Нейролептик

*** Двадцатый день Свет казался настолько ярким, что из-за него раскалывались виски. Хёкдже хотелось зажмуриться, выключить белый шум, раствориться в прикосновениях, но Донхэ терпеть не мог темноту. Распаленный, податливый, он смотрел только на Хёкдже, следил за ним, не мигая, и Хёкдже тоже не мог заставить себя отвести глаз. Желание – острое, пугающее, до боли в суставах – захватило его давно, словно тиски ночного кошмара постоянно мучило. Смутное, необъяснимое – большее, чем просто желание обладать. Хёкдже не мог себя от него избавить. Яростно, страстно стискивал пальцами бедра Донхэ, прижимал его спиной к белоснежной стенке и двигался, поддерживая сорванный ритм. Донхэ то и дело шипел, покусывал яркие губы, выдыхал стоны: шершавая штукатурка раздирала плечи, спину простреливало удовольствие, тело скручивала слабая боль. Секс на весу. Эмоции – сломанные качели. Вверх – с восторженным замиранием, вниз – испуганно. Хёкдже не знал, что будет завтра и будет ли «завтра» в принципе, но в тот момент чувствовал себя настоящим, почти живым и надеялся, что Донхэ чувствовал то же самое. Судить по нему было сложно. Он обхватывал ногами бедра Хёкдже – плотно, жарко. Стискивал, чтобы быть ближе. Жажда. Потерянный взгляд. Неопределенность саспенса. Хёкдже тихо стонал. Он кончил, вдавливая Донхэ спиной в стену, поглаживая пальцами его член, и Донхэ излился в его ладонь практически следом, а потом, мокрый, горячий, прижимался к щеке Хёкдже, сцепив руки на его шее, вздрагивал, пропуская через себя удовольствие, тяжело дышал. Сердце Хёкдже устало постукивало. Мозг повторял всего пару команд. Дышать, не отпускать. Не отводить взгляда. Свет мигнул, на мгновение погас и снова зажегся. Донхэ дернулся. Хёкдже поцеловал его в губы так быстро, что он не успел отпрянуть. Духота, нереальность происходящего, белый накал. Вопрос, раскаленной стеклянной нитью повисший в воздухе. – Что ты видишь? Пауза. Задержать дыхание. Тихий шепот. Далекий, неосознанный взгляд. – Тени. Хёкдже закрыл глаза. *** Первый день Хёкдже понял, что в комнате не было ни одной камеры, как только пришел в себя. Слишком тихо. Слишком холодно и светло. Прошлый век – лампы накаливания слабо потрескивали в патронах. Хёкдже облизнул иссохшие губы, медленно моргнул, фокусируя взгляд на широкой трещине, что молнией прорезала потолок, втянул носом вымерзший воздух. Хоть раз в жизни ему хотелось проснуться от насыщенного запаха пережаренных кофейных зерен, от теплого ощущения безопасности, от чего угодно кроме саднящего чувства вины, отчаяния и тревоги. Сейчас к ним примешивалась жгучая боль где-то под ребрами. Хёкдже несколько раз дернул замерзшими пальцами, стиснув зубы, пошевелился, пытаясь сесть. Боль полыхнула с удвоенной силой, тело выказало протест. Переждав, пока от боли останется лишь осадок, Хёкдже осторожно откинул край одеяла и прикоснулся к своему животу. Бинт. Тугая, пропитанная антисептиками повязка. Хёкдже вздохнул. Все-таки зацепили. Шаги раздались совсем неожиданно, до этого Хёкдже был абсолютно уверен, что он один. Парень, остановившийся у кровати, выглядел странным, по его отрешенному виду не удавалось понять, чью сторону он занимает. Друг или заклятый враг? Торговец, наемник, врач? Он быстро пробежался пальцами по бинтам, но Хёкдже сразу же перехватил его руку, вопросительно заглянул в глаза. – Ты знаешь, кто ты? Хёкдже кивнул, моргнул первым. Незнакомец медленно убрал руку, но не спешил уходить. Его, видимо, совершенно не волновала агрессия и напряженность со стороны. Он выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки, достал оттуда коробку с таблетками, вытряхнул несколько штук