Небомореоблака

      Мне было плохо. Болело всё, что можно: голова, желудок, кости, суставы.… Кроме того, настроение было совершенно ужасное, я злилась и раздражалась, дело дошло до того, что я стала кусаться. Это определённо был признак острой новоприобретённой… влюблённости. С этим надо было что-то делать…       Пять щелчков, гудок. - Алло, Кать, привет. Что делаешь? А, гулять собираешься… Ольга приехала? Здорово. Вы вдвоём пойдёте? (нет, я вовсе не напрашиваюсь, ага, конечно.) - Ещё не знаешь? Ну ладно. А я тебе писала, ты видела? Нет? С компом проблемы? Могу помочь. Хорошо. Ага. Завтра? Могу. Окей. Созвонимся. Пока.       Снова пять щелчков. - Здравствуйте, а Юля дома? Нет? Жаль. Передайте ей, что я буду ждать её звонка. Спасибо. До свидания. Ещё пять щелчков. Гудки. Длинные гудки. Никого нет дома.       Мне было плохо. Нужно было поговорить хоть с кем-то. С кем угодно, кроме собственного отражения в зеркале...

***

      Пристань. Эта мысль возникла у меня в голове внезапно, как вспышка. Я выйду на улицу. Одна. Первый раз за три года. Я пойду на пристань. Отлично.       Быстро натянув джинсы и самую невзрачную и тонкую (мда, мой компьютерный погодопредсказатель опять ошибся – на улице было не плюс 18, облачно, а плюс 26 и яркое солнце) футболку, сунув в карман наушники и телефон, я крикнула маме, что ухожу, и выбежала из квартиры.       Нет, всё-таки тот факт, что мы живём практически на берегу, не перестает меня радовать. Озеро видно прямо из окна моей комнаты, по весне я просыпаюсь под крики сумасшедших чаек – в этом году они прилетели ещё в начале марта. Мне всегда нравились их крики, но в этом году мне было уже как-то всё равно.       Казалось, до пристани идти недалеко – пять-десять минут, но на восьмой петле дороги я чуть не оставила саму идею прогулки. Слава Богу, хоть заасфальтировали, а то не самое большое счастье идти по щебёнке. Я попыталась вспомнить, как я пришла сюда впервые. Впрочем, впервые – это вряд ли, я много раз была здесь в детстве, ибо у родителей был здесь гараж, и я частенько приходила сюда с отцом. Мне всегда нравились два дебаркадера – один новый, зелёный, а второй синий, полуразрушенный… Я никак не могла взять в толк, как он держится на воде: мне объяснили, что это подобие речного вокзала, дом на воде, но как он тогда держится? Услужливая фантазия сразу изобразила мне, как человек заходит в дебаркадер, а тот весь гуляет на воде, словно Ванька-встанька.       Воспоминания о детских прогулках по пристани ограничивались городком с какими-то странными каруселями типа лошадок-качалок и чего-то ещё (вроде бы даже с садиком сюда ходили… Не помню). Лет в четырнадцать я набрела на этот городок, с омерзением оглядела кучки использованных презервативов и поняла, что мне здесь ловить нечего. Хотя ловить-то как раз есть чего - приключений на задницу. Но у меня их и так хватало. Особенно в четырнадцать лет. Я поспешила удалиться.       Второе воспоминание о пристани относилось к определённому периоду, а точнее – к моему четвертому году жизни. В то время у меня была сердечная подружка Леночка, которая жила в соседнем доме, а у неё был старший брат, на тот момент уже девяти-, кажется, -классник. И вот эта Леночка сподвигла меня прогуляться за её братом на пристань. Ну а что, я ребёнок компанейский, тем более идти недалеко, а мама ещё не звала домой. И как-то быстро позабылось, что мама строжайше запретила мне уходить со двора…       Итак, мы с Леночкой спешно покинули двор и пошли на пристань. Точнее, на водную станцию. Почему-то я в упор не могу вспомнить, где конкретно она находилась и почему так называлась.… Кажется, она была рядом с «пляжем». Сейчас, когда прошло уже пятнадцать лет, я и не вспомню. Хотя прекрасно помню, что на мне было надето – белый сарафан с рисунками фруктов. Он был синтетический, а его подол был подтянут на леску, и потому держался воланчиками. Леска была довольно толстой, постоянно вылезала из подола и щекотала коленки, и меня это настолько выбешивало, что те самые коленки я расчёсывала в кровь.       Лена ушла искать брата, а я стала бороться с искушением пойти искупаться. Народу – тьма, жарко, несмотря на вечер, и все в воде… Я, изобразив наиневиннейшую улыбку, подошла к какой-то тётеньке и попросила её посторожить моё платье. Она согласилась. Потом я попросила её сделать мне хвостик (в дальнейшем я просила её об этом ещё раз двести), и, довольная собой, заползла в воду…       Забыв про Леночку и её брата (впрочем, Леночка тоже «забыла» про меня), я познакомилась с «большими» девочками (им было лет двенадцать) и пошла с ними плавать на бревне. Бревно – это здоровый топляк, целый, метров тридцати в длину, ствол елки или сосны. Много таких брёвнышек выбивались из пучков (связок брёвен, сложенных на поверхности воды – их используют для производства бумаги на местном бумкомбинате). Мы взгромоздились на бревно и стали рассекать по воде. Небольшая оговорка: плавать я научилась в двенадцать, а тогда, напомню, мне было три-четыре года…       Потом в моей памяти появлялся небольшой провал, за которым следовала следующая часть мысли: я на том самом бревне, но уже одна, и довольно далеко от берега. С трудом подплыв к берегу и натянув на мокрое тело сарафан, я собралась было брести домой, как услышала мамин голос. Интонации не предвещали ничего хорошего… Как выяснилось позже, мама хватилась меня не сразу. Она вышла во двор и не нашла меня, но услужливые соседи сообщили, что последний раз видели меня с Леной. Мама сходила до Лены, но та уже давно была дома и радостно сообщила маме, что я, наверное, на озере осталась. Думаю, первый раз Кондратий хватил мою маму примерно в это время…       Какими пинками она гнала меня домой, я рассказывать не буду. Скажу только, что мне было очень даже стыдно.… С тех пор я не хожу купаться одна – даже сейчас, в 19 лет...