Где заканчиваешься ты, начинаюсь я

Июльское солнце пробивается через плотную ткань занавесок; проворные дети его – лучи, смогли всё же проскользнуть в комнату, с излишней назойливостью, изучая моё лицо. Очередной луч пробегает, словно дразня, по плотно закрытым векам, тем самым раздражая меня. Это и заставляет меня повернуться спиной к окну. Ощущаю на себе взгляд – нет, нет, вовсе не чужой, напротив. Минуты не проходит, как я ощущаю справа от себя движение, лёгкое такое, практически потустороннее, что, естественно, заставляет меня насторожиться, чтобы в следующий момент рассеять эту глупую мысль вместе с остатками сна. - Эй, придурок, просыпайся, - слышу я чистый, звонкий смех – отражение своего собственного. - К себе обращаешься? – парирую я, в отместку, сонно щурясь – ещё не отошёл ото сна. - Ну в самом деле, что за идиот? – улыбаюсь я своим мыслям. - Ну… - лоб собеседника чуть нахмурен, губы плотно сжаты. В следующее мгновение лицо озаряет широкая улыбка, - можно и так сказать. Я смеюсь по-доброму. Он тоже смеётся, запрокинув голову так, что виден кадык. Он сидит в кресле, что расположено напротив кровати, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку сидения. Что-то выстукивает по подлокотнику, какой-то отдалённо знакомый мотив, но всё же не разобрать. Сейчас, уже окончательно проснувшись, я вовсю разглядываю юное лицо, которое обрамляют волосы пшеничного цвета, изучаю голубую гладь его глаз. В этот самый миг, в эту самую секунду, картинка показалась мне какой-то сюрреальной, эфемерной и в голове прочно засела мысль, будто я что-то забыл. Знаете, бывает такое, когда вы идёте куда-то и понимаете, что забыли нечто важное, а оно практически на поверхности, но вспомнить никак не удаётся. Вот и меня тревожит какая-то бессмыслица: в голове сплошная каша из дождя и чёрной земли, и всё это дополняет стук, доносящийся с правой стороны, бьющий барабанной дробью по вискам. Сейчас мне кажется, жизненно-необходимым вспомнить эту идиотскую мелодию, что выстукивает мой брат-близнец, смотря куда-то вдаль затуманенным взглядом. Залипаю в изумрудные запонки, подарок от мамы, на рукавах белоснежной рубашки, пытаясь вспомнить эту дурацкую музыку, но она как назло переходит в монотонное и глухое стучание, уже ничего из себя не представляя. Всё это мне кажется настолько нелепым, словно я нахожусь в самом, что ни на есть абсурдном сне, и поэтому я встряхиваю головой, чтобы прогнать коварный сон, что вновь тянет ко мне свои руки, дабы убаюкать меня в шелках своего мрака. Резкое движение головы взбадривает меня и высвобождает и моего брата из своего собственного транса. Куда он глядел? О чём он думал? Вполне возможно, что о том же, о чём и я. Начиная одними мыслями и заканчивая одной судьбой – всё на двоих. Всегда. На какую-то долю секунды я ощущаю запах мокрой земли и комната теряет цвета, становясь монохромной, а потом видение испаряется так же внезапно, как и явилось. Я усмехаюсь сам себе, невольно замечая, что делаю это в последнее время слишком часто. Парень, перед тобой сидит твой брат, твой братишка, повторение тебя (такое же, как и я – его), отчего тебе не поделиться с ним своими терзаниями? Опять усмехаюсь, едва заметно – дрогнул лишь уголок рта, но он заметил. Я это знаю. Помню, как раньше все поражались органике наших жестикуляций, повторению наших фраз, зеркальному отражению нашей мимики. Так почему же мы отдалились? Ответь мне. Ты, вроде бы, и передо мной, хоть руку протяни, а вроде