Dream until your dreams come true

- Старик! Старииииииииик… Поздравь нас с тобой, мы опять не чемпионы, - пьяный Уилшир висел на плече не менее пьяного Аарона и нараспев выговаривал горькие слова, вываливаясь из паба, который находится аккурат между их квартирами. Серьезно, они шагами мерили. - Я не хочу нас с этим поздравлять. Я нас поздравлю с днем святого Тоттерингхэма*. Всегда в нашей тени! Хахахаха, - Рону нравилось говорить именно такие местоимения: «нас», «мы», применять глаголы, относящиеся к ним обоим. И если Джек делал это скорее неосознанно, то Аарон – очень даже нарочно. Появлялось хоть какое-то ощущения связи между ними. Связи. - Что ты думаешь о Тоттенхеме? – Уилшир прокричал это куда-то вверх, мимо смеющегося и никогда не отвечающего на такие провокации Рона. - Дерьмо**! – группка фанатов на противоположной стороне тротуара прокричала это почти в унисон, если учитывать, сколько они все, скорее всего, выпили. Такое в день святого Тоттерингхэма вообще не удивительно. Они наверняка не знали, кому отвечают. А если бы даже знали, им все равно никто бы не поверил. Пьяно посмеиваясь и переговариваясь о какой-то ерунде, двое мужчин тронулись в сторону дома одного из них. Аарона. Аарона Ремси. Того самого, который сейчас со всех сил старался не думать именно о том, что в его квартиру, в его комнату, в его ночь идет не совсем понимающий все происходящее Джек Уилшир. Гребаная заноза в заднице (с отличной задницей), от которой почему-то никуда не деться. Они стали друзьями как-то совсем случайно. Не по воли кого-то из них. Просто в какой-то момент, когда парни еще считались молодняком, кто-то (никто не помнит, кто, но Аарону нравится думать, что это был Тьери) в отсутствии Джека на тренировке спросил именно Аарона, где же это жопастое недоразумение. Ремси не знал, но почувствовал себя обязанным узнать. Так и завертелось. Джек, к слову, тогда просто тупо проспал. Но теперь это уже и не важно. Они были друзьями странно. Не писали друг другу в твиттере и фейсбуке, не называли друг друга «бро», не фотографировались вместе и не обнимались во время тренировок. Они много разговаривали, рассказывали друг другу о проблемах и небольших радостях. Почти не делились страхами. Джек потому что никогда ничего не боялся, кроме непомерной скорости и высоты. Да и то боролся со всеми этими страхами какими-то своими методами, только от мысли о которых у Аарона потели ладони. А сам Ремси не делился страхами потому что боялся только одного – что Уилшир однажды узнает о той самой мыслишке, нежданной, ненужной, тошнотворной и какой-то по-девичьи пошлой мыслишке, которая вот уже скоро пол года как сидит где-то в левом крайнем уголке подсознания валлийца: «интересно, какие же на вкус губы у Джека?». Она пришла неосознанно, как-то невпопад, когда под конец тренировки Аарон услышал из другого конца поля голос со сладким баскским акцентом, который говорил о том, что юное арсеналовское дарование скоро совсем уж сгрызет свои губы, если не перестанет их так сосредоточенно кусать во время растяжки. Ремси обернулся резко и успел увидеть, как Джек отпускает нижнюю губу с захвата ровного ряда зубов. Раскрасневшуюся, налитую кровью, покусанную и обветренную. Такую… волнующую. Волнующую губу. Более дурацкого словосочетания придумать, кажется, нельзя было. Поэтому Аарон его у себя в голове с того дня благополучно ни разу не произносил. А вслух, так и тем более. Но думать о их вкусе начал. А иногда, почти проваливаясь в сон в своей постели, или неожиданно перед самым просыпанием, или вообще уж непонятно какого лешего непосредственно перед оргазмом с кем-то-там-неважно он представлял, как эти губы пробует. И в его мыслях это было быстро, отрывочно, не сладко и не горько. Как-то совершенно непередаваемо, неописуемо ни одним в мире известным словом. По-джековски, разве что. И то не совсем. И вот теперь для этого была возможность. Узнать раз и навсегда этот вкус, получить по челюсти и никогда больше не общаться с Уилширом. Разве только на поле и то вскользь. Смог бы он это пережить? Очень врядли. Но решение уже было принято. Аарон знал, что, не смотря на все свои сомнения, сегодня поцелует Джека. У себя в гостиной. Даже представлял, как это будет. Даже догадывался, что будет дальше. Даже чувствовал, как будет жалеть. И был уверен, что точно не отступит. Пока Ремси, удалившись в ванную, мыл руки и с каким-то садистско-мазохистским удовольствием