Fade to black

      Солнце на Побережье Мечей даже в начале осени печёт убийственно. Я почти смирилась с ослепляющими лучами, от которых хоть как-то спасает тень деревьев и мой извечный капюшон. Но удушливая жара сводит с ума. Одна йоклол[1] знает, почему жители поверхности считают солнце символом благодати и жизни. Хотя… Без него бы не было растений на земле, которую я недавно купила.       Если бы меня сейчас видели мать, сёстры и… Валас. Не было бы предела возмущению женской половины семьи, а Валас бы довёл меня до бешенства своими шуточками. Викония Де’Вир, дочь Четвёртого Дома Мензоберранзана, жрица Ллос заделалась фермером.       Воспоминание о брате вызывает улыбку и грусть одновременно. Всё-таки его жертва была ненапрасной. Я сбежала, справилась со всем и живу. Привыкла к этому жуткому небу, его грозам и ливням. И у меня даже появились друзья.       Участок земли прямо рядом с моим принадлежит Рорану Мидфаллоу, немолодому полноватому крестьянину, и двум его сыновьям, Джисканану и Фуннарду. Жена Рорана пару лет назад умерла от туберкулёза, сыновья ещё не создали свои семьи. Младший – трудолюбивый, но до ужаса робкий, особенно относительно женского пола. Старший имеет репутацию пьяницы и гуляки, потому девушки из близлежащей деревни не слишком-то разбежались выходить за него замуж. Он даже одно время явно интересовался мной, но то, что я никогда не снимаю капюшона и маски, навело его на светлую мысль, что я уродина. Вывод вполне ожидаемый в краях, где у каждой второй женщины лицо испещрено оспинами, а у каждой первой нос сломан пьяным мужем. Хорошо, что Джисканан отставил свои намерения, потому что не уверена, что отбилась бы от такого верзилы. У людей вообще правят в основном мужчины, так что патриархальных фермеров немало удивляет, что я живу одна и не нуждаюсь в помощи. Я же в своё время не стала демонстрировать своё изумление, узнав от Рорана, что у них тут принято выбирать одного партнёра навсегда. Ну, не то чтобы все следуют этому правилу, но это считается проявлением некой «порядочности».       Крестьянство готовится отмечать какой-то ежегодный праздник, что-то вроде Дня Жатвы. Роран пригласил и меня. Сказал, что приедут его родственники из Берегоста. Я не хочу идти; не представляю, о чём смогу говорить с не умеющими читать и писать женщинами, изъясняющимися на своём собственном языке хуже меня, чужестранки, и мужчинами, которые окосеют ещё до того, как сядут за стол. И… Я всё ещё боюсь людей, слишком свежи воспоминания о том, как их дети бросаются в меня гнилыми яблоками, а фермеры спускают на меня собак. Если меня раскроют, снова будут ненавидеть.       Скрепя сердце, заставляю себя собраться.       Роран столько сделал для меня, что будет неудобно его обижать.       Кажется, я рано. Фуннард косит траву перед домом. Он приветственно машет мне рукой и улыбается во всё лицо. Видимо, не верит, что я уродина. Я сдержанно отвечаю ему; славный он всё-таки парень. Роран рядом, колет дрова.       - Гости ещё не приехали?       - Нет, Вики. А ты проходи, проходи. Джисканан там запёк отменную индюшку с яблоками. Все деревяшки спалил, а нам ещё много нужно, - Роран смахивает пот со лба и почёсывает тёмную от неровного загара шею. – Я давеча на ярманке был, прикупил отличную безделушку для тебя.       - Безделушку? – напрягаюсь; меня всегда смущает чья-либо попытка сделать для меня больше, чем надо бы. Мой бывший «хозяин»-калимшит заваливал меня крупными, безвкусными украшениями, и за это приходилось расплачиваться вполне конкретным образом. Как и за еду и кров. Или?.. Роран бы так не поступил?..       - Да, мелочь, уверен, что тебе понравится, - он достаёт из кармана цепочку из червлёного металла, и в сумерках тускло поблёскивает кулон в виде паука.       Мой ужас и неприязнь просто висят в воздухе, чтобы их ощутить, даже не нужно видеть моего лица. У Рорана слишком паскудная для мямли улыбка. Я понимаю всё мгновенно и кидаюсь бежать.       