И значит мы умрем

Наверное, так надо было. Во всяком случае, я продолжаю себя убеждать в этой наивной нелепой надежде, что просто так надо было. Так надо было, чтобы мы были всё время вместе. Чтобы мы были неразлучными друзьями, чтобы мы были рядом друг для друга. Ведь так надо было. Так надо было, когда ты стал избегать меня. Так надо было, когда я поймала тебя после твоей учебы и буквально заставила признаться. Я боялась потерять тебя, боялась потерять друга. Но лучше бы было, если бы я и дальше ничего не знала... или же наоборот? Я до сих пор не знаю ответа. Так надо было, когда ты сказал, не глядя мне в глаза, что у тебя СПИД. И я повторяю изо дня в день — так надо было… ххх — Шах и мат, — скучающим голосом возвестила я, сбивая последнюю фигурку с поля. — Ты безнадежен. Твоя рука взметнулась над доской, словно пытаясь найти опору для своего бедного короля, но увы. Осознав свое бедственное положение, ты побеждено вскинул руки и откинулся на подушки. — С тобой играть бессмысленно. Всё равно я проигрываю. — Смирись просто с тем, что я сказала, — я собрала шахматные фигурки и спрятала обратно в пакет. Единственное развлечение для нас в последние месяцы. — Ну уж нет, — ты рассмеялся. — Просто сегодня не мой день. — Как и все предыдущие недели. Ты же сам мне говорил, что тебе тут нечего делать целыми днями. Пока я на учебе, учи правила, — я усмехнулась. За окном тем временем сгущались тучи, предвещая очередной дождь. Октябрь в этом году слишком дождливый. Серый, холодный, дождливый. Что полностью отражало состояние наших душ в этот год. — Лучше принеси мне хорошую литературу. — Я лучше принесу тебе свой плеер. С кассетами. Ты обреченно закатил глаза. — Короче, принеси мне хоть что-нибудь. — Окей, Мих, — я поднялась со своего места. Время уже близилось к девяти часам утра. — Я сейчас в институт, потом приеду к тебе обратно. Выживешь без меня? Ты махнул рукой, давая понять, что вполне продержишься без меня. А выйдя из палаты, я тихонечко сползла на пол, осознавая, что долго я не выдержу. В отличие от тебя мне не хватает оптимизма верить, что всё у нас будет хорошо. ххх — Глотай, — я настойчиво протягивала тебе надтреснутый стакан с водой в одной руке и таблетки — в другой. — Глотай, кому говорю. Ты покачал головой, но всё же выполнил мою просьбу. Я видела, как ты морщился, когда проглатывал эти мерзкие таблетки, жадно запивая их прокипяченной водой. Но так надо было. Я гладила тебя по голове, стараясь унять эту противную дрожь. Как странно получалось — опасность грозила тебе, а я боялась больше твоего. И в такие моменты я ненавидела тебя за твой оптимизм. — Включи новости, — попросил ты. Я медленно перевела взгляд с маленького телевизора на тебя. — Зачем? Там ничего хорошего не скажут. — Хочется знать, что изменилось, — ты напротив, не смотрел на меня, предпочтя любоваться серым пейзажем за больничным окном. — Мир еще стоит на месте. А большего нам и не надо знать. Ты вздохнул. Я прекрасно знала, зачем ты попросил меня об этом. Но выполнить эту просьбу я не могла, даже для тебя. ххх — А я говорю — Австрия! — ты так забавно махал руками, пытаясь убедить меня. Я сидела на твоей больничной койке, придерживая карту с расписанием рейсов. Это было такое внезапное желание, которое возникло спонтанно. Ровно как и твое неожиданное желание увидеть Австрию. Я покачала головой. — Миш, это слишком дорого. Давай в Латвию? Или в Польшу? — Это слишком скучно, — ты с недоверием косился на карту с предложенными рейсами. — Ну, Женька, давай в Австрию! Напоследок можно и шикануть… достанем визы, съездим, отдохнем хоть раз… — твой мечтательный взгляд заставил меня лишь содрогнуться. Я прекрасно осознавала, насколько несбыточными будут твои надежды и мечты. Но, улыбнувшись, дабы ты ничего не заподозрил, лишь кивнула: — Ладно, Австрия, так Австрия. А в глубине души я понимала, что никакой поездки у нас не будет. И почему-то мне казалось, что ты тоже в это не веришь. В который раз я задала себе вопрос — кто кого пытается ободрить? Я поддерживаю тебя, или же наоборот? Доживем ли мы? ххх — Мне надо уехать в Москву. Ты задумчиво посмотрел на меня, словно обдумывая мои слова. А затем растерянно спросил: — В смысле? — Институт организовал недельную практику в Москве. Мне надо будет уехать, но только на два дня. Я вернусь как раз к тому времени, когда… — Ты веришь, что «завтра» еще возможно у меня? — зря ты это сказал. Твоя горькая усмешка эхом отдавалась в моих ушах еще годы и годы спустя. Из всех фраз, которые ты мне говорил, из всех слов, что я слышала от тебя, в ушах отдавалось только это. Но я тогда ничего не сказала в протест, а лишь тихо прошептала: — Я верю. Впервые за эти страшные долгие месяцы я действительно верила в то, что у нас возможно это. И «завтра», и «послезавтра»… Ты кивнул, словно проверяя меня. Непонятно было только — на что? — Женьк, — ты произнес это тихо, но в тишине палаты я отчетливо слышала твой голос. Только тогда я с ужасом заметила, как ты изменился. Как ты исхудал. Какой болезненный вид ты приобрел. — Женька, приезжай поскорее. Я сглотнула ком в горле и хрипло ответила: — Конечно. На прощание, когда я поцеловала тебя в лоб, ты судорожно сжал мою руку, словно пытаясь удержать. И лучше бы я расценила это как знак свыше. ххх — Прости меня, — я смотрела в твое застывшее лицо, которое смотрело на меня с надгробия. Я не успела. Ты не дожил до «завтра». Я провела рукой по камню, расчищая его от снега. Ты ушел, как и хотел — без меня. Я не была рядом с тобой в последние минуты. Я не запомнила твоих последних слов и прикосновений. Я не запомнила ничего. Только твой облик, твою больничную палату, которую ты не хотел покидать, твою короткую жизнь. А ведь у нас много чего могло быть. Мы были ничем не хуже других. Мы были такими же. Да только тебе не повезло. Мы все равны от рождения, но кому-то выпадает доля страданий и мучений. И выбор в том году пал на тебя, обрекая на долгие жуткие годы борьбы. Мы были близки к жизни, Миша. И даже сейчас я продолжаю думать за нас двоих. Боюсь, я никогда не научусь жить сама по себе.