бы, и за плотной стеной, спрятанный от меня. За зеркальной стеной тогда уж. Может, ты думаешь сейчас о том же? Я лишь тяжело вздыхаю, понуро опустив голову. Всё бы ничего, но я уже около года вижу чернь земли и завесу дождя у себя перед глазами, приправленные непонятным то ли стуком, то ли мотивом. Вы ведь понимаете, что это изрядно надоедает, поэтому я и занимаюсь самоедством. Ещё это навязчивое ощущение того, что я что-то забыл, будто ветром выдуло из головы какие-то крупицы воспоминаний. Первое время я не мог привыкнуть, что проснувшись, брат сидит напротив меня. Мы, конечно, до определённого возраста спали в одной кровати, потом уже порознь, но достаточно рядом – расстоянием в одну небольшую тумбочку, если быть точнее. Но это… это было странно, будто он целыми часами ожидал моего пробуждения и не спал вовсе. Потом я привык. Это что-то вроде каждодневного ритуала теперь. Порой мне страшно проснуться и не увидеть его на этом потрёпанном временем кресле, с торчащими во все стороны нитками. Раздумья о брате заставляют меня вновь вернуться к его лицу. Одно меня пугает точно – это его крайне болезненный вид. Не заболел ли ты, братец? Ты выглядишь усталым уже который месяц подряд, синяки залегли как будто бы навечно, блеск постепенно покидает твой взор; теперь, уже в бодром состоянии, я вижу, что глаза твои подобны туманному озеру и уже никогда не станут прежними. Поблизости нигде нет зеркала, но я знаю, что мои глаза идентичны твоим, из них так же медленно утекает жизнь. Но меня беспокоишь ты. Когда лицо у меня сейчас раскрасневшееся от жары, у тебя оно бледно как полотно, что совершенно не соответствует моему виду, будто мы находимся в помещениях с отличной друг от друга температурой. Что же беспокоит тебя? Не молчи, прошу. Смотрю на него с мольбой и получаю ободряющую улыбку, будто бы мне поддержка требуется больше, нежели ему. Ты с самого раннего детства такой, пускай и старше всего на несколько каких-то минут, но всё же – старший. - Эй, - шепчу я, подползая ближе к краю кровати, - ты как? Ты наклоняешься вперёд и отчего-то тоже шепчешь: - Всё в порядке и никак иначе, - после чего ерошишь мои и так вечно лохматые волосы. Глупость какая, но я хватаю своего близнеца за запястье, дабы ощутить биение его пульса под своими пальцами. Пугаюсь этого своего порыва и одёргиваю свою руку от твоей так же резко, как и схватил её. Холод твоих рук невыносимо жжёт мне пальцы. Ты недоумённо смотришь на меня, не понимая моей этой выходки. Естественно. Конечно, ты живой! По-другому и быть не может. Я дурак, конечно. Сконфуженно улыбаюсь, не зная как объясниться перед старшим братом. Слышу короткий смешок, поднимаю взгляд, вижу, как ты снова откидываешься на спинку кресла. - У тебя чертовски холодные руки, - замечаю я вслух. - Зато сердце горячее, - отмахиваешься ты, вновь улыбаясь. Выглядишь ты, братишка, ужасно слабым и изнурённым, но в противовес этому твои улыбка и голос – самое живое, что я когда-либо видел или слышал. Мы улыбаемся. Уютно. И я забываю о том, что я что-то забыл: оно больше не жужжит где-то на задворках моего подсознания. Мы молчим, но это уже не гнетущая тишина, а напротив: мы снова – единое целое. Я хочу что-то спросить, но ты нагло меня прерываешь: - Что-то ты зачастил в гости ходить. Засыпай и просыпайся. Только я собирался открыть рот, как сон навалился на меня всем своим весом, придавливая к кровати. Я распахиваю широко глаза и прежде чем я понимаю, где я, на мою голову обрушивается