Тяжёлый удар по затылку заставляет вспыхнуть перед глазами сотни искр. Я теряю ориентацию, мышцы наливаются свинцом, ноги заплетаются; меня тут же хватают цепкие лапы Фуннарда, кто-то срывает с меня капюшон и маску, сильно дёргает за волосы, заставляя откинуть голову. Я ору, кусаюсь, извиваюсь всем телом, пытаясь вырваться.       - Не нравится, дрянь?! Я знал, кто ты! Думаешь, смогла одурачить нас, мерзкая дроу?!       Роран с размаху бьёт меня в челюсть, так что на миг кажется, что моя голова просто оторвётся от тела. Во рту появляется металлический вкус крови, перед глазами темнеет. Роран лупит меня по лицу, пинает в живот. Я изо всех сил наступаю каблуком на ногу держащему меня Фуннарду, тот воет, но не выпускает меня. Роран, грубо выругавшись, одним точным ударом ломает мне колено. Я не кричу от боли, хотя она так сильна, что я теряю сознание.       Просыпаюсь уже прикрученная ремнями за руки к коновязи. Волосы спутались и прилипают к разбитым губам и ссадинам на лице, раненая нога висит плетью. Лопоухий верзила Джисканан является с кухни и окатывает меня ледяной водой из ведра. Все трое ржут, хлопают друг друга по плечам, поздравляя с победой. Без магии Ллос я просто женщина невеликого роста и сложения, без оружия и теперь ещё с раскрошенной коленной чашечкой. Опасная весьма гипотетически. Пантера с вырванными клыками и когтями. К таким, как я, жалости не проявляют. Таких убивают с удовольствием, раздирают в клочья, развеивают прах по ветру и плюют на могилу.       Роран стоит позади меня, скручивая вожжи. Накидывает ремешок мне на шею и душит меня до очередного обморока; Джисканан возится у костра, раскаляя щипцы. Я стискиваю зубы до скрежета, чтобы не кричать. Они не дождутся. Когда старший прикладывает щипцы к моему обнажённому плечу, я рычу, как раненый медведь. Фуннард, визгляво хихикая, бьёт меня по руке обухом топора, ломая пальцы.       Кажется, время тянется очень медленно. Я превращаюсь в сплошной сгусток боли, палёного мяса и раздробленных костей, я не помню себя и желаю только отключиться от всего этого. Я понимаю всё, что ощущали жертвы в подземных храмах: страх, унижение, бесконечное страдание. Мидфаллоу каждый раз будят меня и продолжают своё веселье. Попутно распивают бутылку пиратского рома. Потом Роран и Джисканан уходят к колодцу за водой, а Фуннард остаётся со мной.       - Ты всё ещё хороша, - он дышит мне в лицо перегаром. Зубы он тоже явно не слишком балует чисткой. Одной рукой он грубо щупает мою грудь, хватает за шею, шлёпает по бёдрам и ягодицам, а второй поглаживает своего дружка. Мне хочется плюнуть в его поганое лицо рохли, способного только дрочить на беззащитную, избитую до полусмерти женщину. Да уж. Местные крестьянки не дали бы ему даже в голодный год за мешок муки. А тут – гляди-ка, жрица дроу.       Я засыпаю под звук его оргазменного стона с такой тёплой, такой уютной мыслью о том, как отрежу ему яйца и заставлю их съесть.       Наверное, в следующей жизни.       Снова прихожу в себя. Перед глазами всё кружится, помимо бесконечной, тупой боли ощущаю ещё и жар. Меня знобит. Дышать нечем. Слишком душно и темно даже для элейнтской[2] ночи.       Надо мной дощатая крышка гроба. С утробным звериным воем начинаю скрестись в неё, срывая ногти на поломанных пальцах, бью по дереву из последних сил. Нет, о проклятая Бездна, нет!.. Воздуха не хватает, и я велю себе успокоиться. Я хочу жить. Очень, очень хочу жить. Я прошла через всё это не для того, чтобы закончить вот так!       Слёзы наворачиваются на глаза, но не проливаются, а продолжают жечь. Больнее некуда, и я внезапно понимаю, что вынесла и это. Меня словно кто-то уберёг.       