на ладонь. Вероятно, он ждал, что Хёкдже представится, но тот молчал. Его настораживало неопределенное поведение незнакомца, острый, непостижимый взгляд, и к тому же называть свое имя казалось бессмысленным. Личность Хёкдже стала предметом торгов, когда ему исполнилось только шестнадцать, и в каком-то смысле ему повезло – его не продали на черный рынок, его сразу пытались убить. Миротворцы пришли в район Хёкдже ночью и спалили дома дотла, словно пытались выкурить из своих квартир безоружных жителей. Они никому не позволили умереть в огне, дождались, пока люди в попытке сбежать от пламени покинут свои убежища, а потом устроили казнь. Защищаясь, Хёкдже убил одного его же оружием, впервые окунул руки в кровь, но даже это не стало его спасением. Идентификационный чип из запястья вырезали за считанные секунды. Два поперечных надреза, острая боль, и Хёкдже официально стал тенью. Убийцей. Никем. – Ты знаешь, что с тобой произошло? Незнакомец протянул Хёкдже таблетки, плеснул из графина воды в высокий стакан. Хёкдже смутно припоминал последнюю сделку. Снайперское задание – снять из винтовки совет директоров какой-то компании. Хёкдже не вдавался в подробности, чем больше трупов, тем больше его гонорар. Он мог бы справиться, мог пристрелить всех, но в какой-то момент по его собственному рукаву скользнул красный огонек оптического прицела. Хёкдже догадывался, что если расскажет об этом, незнакомец наверняка задаст третий вопрос. Вопрос, который никому не понравится, поэтому Хёкдже продолжал молчать. – Мое имя – Донхэ, – парень принял чужое безмолвие за последствие шока. – Когда я нашел тебя, ты был без сознания. Похоже, кого-то ты здорово разозлил, раз в тебя всадили сразу две пули. Одна прошла по касательной, другую мне удалось достать. Донхэ. Не враг. Хотя бы это теперь стало ясно. Непонятным оставалось лишь, кто стрелял в Хёкдже и почему не убил. Кто-то запугивал? Просто играл? Проверял на прочность? Хёкдже знал, что осечка была невозможна: контрольный в голову, никаких исключений – первое правило, которое осваивает любой стрелок. Хёкдже запил протянутые ему таблетки, насладился вкусом чистой воды, прочистил горло. У Донхэ была сотня возможностей от него избавиться, но он этого так и не сделал, значит, имелась причина сохранить ему жизнь. Хёкдже видел логичным только одно объяснение. – Ты врач? Уголки губ Донхэ дрогнули в подобии слабой улыбки. – Нет, но я слегка тебя подлатал. Донхэ забрал у Хёкдже пустой стакан. Пара вытянутых петель на манжете мягкого свитера, выпирающая косточка на худом запястье. Теплые пальцы и ярко-красная шерстяная нитка с узлами, завязанная прямо над тонким шрамом. – Ты тоже тень? – Хёкдже не смог скрыть удивления в голосе. – Мы все – тени, по праву рождения, – Донхэ равнодушно пожал плечами и, поставив графин обратно на тумбочку, отошел к двери. – Твое оружие лежит во втором ящике. Подумал, ты захочешь его найти. *** Одиннадцатый день – Опусти экран, – попросил Донхэ. – Слишком темно. Хёкдже с трудом оторвался от окна высотой во всю стену и обернулся. За стеклом кипела фальшивая, надиктованная системой жизнь, переливался оранжевыми огнями и плыл расплавленной магмой испорченный ночной город. – Я не понимаю, как тебе удалось спрятаться в самом центре. Хёкдже нажал кнопку на пульте управления, и белый защитный экран опустился, возвращая в комнату четыре глухих стены. Донхэ заложил книгу лентой и спокойно взглянул на Хёкдже. – В любой системе есть сбои. Миротворцы ищут в первую очередь тех, кто прячется на окраинах. Хёкдже кивнул. Он давно перестал считать, сколько домов сменил, скрываясь от вездесущей власти. – Возможно, где-то там – люди, купившие