, когда мужчина педантично чистил ногти от кусочков кожи близнеца-дегенерата, гнев, ложь и боль стекали в слив, а он все тер и тер, пытаясь вернуть не белизну рукам, а покой мыслям. Ему полагалось контролировать каждую, проверять их юркие тела на дозволенность, но запрещенные все равно ускользали, от их шальных искр вспыхивал порох желания. Берд желал, и еще как. Застывшая на губах улыбка, бритый череп в мелких капельках воды, блеск золотой серьги, разбитые в кровь кулаки - таким его застал БигБи. Берд, посасывая костяшки пальцев, молча посторонился, пристально и алчно наблюдая за шерифом. В Фейблтауне все получили второй шанс, новую жизнь, вот только Берд не желал ни того, ни другого. Он желал свой замок, свою коллекцию жен и чтоб ту, последнюю девку, поместить в нее. Она будет хороша, аккуратно разделенная на части. Особенно он хотел кисти ее рук, но, увы, это было невозможно. Или Ведьмин Колодец, или притворяться человеком. Хотел бы Берд смыть с себя запретное желание, как смыл кровь. БигБи устало тер глаза, склонившись над раковиной. Непроглатываемым комом в горле стояли последние дни, отрубленные головы, дешевый, едва теплый, кофе из автомата и теперь вот - cочные звуки, с которыми кулаки осатаневшего Берда месили кровавую маску на месте лица одного из близнецов. А ведь он тоже не смог сдержаться? Как же его все это достало! Волка затошнило и он закашлялся, склоняясь ниже. Белая ткань между лопаток стала серой… А Берд изучал сутулую спину и думал, что постоянно измотанный шериф мечтает о том же – вернуться. Потрошить маленьких девочек, резать скот, наводить ужас на округу. Бигби мог преданно таскаться за Белоснежкой, блюсти порядок и закон, но все это - ложь. Он старался быть хорошим, но наверняка признавал сам, что это не больше социальной мимикрии, исключительно для удобства, для упрочения зоны комфорта, и все сложнее становится подавлять в себе старые привычки, и причин для этого появляется все меньше. БигБи никогда не был человеком, сейчас он все тот же дикий опасный хищник, на мягком временном поводке ласки, не более того. Насилие и жестокость, которые он не мог держать под контролем, отличали его среди всех этих говорящих жаб и смазливых шлюшек-принцесс, ноющих и жалких. Только в Волке Берд видел источник сильной воли и страсти. Шериф был единственным, кто наполнял его жизнью, не давал забыть свое отражение в расширенных от боли зрачках девушек. Сладкий миг, когда все они понимали, что спасения не будет, угасал, воспоминание таяло, волшебные секунды истинной магии терялись в рутинной череде дней, превращая жизнь в ее жалкую имитацию среди людей. Берд ненавидел Сказания, прогибающиеся под то, что они называли нормами, ненавидел себя, за то, что прогибается, как они. Слишком глубок Ведьмин Колодец, слишком ненасытен, и для таких, как Берд, в нем всегда приготовлено место. От мокрого БигБи пахло зверем. Вот они вдвоем сейчас, так близко - зверь, похожий на человека, и человек с сердцем зверя. Они не были друзьями, но никогда не были и врагами. Два охотника, чьи охотничьи угодья никогда не пересекались. БигБи не без основания считал Берда психопатом, в частности, из-за его коллекции, Берд снисходительно и невысоко оценивал страсть Волка к убийству, кровавому и быстрому. Его жертвы испытывали страх, а Берд предпочитал, чтобы они испытывали боль. Ему нравилось отделять кожу с алых мышц еще живых красавиц, смотреть, как тела сокращаются в болезненных конвульсиях. Ему нравилось работать без спешки. Он был по-своему ласков с ними, его бархатный вежливый голос наполнял сердца женщин отчаянием и обреченным умиротворением. Каждый экспонат был ценен за страдания, чистые, медленные. Волк играл с добычей до того момента, как она попадала к нему в лапы, после - он убивал и все. Никакой больше красоты, никаких пост-эмоций, и без воспоминаний. Только звериная страсть охоты. Убийцы, не друзья и не враги. И сейчас оказались по обе стороны Ведьминого