исследовал свое лицо на признаки гейства, Джек нашел в гостиной его детские альбомы и заливисто смеялся над первой же фотографией. Ничего смешного в ней, на самом деле, не было. Там был Аарон. Маленький еще, в шерстяном костюмчике фиолетового цвета, который, кажется, был в детстве у всех. Просто выражение лица у него было такое… Уилшир, продолжая смеяться и даже немного похрюкивая, говорил, что глаза здесь у валлийца взрослые не по годам. Что в понимании нетрезвого Уилшира значило «взрослые глаза» анализировать не хотелось. Поэтому Аарон дрожащими руками вытащил из его рук альбом, аккуратно убрал его на место, а потом, повернувшись обратно, наклонился и поцеловал. Уилшир, кажется, не сразу понял, что произошло. Он сделал шаг назад, но позади оказалась стена и это совсем не помогло. Он попытался упереться руками в грудь валлийца, но, поднимая ладони, остановился где-то на уровне пояса и схватился за бока валлийца. Исключительно для того, чтобы не упасть. Куда он мог упасть, будучи зажатым между горячим роновским телом и твердой кирпичной кладкой, история умалчивает. Губы Джека оказались горьковатыми от пива и шершавыми от ветра. И если откинуть все лишнее, абсолютно не поддавались описанию. Они были джековскими. Твердыми, упрямыми, тем не менее, отвечающими взаимностью, жадно ловящими воздух и шепчущими «совсем дурной». Целующими шею и за ухом, стирающими границы, делящими роновский мир на «до» и «сейчас». Никакого «после» быть не может. Голова кружилась от выпитого, адреналина и недостатка воздуха. И от этого мир смыкался только вокруг их двоих. И, кажется, не было Лондона, Арсенала, одноклубников и, наверное, даже Венгера. Не было ничего вокруг. Кажется, они могли бы долго так стоять, прижимаясь друг к другу, сжимая, обнимая, вытягивая какие-то мысли о том, что это неправильно и выбрасывая их в ту самую пустоту. Не может быть то, что так приятно, так естественно, так нереально крышесносно неправильным. Они могли бы стоять долго, но природная любознательность Джека победила страх и он решительно полез кончиками пальцев под ремень джинс Аарона. Ремси к этому оказался не готов. Нет, он не боялся, у него не было целомудренных мыслей о том, что слишком рано, нужно подождать или еще что-то. Он просто остатками сознания понимал, что не выдержит, что много для одного раза, что хочется растянуть удовольствие и предвкушение на подольше. Ведь каких-то десять минут назад он даже предположить не мог, что для этого предвкушения будет место, что на этот момент он еще не будет разбитым, пустым, без лучшего друга и надежд на хоть какое-то подобие хоть каких-то отношений между ними. Лежать на диване и обниматься оказалось тоже до одурения великолепно. Хмель уже выветрился совсем от нервных потрясений и эйфории. Джек жался к груди и гладил ладонями живот Аарона, а сам валлиец до сих пор не верил во все это. Он пытался запомнить побольше, хотел чувствовать тепло кожи Уилшира на пальцах и потом, позже, всю жизнь. Хотел, чтобы этот джековский терпковато-сладкий запах въелся в собственную кожу и был рядом всегда. Мечтал быть с ним как можно больше. И имел надежду на исполнение мечты. До этого момента Ремси даже не знал как сильно, щемительно-нежно, непередаваемо безгранично он любит это жопастое недоразумение. Он даже хотел тут же об этом поведать Уилширу. Но не стал. Это же ведь только в роновском мире всегда можно говорить напрямую все, что чувствуешь. А некоторым людям нужно подождать, понять и осознать. И что-то подсказывало, что Джек относился именно к таким. Проснуться под утро на диване с ощущением, что конечности сейчас совсем отвалятся – это не лучший вариант. Но это можно пережить, если просыпаешься с Джеком Уилширом. У Аарона в голове это прозвучало как рекламный слоган и он тихо хмыкнул. Наверное, не стоит бояться провала больше, чем возможности оставить себя на всю жизнь без того, что могла бы принести маленькая попытка сделать то, чего хочешь больше всего на свете. *День св. Тоттерингхэма – праздник фанатов Арсенала, который не привязан к дате. Он отмечается тогда, когда положение в турнирной таблице и количество матчей, оставшихся до конца сезона математически не оставляет возможности Тоттенхэму обогнать или догнать Арсенал. К слову, в этом году он был вчера. **«Что ты думаешь о Тоттенхэме?» - «Дерьмо!». – Старая кричалка «What do you think of Tottenham? – Shit! – What do you think of shit? – Tottenham!”