наши с тобой имена. – Какая разница? – Никакой. Мы – тени. Хёкдже присел на пол рядом с Донхэ, откинулся на стену и вытянул ноги. Сейчас ему вовсе не верилось, что снаружи, всего в паре шагов – правительственные здания и верховный суд. Квартира Донхэ казалась обособленным островом, вполне уютным, как и витающее здесь молчание. Антураж минувшего века – старые лампы, бумажные книги, свет вдоль окрашенных штукатуркой стен. А что было за этими стенами? Темнота, ложь, предательство, рамки надуманных диктаторских правил и запах смерти. Хёкдже волновал только один вопрос. – Донхэ, все-таки… Почему в тот день ты не оставил меня на крыше? Донхэ только пожал плечами и, приподняв руку, развернул ее в воздухе, чтобы Хёкдже увидел шрам на его запястье. Мы – тени. Мы опасны для общества, и никто не знает, что у нас на уме. *** Тридцать четвертый день Убрав пистолет за пояс, Хёкдже завел часы. Стрелки встали на семь утра, город за пределами искусственного острова начинал просыпаться, а вместе с ними – пороки и суета. Все механизмы приходили в движение, механизм Донхэ – нет. Он сидел в кресле с книгой. Тонкие пижамные штаны, белая майка и черная оправа очков. Легкая безвредная меланхолия, запах кофе, медовый свет. – Не ходи. Обернувшись, Хёкдже встретил уставший, едва встревоженный взгляд. – Раны почти затянулись. Он хотел выйти в город, купить немного информации, чтобы найти тех, кто его подставил. Найти и убить. Забрать из своего тайника деньги, отплатить Донхэ за лечение и гостеприимство. А потом? Уйти? Донхэ помолчал, бесшумно закрыл свою книгу. – Даже если ты их убьешь, на их место придут другие. Хёкдже знал, что так и случится. Несколько звеньев цепи заменят друг друга, но общая схема останется прежней. Он будет убивать снова и снова. Сначала по заказам, потом заказчиков, потом прикончат его самого. Хёкдже прошел вдоль стеллажей, забитых коробками, тяжело вздохнул, пробежавшись пальцами по надписям на картоне. – Снотворное, успокоительное... Ты подпольно распространяешь лекарства, а сам их не пьешь? – Нейролептики действуют шесть часов. За это время я мог бы выспаться, но они размывают сознание, а я хочу... мыслить, не быть машиной. Хёкдже замер. Откровенность. Искренность сквозь туман. Ему казалось, он понял, что крылось за взглядом Донхэ. Машины способны совершать ужасные вещи, и он, похоже, их совершал, а теперь не мог избавиться от вины и чувства раскаяния. Одиночество убийцы было знакомо Хёкдже. Донхэ сидел неподвижно, немигающим взглядом смотрел в пустоту перед собой, встрепенулся, когда напротив него оказался Хёкдже, поднял голову. Каждый выживает как может, но выживать всегда лучше вдвоем. Хёкдже вздохнул, коснулся ладонью лица Донхэ и, наклонившись, мягко поцеловал его в губы. Донхэ доверчиво опустил ресницы, а Хёкдже, отстранившись, выложил пистолет. В конце концов, «не ходи» это почти «останься». *** Шестой день Хёкдже разбудил страх. Запах тревоги и нервного возбуждения. Терпкий, перечный, он раздражал и подстегивал к немедленным действиям, выдергивал из крепкого сна. Хёкдже потянулся за ним безотчетно, резко открыл глаза. Полутьма. Незнакомый силуэт на кровати. Хёкдже дернулся, инстинктивно перевернулся, быстро и стремительно повалил незнакомца на спину и схватил за горло, сжал холодные пальцы на бледной шее. Надавил сильнее. Глаза постепенно привыкали к слабому свету, и Хёкдже уже мог различить черты лица Донхэ, его напряженные скулы и слегка приоткрытый рот. – Отпусти, – одними губами. Хёкдже разжал пальцы, не извиняясь, рухнул обратно на спину. Боль пронзала все тело. На адреналине она не чувствовалась, но сейчас впивалась ножами, оставляла рубец