Мой

Что вы знаете о боли? О внезапной, проникающей во все клетки организма боли, которая даже дышать не дает, перехватывая горло стальными пальцами и сжимая его? Об обжигающей своим холодом и леденящей отчаяньем боли? Ничего, наверное. Порой мне кажется, что это чертово чувство пустоты и незавершенности не покинет меня вообще. Никогда. И на это у меня есть особые причины: каждый раз, когда я думаю, что боль уже закончилась, что я прошла все испытания, как судьба подкидывает мне ещё одно испытание. И всякий раз оно гораздо хуже предыдущего… Металлические пластины моего костюма тихо звякают, когда я неспешно переставляю ноги, волоча себя по земле. Твёрдая рука Гейла держит мою ладонь, но я не отвечаю на прикосновение. Этот момент должен быть исключительно моим. Моим и, возможно, Хеймитча, потому что сейчас ментор - единственный, кто понимает меня. - Ты в порядке, Кискисс? – тихо спрашивает напарник, и я отрываю от земли красные от слёз глаза. Я не боюсь показать ему свои слёзы. Пусть увидит, как мне больно. Пусть узнает, что всё не зря. Он ослабляет хватку, и я выдёргиваю ладонь. Не хочу ничьей поддержки. * * * Что вы знаете о пустоте? О тёмной, мрачной, пугающей своей неизведанностью и таинственностью пустоте? О пьянящей ледяным страхом и отравляющей не хуже морника пустоте? Ничего, наверное. Наверное, внутри меня уже образовалась чёрная дыра. Иначе как объяснить то, что я ничего не чувствую? Как объяснить то, что с ним умерла и моя способность чувствовать, способность дышать? Земля тихо шелестит под ногами всей нашей процессии. Я знаю, что сейчас на меня направлена целая куча камер. Знаю, что красные огоньки их мелькают, снимая меня, записывая на камеру мои бесшумные слёзы, которые ручьями струятся по щекам. Глубокая яма пугает. А раскрытый гроб рядом с ней – ещё больше. Я сжимаю пальцы в кулаки и подхожу ближе. И живот пронзает резкая, нестерпимая боль, такая, что металлические пластины громко звякают, когда я падаю на колени рядом с его телом. - Пит, Пит, Пит, - безостановочно, как заклинание, повторяют мои непослушные губы. Я смаргиваю слёзы, вытираю щёки руками, но солёная влага предательски катится и катится. И я ничего не могу с этим поделать. Я сжимаю холодные тонкие пальцы парня и всё ещё жду, когда они сомкнутся на моём запястье или переплетутся с моими. Тщетно. Больно. Одиноко. Из груди вырывается странный звук – то ли вой, то ли хрип вперемешку со всхлипом. Мои плечи содрогаются. Я целую его пальцы и как мантру повторяю: - Пит, Пит, Пит… В мозгу, ослепленном жгучей, всепроникающей болью появляется странная мысль: даже смерть Пита – и та на камеры. - Выключите камеры, - всхлипываю я, прикладывая холодные пальцы к своим щекам. На них остаются следы моих слёз. Краем глаза замечаю красные лампочки. - Выключите камеры! – истерично визжу я, срываясь на рыдания. В груди немилосердно давит, слёзы капают на холодные губы, которые так часто успокаивали меня. Губы, которые теперь дарят лишь разочарование в жизни и безумную, горькую боль в области сердца. - Вы не слышите её? – тихо, но зло спрашивает ментор. Койн пытается что-то сказать, но Хеймитч прерывает её: - Выключите, иначе я лично дам ей в руки лук. А в таком состоянии… Он не заканчивает свою фразу. А я прекрасно понимаю, что он имел в виду: я натворю глупостей. Краем глаза вижу, как гаснут красные огоньки, и поворачиваюсь к мертвецу. Слово жжётся на языке и кусает расшатанные нервы. Смаргиваю слёзы и обнимаю пальцами его щёки. На его губах следы моих слёз – влажные, горькие, ядовитые… Жгучие… Собираю их губами и глажу его по голове, по волосам, которые любила перебирать, когда мы засыпали вместе и, бывало, я просыпалась раньше. По мягким губам. По холодной коже. Сноу и его яд нашли идеальный способ загасить пламя Огненной Китнисс. Пита уже доставили сюда мёртвым. Вспоминаю свою истерику, ошеломлённые глаза Хеймитча и полные обиды и боли глаза Гейла. Слёз становится больше. Я хочу захлебнуться ими. - Пит, Пит, Пит… - Китнисс, пора зарыть тело, - тихо говорит Гейл и протягивает мне ладонь. Я игнорирую его и его руку – я чисто физически не могу оставить Пита в покое. Я знаю, что буду цепляться за него и за мысли о нём. - Не смей говорить о нём так! – кричу я и залепляю ему пощёчину: – Он не тело! Пит, Пит, Пит, - неустанно шепчут мои губы и целуют его руки, щёки – всё, до чего могут дотянуться. Меня отрывают от земли чьи-то сильные руки. Я верещу, когда гроб закрывают крышкой и заколачивают. Я брыкаюсь в руках Хеймитча и царапаю его. - Не смейте! Не смейте! Уберите от него руки! Пит! – кричу я, захлёбываясь слезами и ругательствами. Хеймитч встряхивает меня, но и это не отрезвляет. Моё безумие выходит на новый уровень, когда гроб с его телом опускают в глубокую яму. - Нет! Пит! Пусти меня! – кричу я, бью Хеймитча и кусаюсь. – Пусти! Я хочу к нему! Отпусти меня! – рыдаю я, беспомощно падая на землю. Мои плечи трясутся, меня всю трясёт… Чья-то большая рука обнимает меня. Я отталкиваю её от себя и кричу, разбивая костяшки пальцев о землю. Мои пальцы собирают землю в кулак и сжимают её. - Пит, Пит, Пит, - шепчу я, колотя кулаками по земле и пытаясь подползти ближе к яме, в которую опустили гроб. - Солнышко, ему не помочь. Отпусти его, - тихо говорит ментор, и я слышу слёзы в его голосе. Сжимаю пальцами землю и отворачиваюсь, когда они начинают закапывать яму. Кричу в грудь ментора, бью его кулаками, рыдаю, смачивая его рубашку своими слезами… Пит, Пит, Пит… Мой мальчик с хлебом. Мой одуванчик. Мой. Пит, Пит, Пит… Я разжимаю дрожащие пальцы, и чуть влажная земля падает с глухим стуком на крышку гроба. Этот звук будит какие-то новые уголки души, и теперь течёт не только из глаз, но и из носа. Я вся истекаю слезами… - Забери меня с собой, - шепчут мои дрожащие губы, и я падаю на колени, в последний раз целуя насыпь над его… телом. Земля остается на моих губах, и я не имею права стирать её. Не хочу. Не могу. Не желаю. Гейл приобнимает меня за плечи, но я вырываюсь и иду к могиле. Целую влажную землю, обвожу пальцами фотографию Пита. - Мы ещё встретимся, - улыбаюсь сквозь слёзы я. Надеюсь, скоро.