Всё равно не могу сосредоточить взгляд; недавнее сотрясение мозга и лихорадка этому никак не способствуют. Темнота окутывает мягким, приятно тяжёлым бархатом, я мысленно парю по ночному небу в волнах прохладного ветра и свете звёзд. Картина меняется; я вижу высокую, статную женщину с длинными, блестящими чёрными волосами и мраморно-белым лицом. Она кружится в грациозном танце с двумя филигранными клинками. Она прекрасна и недосягаема, как самый непроницаемый мрак. Сильная, гибкая, абсолютно свободная дикая кошка. Её тёмные одежды только подчёркивают соблазнительность обманчиво нежной и бесконечно холодной кожи. Я не могу оторваться от её чарующих движений, развевающихся волос и покачивающихся пурпурных перьев её полумаски. Я больше не чувствую боли.       Женщина останавливается внезапно, и её взгляд словно пронзает всё моё существо. Багровые, как запёкшаяся кровь, глаза смотрят на меня, в их зрачках – пустота, пропасть, небытие.       Я не боюсь. Я готова стать частью её.       Слёзы сбегают по вискам и исчезают в волосах. Ощущаю прилив силы, так давно не посещавшей меня. Привычно концентрируюсь и излечиваю свои обожжённые ноги, сломанные колени, рёбра и пальцы, ссадины и отёки на лице и синяки на всём теле исчезают. Зрение снова чёткое, я вижу каждую щёлку в досках гроба.       Пробиваю крышку простейшим заклинанием, огненной руной. Земля сыпется на меня, но могилу выкопали наскоро и неглубоко, так что я выбираюсь.       Идёт самый тёмный час ночи.       Мидфаллоу так гогочут, что их слышно ещё со двора. Три силуэта в колышущемся свете камина продолжают опрокидывать кружки.       Я предусмотрительно тиха под спасительным, родным покровом тьмы.       Короткий спор пьяных голосов приводит к тому, что Джисканан встаёт и плетётся во флигель за ещё одной бутылкой. Я прячусь за открытой дверью, читая заклинание Тишины в радиусе нескольких метров. Пока старший Мидфаллоу подносит бутылки к факелу, чтобы разглядеть этикетки, я захлопываю дверь, придвигаю к ней неподъёмный дубовый стол, в беспорядке валю грабли, мотыги, лопаты и поджигаю здание.       Всё срабатывает так, как планировалось. Вопли Джисканана и попытки выбить дверь заглушает магия. До его отца и брата доходит, что рядом пожар, только когда запах гари и густой чёрный дым начинают заполнять всё вокруг. Они выбегают из дома, несколько секунд бесполезно мечутся вокруг, Фуннард наконец соображает кинуться за водой к колодцу. Роран зовёт Джисканана, силится отодвинуть тяжёлый стол; в этот момент с треском вылетают стёкла. Роран, обжигаясь, пытается вызволить сына. Тот нечеловечески воет, беспомощно лёжа на полу с переломленной и придавленной балкой ногой. Я до конца смотрю, как он умирает в пожирающем пламени, как наливаются и лопаются волдыри на красно-коричневой коже, с сухим треском горят волосы и прижаривается к телу одежда. Заклинание Тишины уже рассеялось, и высокий крик Джисканана режет мне барабанные перепонки. Роран отшатывается, когда кровля флигеля рушится.       Он в шоке глядит прямо перед собой, беззвучно шевеля губами. По его морщинистому лицу текут слёзы. Я показываюсь ему ровно на долю секунды, чтобы не успел вскочить, и киркой проламываю ему череп.       Наконец прибегает Фуннард. Ведро воды гротескно запоздало. Я не таясь стою над трупом его отца и взвешиваю в руке кирку. Младший Мидфаллоу с воплем кидается на меня, явно не ожидая от меня силы, которой меня наградила Шаар Царица Ночи. Я отбрасываю его на несколько метров ударом телекинеза и парализую чарами. За спиной всё полыхает, слышу блеяние спасающихся от пожара коз и квохтанье кур. Фуннард то отчаянно ругается, то хнычет. Я неторопливо кастрирую его ржавым ножом.       Когда он перестаёт биться в судорогах, а кровь больше не хлещет в такт затихающему пульсу, я ещё раз обхожу ферму. На столике во дворе стоит недопитая бутылка ликёра. Присаживаюсь на грубо сколоченный стул и делаю пару глотков. Сладкий, тяжёлый напиток совсем даже неплох, но для меня его вкус почему-то невыразителен. Он несколько согревает. Наблюдаю, как постепенно от фермы остаются одни угли.       До Аскатлы должно быть недалеко. [1] Йоклол – демоническая служанка Ллос, богини Хаоса и пауков. [2] Элейнт (угасание) – сентябрь.