шквал воспоминаний, принося с собой отчаянную боль и осознание безысходности. Я вою раненным зверем, который попал в капкан, что раздирает его плоть, вгрызаясь металлическими челюстями. Чувствую себя разрубленным напополам, наполовину мёртвым. Понимаю, что мне некомфортно как духовно, так и физически. Пытаюсь заснуть. - Не вздумай снова засыпать, сынок мой, - слышу родной голос, который ослаб и утратил былую звонкость. Боюсь поднять взгляд, ибо чувствую безграничную вину перед матерью. Боже, как же давно я тебя не то, что не видел, но и не слышал… Нежной рукой ты убираешь отросшие волосы от моего лица, протираешь мой лоб холодным полотенцем, после чего продолжаешь: - Ты стал часто выпадать из реальности. Не посвящай жизнь иллюзиям, проснись же ты наконец. Мне больно видеть тебя таким. Я закрываю глаза, откидываясь на подушках. Пот струится по моему лицу, тело бьётся в ознобе. Вскоре я понимаю, что это вовсе не озноб: словно со стороны я слышу собственные всхлипы. Я вспоминаю всё: бледного брата с выцветшими ресницами, моросящий по чёрной земле дождь, глухой стук лопаты о почву. Тут же осознаю, что ты там выстукивал за мелодию – похоронный марш. Ты пытался мне напомнить таким образом… Даже в моих галлюцинациях ты остаёшься тактичным. Вспоминаю, как ты корчился на кровати, с каждым днём ускользая из моих рук подобно песку, а я сидел на том злосчастном кресле, не зная как помочь тебе. Вспомнил, как земля забирала тебя у меня, а небеса провожали горестным плачем. Около года я существую без тебя и медленно агонизирую. Чувствую тёплую руку на своей руке, нежную и невероятно хрупкую. Открываю глаза и медленно поднимаю взор на нашу мать, бесконечно родную маму, даровавшую нам жизнь. Делаю глубокий вдох, будто перед прыжком в бездну – бесполезный такой вдох, но необходимо нужный. Запоминаю каждую черту столь близкого лица, каждую морщинку, каждый поседевший волосок, что серебром струятся в копне твоих чёрных как смоль волосах. Качаю головой, прощаясь таким образом, но нахожу силы на более достойное прощание, хватит мне отмалчиваться: - А может, мама, земля не есть конец… - неужто у меня такой хриплый голос как у старика? - Что? - Земля дарует жизнь. Может это и есть начало? – я делаю паузу, но ты молчишь. Тогда я продолжаю: - Мама, отпусти ты меня. Нецелым я себя чувствую, прекрати меня звать обратно. Прошу тебя, родная. - Нет, нет, нет! – словно мантру повторяешь ты и плачешь. Тебя трясёт, но руки моей ты так и не выпустила. - Мама… - выдыхаю я, - я устал. - Дети мои! – о, сколько горя можно почерпнуть из твоего гласа. Ты рыдаешь так громко и так беспомощно, отчего я вижу перед собой маленькую чернявую девчонку, а не взрослую и убитую горем женщину. Хотелось бы обнять тебя, родная, но сил не хватит даже на то, чтобы приподнять голову. Смотрю на тебя в последний раз, медленно фокусируя взгляд на твоём лице. - Иди к нему, - одними губами произносишь ты. И мне этого достаточно. Сжимаю твою руку так крепко как могу и растворяюсь с утренними лучами, которые вновь играют в салочки на моём лице. Улыбаюсь. Открываю глаза в знакомой комнате, вижу знакомый узор трещинок на потолке – всю штукатурку в детстве мячом отбили. Да, были времена, столь далёкие и беспечные, когда мама держала нас обоих за руку, а не поодиночке, и провожая в школу, а не на тот свет. И вновь ты меня выдёргиваешь из моих размышлений. В принципе, как и при жизни: - Опять ты? – с нотками скептицизма вопрошаешь ты. - Переселяюсь.