за рубцом. Донхэ сел на кровати, поджал ноги, откинул голову на кованую спинку, пощелкал пультом, чтобы прибавить свет. Хёкдже закрыл глаза, задыхаясь, всеми силами старался утихомирить боль. – Ты подумал, что я наемник, – сказал Донхэ. – Я лишь хотел убедиться, что ты в порядке. Постарайся избегать резких движений, а то разойдутся швы. Хёкдже кивнул. Порядок – понятие относительное. Он был жив, но не больше. Ему не хотелось открывать глаза. Во-первых, он чувствовал на себе взгляд Донхэ, наверняка тот изучал бесконечные шрамы на его мокром от пота теле. Во-вторых, чувствовал тепло пальцев, порхающих по повязке, поправляющих сбившиеся бинты. – Наемник – ты, – Донхэ как будто сделал для себя вывод, погладив широкий шрам на предплечье Хёкдже, а затем задал ненавистный третий вопрос. – Ты хочешь так жить? В постоянном страхе. Хёкдже не был уверен, поэтому промолчал. Донхэ, повернув голову, смотрел на него пристально. Парень без возраста. Взгляд за пределы видимого мира. Темные блестящие глаза, одинокие и слегка дикие. Теплые пальцы. На тот момент Хёкдже не знал о Донхэ ничего большего, но определенно хотел узнать. *** Третий день Хёкдже пришел к нему ночью, когда Донхэ начал кричать. Вытащил нож, спрятанный под жестким матрасом, осторожно поднялся, бесшумно пересек босиком небольшую комнату и, поглубже вдохнув, открыл дверь чужой спальни. Свет. Белый, неестественно яркий. Полное отсутствие лишней мебели: широкая кровать на кованых ножках, письменный стол и шкаф. Задрапированное плотной тканью окно. Все светлое, упрощенное насколько возможно, как будто вся сложность досталась владельцу комнаты. Он лежал, поджав согнутые в коленях ноги, на самом краю кровати, без одеяла. Черные волосы, разметавшиеся по подушке, выделялись ярким пятном. Хёкдже внимательно осмотрелся по сторонам, не увидел ничего подозрительного, опустил нож и сделал пару шагов к кровати, намереваясь разбудить Донхэ. Не пришлось. Тот проснулся от первого шороха, резко открыл глаза и посмотрел на Хёкдже, как будто совсем не спал. Хёкдже замедлился, но все равно подошел ближе. Он хотел задать кучу сложных вопросов прямо, но волновался, сам не понимая причин своего волнения. Кто ты? Зачем меня спас? И почему молчишь? Хёкдже не знал, что должен был делать, неловко налил из графина воды, неосознанно повторяя жест самого Донхэ. – Кошмары? Скользнув по Хёкдже холодным взглядом, Донхэ промолчал. Кивнул в знак благодарности, взял стакан, выпил воду одним глотком. Хёкдже никак не хотел сдаваться. Взгляд Донхэ, далекий и не совсем осознанный, будто бы проходил насквозь. От этого взгляда хотелось спрятаться, но еще сильнее – узнать, что за ним. Темнота? Если да, насколько бездонная? – Что ты видишь? Хёкдже отметил, как дрожали пальцы Донхэ, сжимающие грани стакана. Пауза. Нервное волнение, словно сухой листок, вращающийся под напором ветра. – Тени. Хёкдже вопросительно изогнул бровь. Донхэ помолчал и сразу расправил плечи, как будто опустил шоры перед внутренним виденьем, потянулся к Хёкдже, коснулся бинтов в том месте, где их слегка пропитала кровь. – Не мне рассказывать тебе об ужасах города. Нужно сменить повязку, идем, я сделаю. Хёкдже вздохнул. Не кошмары. Воспоминания. Они всегда в тысячу раз страшнее. *** Двадцать пятый день Когда Хёкдже надавливал на лопатки Донхэ, выгибая его в спине напротив зеркала в ванной комнате, Донхэ старательно отводил глаза от своего отражения. Он расцарапывал локти о приставной стол, двигался плавно, тяжело дышал. Хёкдже гладил ладонями его бедра, толкался глубоко, резко, ровно между выдохами Донхэ. Он пытался понять, о чем тот думал, какие сложные мысли крутились у него в