колодца, лишенные смысла своего существования, только БигБи остался зверем, поджал хвост, убрал клыки, но сохранил себя, а Берду для выживания пришлось играть человека. И эта ампутация сильнейших сторон личности сводила его с ума. О, если бы он мог одолжить, присвоить чужую сохраненную натуру, овладеть настоящим, подлинным, а не жалкой имитацией… Волк уставился в зеркало, хмуро разглядывая себя. Трое суток на ногах, небритый, голодный, в мятой рубашке. Он снова зачерпнул пригоршнями воду из ржавого крана и с наслаждением плеснул себе в лицо. Не успел он раскрыть глаза, как сзади на шею легла тяжелая ладонь Берда, погруженный в свои невеселые мысли, Волк почти забыл, кто стоит у него за спиной. Непозволительная роскошь, шериф… Берд потрепал моментально вздыбившийся загривок и прежде, чем Волк успел что-то сказать, с размаха впечатал его башку в фаянсовую белизну раковины. Сильные пальцы вцепились в густые волосы и следующим ударом, Берд снес пол раковины, заставив Волка рухнуть себе под ноги, и теперь стоял над ним, разминая шею, стягивая галстук. Медленно приходя в себя, Волк глухо рыкнул, когда расплавленным шелком обожгло запястья. Берд перетянул их до потери чувствительности, деликатно расстегнул шерифские штаны и оседлал его бедра, с ленивой грацией сильного тела прижимая и пресекая сопротивление. Он намеренно и плотоядно растягивал каждый миг и даже оценил выбор нижнего белья – надежная плотная ткань, мужской практичный вариант. Идеальная простота для изумительно простого парня. Берд ерзал, терся о влажное горячее тело, устраиваясь, поддразнивая свирепеющего под ним шерифа, ожидая, когда тот изменит дрессуре, отдастся своим желаниям. И он дождался. Когда Берд впустил в себя твердую плоть, БигБи забился, словно в попытке освободиться. Он не мог контролировать это, свою частичную трансформацию. Темные глаза полыхнули золотым бешенством, клыки пробили верхнюю челюсть, оцарапав губы. Волк сплюнул кровь, на раздавшихся вширь запястьях лопнул галстук. Когтистые лапы обхватили широкие плечи Берда, скользя по дорогому жилету, но не оттолкнули, а надавили сильнее, грубо и жестко заставили насаживаться на измененное естество. Боль была адской. Берд закинул голову, подставив под голодный взгляд Волка дрогнувший кадык. Внутри него бесновалось пламя, заполняя болью, сперва сухой, а затем – скользящей и острой. Он почувствовал, как соленой плетью обжег щеку до подбородка узкий шрам, оставленный слезой. Он рванулся навстречу боли, улыбаясь одними губами, не прекращая двигаться вверх и вниз по пульсирующему разгорающемуся жару, разрывающему его изнутри. Волк под ним яростно взрыкивал, вколачиваясь в тесно сопротивляющееся тело. Стиснув зубы до хруста, Берд выстанывал на каждое его движение и неосознанно напрягал бедра, чтоб задержать ярость внутри, испытать вторжение сильнее и грубее. Не притворяясь, что это впервые, Берд и Волк сливались в оголенный комок напряжения и наслаждения, в высшей своей точке не отличимого от злобы. Ритм задавал бы злейший, сильнейший, более жаждущий, и поэтому они были равны тут. И кончили одновременно, замерев от сладкого ужаса, когда часть звериного гнева и воли толчками перетекала в лицемерного алчного психопата. Они вновь оказались слишком утолены и удовлетворены, чтобы ненавидеть друг друга, слишком жадны и люты, чтоб полюбить. Разрывая на БигБи рубашку дрожащими руками, Берд исступленно огладил жесткие завитки шерсти на рывками вздымающейся груди. Он склонился к самому уху, все еще не утратившему острой волчьей формы и прошептал, то ли сожалея, то ли угрожая: - Вот так, Волк, это твой настоящий ты. Запоминай, как прекрасно чувствовать себя собой, пока можешь. А вся ярость, все бешенство, что изливается через край - это мое. Я против воли забрал. И заберу вновь. Просто помни, или так, или ты сорвешься на ком-то другом…, - шепот перешел на сиплый хрип. - …Сорвешься на ком-то другом, и тогда я постелю твою шкуру у камина.