голове. Интересно, видя свой взгляд, Донхэ осознавал себя тенью? Интересно, какие он переживал сны? Хёкдже несколько раз спрашивал, но вместо ответов встречал только стеклянный взгляд. Или же, как сейчас – жаркое дыхание на зеркальной глади. Надтреснутый стон. *** Шестнадцатый день Ты знаешь, кто ты? Ты знаешь, что с тобой произошло? Эти вопросы крутились в голове Хёкдже блестящей спиралью под аккомпанемент криков Донхэ. А мог ли он сам, спрашивая, дать ответы? Хёкдже не знал, но вздрагивал от каждого крика, от каждого молебного стона, доносящегося из спальни Донхэ. Слушать их было почти невыносимо, равносильно тому, чтобы продлевать агонию. Из ночи в ночь Хёкдже слышал незнакомые имена, отчаянные «прости» и «не убивай», «прекрати принимать лекарства», «вернись, пожалуйста». Хёкдже больше не мог терпеть, наблюдая, как призраки прошлого уводят Донхэ по дороге смерти. Хёкдже ступал бесшумно, взволнованно закрыл за собой дверь. Пальцы не слушались, сползали по ткани – он сдернул с себя футболку, стянул штаны, стараясь не запутаться в одежде и не задеть бинты. Босиком подошел к кровати, осторожно лег и скользнул под одеяло, прижался к горячему боку Донхэ. Донхэ застонал от ощущения чужого прикосновения, но не проснулся. Через пару минут его дыхание стало ровнее, он перестал кричать. Ты хочешь так жить? *** Первое утро Хёкдже знал, что все плохо кончится еще до того, как Донхэ ушел. Прежде ни на одну сделку он не собирался с такой дотошностью. Несколько раз пересчитывал медикаменты по длинным спискам, перезаряжал пистолет и проверял количество патронов в запасной обойме. Хёкдже настороженно следил за ним, но не вмешивался до того момента, пока он не решил прихватить с собой еще один пистолет. – Тебе обязательно... – Да, – Донхэ не позволил ему закончить, перекинул сумку через плечо, надел черную кепку, снова посмотрел сквозь Хёкдже. – Через пару часов вернусь. Хёкдже только кивнул, сжав корешок книги пальцами. Конечно же, Донхэ не вернулся. Ни через два часа, ни даже к вечеру. Хёкдже уже был готов. Он быстро собрал снайперскую винтовку, бросил в чехол пару тугих бинтов, воду и антисептики. Полчаса ушло на то, чтобы добраться до места сделки, еще час на разведку местности и десять минут на выбор стратегически идеального положения. Его враг был умен, но он не учел, что Хёкдже действует быстро, сначала стреляет, потом анализирует и пишет отчет. Теперь он отдаст жизнь за свою осечку. Терять нечего. Хёкдже навел прицел, выстрелил прямо в голову человеку, сидевшему напротив связанного Донхэ. Риск составлял девяносто процентов. Не непопадания, риск того, что в следующую же секунду с другой вышки снимут Донхэ, но, к счастью Хёкдже, этого не случилось. Он выжидал. Хладнокровно и долго, и ожидание принесло результат. Следующим Хёкдже застрелил телохранителя упавшего на пол заказчика, за ним еще двух человек, кажется, миротворцев. Он смутно осознавал, что никого не убивал уже больше месяца и понимал, что благодаря Донхэ совершенно не скучал по этому ощущению. Спустившись по лестнице, Хёкдже проверил пульс всех несчастных, и только потом развязал Донхэ. Он уже понял, что здесь случилось. Целью сорванной сделки был не Донхэ, а он. Тот же человек, что отдал ему последний приказ, сейчас лежал на полу в луже крови. Нужно было сразу его убить. Первое правило преданного наемника. Отбросив веревку в сторону, Донхэ потер измученные запястья. Хёкдже пробежался пальцами по его ногам, задрал майку, проверяя, есть ли на теле серьезные раны, быстро ощупал ссадины. – Я в порядке, – сказал Донхэ, с шипением перехватывая его ладони. – Как ты меня нашел? – Ты сам сказал, куда собираешься, – ответил Хёкдже, избегая взгляда Донхэ, и, зная, что тот переспросит, сразу добавил: – Ночью, ты многое говоришь во сне. Донхэ закашлялся. В уголке его губ запеклась рана. – Зачем ты согласился на эту сделку? Хёкдже не верил в совпадения, а Донхэ понимал, что не время лгать. – Они искали тебя. Я мог откупиться. Хёкдже не знал, что должен был чувствовать по этому поводу, но отмечал слабое тепло в кончиках пальцев. Впервые за долгие годы о нем бескорыстно заботились – глупым, сомнительным способом, но хотя бы так. – Что ж, я рад, что нашли, – он мрачно посмотрел на тело заказчика и, протянув руку, помог Донхэ встать. – Идем, скоро здесь будет шумно. Донхэ усмехнулся. Вцепился в плечо Хёкдже, заставляя себя сделать шаг. Ночь в кои-то веки была для него союзником – скрывала от лишних глаз. Дотащив Донхэ до квартиры, Хёкдже уложил его на кровать. Оставлять его одного совсем не хотелось, но в первую очередь ему нужен был сон. Отдых. Насыщение ярким светом. Хёкдже видел, что Донхэ мелко потряхивало, что он пытался что-то сказать, поэтому, бросив свою куртку в сторону, покачал головой. – Все утром. – Я не смогу уснуть. Хёкдже вздохнул, подошел ближе. Нейролептики действуют шесть часов, но есть и другие способы успокоить нервы. Донхэ смотрел на него пристально, не мигая, настораживал, настойчиво зазывал. Хёкдже встал коленями на кровать, медленно приблизился и коснулся ладонями его бедер. Подался вперед, обхватил пальцами подбородок Донхэ, вздернул голову вверх, прижимая затылком к спинке кровати. Отрешенный потерянный взгляд Донхэ раздражал за долю секунды, привычно сводил с ума горькой непостижимостью. Хёкдже казалось, его вот-вот захлестнет и сразу же переполнит злая, требовательная нежность, желание разделить комфорт. Он не знал, что делать с этими чувствами, но они требовали выхода – как угодно. Донхэ тяжело выдохнул, разомкнул губы, обнажая кромку зубов. Хёкдже коснулся ее указательным пальцем, надавил, раскрывая, почувствовал короткое прикосновение кончика языка. От волнения и усталости голос казался хриплым. – Здесь только я, слышишь? Только одна тень, моя. Хёкдже подался вперед, опалил дыханием губы Донхэ, слегка отстранился, провел ладонями по его ногам, подцепил пальцами края футболки, дернул вверх, обнажая грудь, изрисованную свежими ссадинами. Горячо. Жарко. Донхэ зашипел, облизнув губы, боясь шевельнуться. Хёкдже осторожно скользнул рукой по его телу, жадно пытаясь почувствовать сразу все: плечи, живот, выступающие косточки на запястьях. Терпкий, опьяняющий запах. Привкус металла на языке. Хёкдже подхватил Донхэ под колени, прижимая всем весом, уронил спиной на кровать, сдернул с него черные джинсы. Быстро, стремительно, как будто в первый и сразу в последний раз. Из всех ночей эта была самой неистовой. Голова Хёкдже кружилась, колени скользили по влажным горячим бедрам Донхэ. Каждое движение отдавало болью. Тянуло, выгибало, мучило, не находя экстаза. Донхэ терся членом о поджавшийся живот Хёкдже, расцарапывал его плечи. И требовал, задыхаясь: «Сильнее». А потом они двигались навстречу друг другу, и Хёкдже целовал Донхэ, не боясь закрывать глаза, не волнуясь, что он исчезнет. По крайней мере до утра они были целым. Хёкдже проснулся рядом с Донхэ. Прижался к нему всем телом, пробежался пальцами вдоль ребер, положил ладонь на живот, чувствуя, как он поднимается и опадает в такт выдохов. Ровное, глубокое дыхание. Спокойствие. Этим утром Донхэ напоминал чистый лист. Совершенство. Ресницы Донхэ едва заметно дрогнули, он осторожно открыл глаза. Хёкдже слабо улыбнулся, задержал дыхание, коснувшись пальцами его лица. Выдохнул шепотом: – Что ты видишь? – Только тебя.