Однажды (рабочее)

Стоило отметить, что у Анны Валериус ещё при жизни был талант выбешивать графа Дракулу. Уникальность же её положения состояла в том, что она одна из немногих выбешивала Владислава больше одного раза, потому что обычно те, кто вызвал гнев господаря Валахии, этот самый гнев не переживали. И если раньше Дракула относился к её поведению с насмешливой снисходительностью, потому что знал: одно его желание — и она станет его покорной марионеткой, то теперь всё изменилось. Влиять на Анну он ещё может, но ровно до того момента, как она не решится открыть брату свою новую сущность. Опять-таки, с этим самым влиянием нужно не пережать, чтобы самому не подтолкнуть цыганскую принцессу в сторону прямо противоположную от желаемой. Пусть Владислав по-прежнему был сильнее неё, зато рядом с ней теперь ошивался загадочный изверг непонятных возможностей и неустановленной степени адекватности. Предположим, их только двое, а у Владислава практически свой собственный клан, поэтому в случае конфликта перевес на его стороне, но где-то по близости бродит загадочная Мэй… Сейчас раздражение господаря Валахии её высочество вызвало тем, что умудрилось исчезнуть. Никто не видел, как она уходила, создавалось впечатление, что она просто растворилась в воздухе, но эту теорию Владислав отмёл как маловероятную. Если бы Анна умела так делать, едва ли после их памятной утренней встречи она бы шла домой пешком, позволяя проследить за собой регенту Штраусу. Так или иначе, а Дракула решил, что выше его достоинства тратить время на размышления, что там с Валериусовской соплячкой, когда у него есть масса других дел. В конце концов, никуда она не денется. В Васерии остался её брат, а в Будапеште остался Гархольд, который, по смутным ощущениям Дракулы, медленно, но неотвратимо переезжал в особняк господаря Валахии. Во всяком случае, куда бы Владислав не пошёл, он постоянно натыкался, то на Гархольда с Сиреной, то на Гархольда с Катериной, то на рыжего кота, то на вещи, которые никому из обитателей особняка явно не принадлежали, во всяком случае, Дракула не мог представить, кому кроме Гархольда мог понадобиться здоровенный там-там. Так же в самых внезапных местах особняка начали с завидной периодичностью обнаруживаться надкусанные эклеры, а только одно из знакомых Владиславу существ жрало эти пирожные в количествах для любого другого достаточных, чтобы впасть в сахарную кому. Дел у Владислава было действительно достаточно. Вечером после йольского приёма выдвинулись в Карпаты три отряда бойцов, один из них под его непосредственным предводительством. Ну, точнее, все думали, что под его. Этому сопутствовали некоторые трудности: менять внешность как цимисхи Дракула не мог, постоянно быть невидимым затруднительно, но ни у кого не должно было быть сомнений в том, что господарь Валахии покинул Будапешт. Способ, позволивший бы Дракуле открыто оставаться на виду и следить за ситуацией, требовал некоторой подготовки. Вампиры, не желавшие давать полноценное становление смертному, но хотевшие привязать его к себе, часто создавали гулей. Среди сородичей ходили жутковатые слухи о том, что прародитель цимисхов, пробудившись, может вселиться в тело любого, кто связан с ним кровными узами, и даже убить. Никто не знал, насколько правдивы эти слухи, но что наиболее древние и могущественные вампиры могут вселяться в тела своих гулей и таким образом даже ходить под солнцем, было фактом. Для многих из них это бы единственный вариант увидеть ещё раз рассвет. Владиславу солнце было нипочём, но вот побродить иногда неузнанным было полезно. Неприятная особенность ритуала заключалась в том, что пока Владислав существовал в теле своего слуги, его собственное оставалось без присмотра. Так же чужое тело существенно ограничивало силы вампира. Физически оно было куда слабее, что до вампирских способностей… В этом теле были доступны только самые лёгкие и примитивные действия — слишком большой избыток пропущенной через него силы мог просто прикончить его, и в таком случае Владислава снова бы вышвырнуло в своё собственное. В общем, Дракула пребывал в скверном расположении духа и слабом теле гуля, Анна пропала, развлекать себя издевательствами над Гэбриелом он не мог — его чувство юмора выдало бы его сразу, если и не самому охотнику, то его чересчур хорошо для монаха разбирающемуся в чёрной магии другу. Его настоящее тело было надёжно спрятано в ритуальной комнате, а ему самому оставались только беседы с Максимилианом — одним из немногих, знавших, кто он на самом деле, и тщательные наблюдения за главами кланов, в особенности за австро-венгерским князем. Был ещё, впрочем, вариант попробовать сблизиться в чужом теле с Гархольдом — авось узнает что-то новое, что не смог узнать будучи собой, но цимисх смотрел так внимательно и подозрительно, что у Владислава зарождались нехорошие подозрения, что тот куда умнее, чем кажется, и понимает, кто сейчас разгуливает в теле гуля. Что, впрочем, не мешало Гархольду абсолютно по-хамски игнорировать его возмущение постоянно находящейся в разных неподобающих местах грязной посуде, окуркам и недоеденным пирожным. Вообще, Владиславу обычно и дела не было до того, какой хаос творится в замке, но когда этот хаос непостижимым образом стал проникать в его кабинет и библиотеку… Самое неприятное было, что за кабинет Гархольда даже отругать сейчас толком не было возможности: первый же вопрос, который бы последовал за этим, звучал бы как «А сам-то ты что делал в кабинете своего хозяина?», ибо Дракула посторонних в этой комнате категорически не терпел и едва ли позволил бы шастать туда какому-то постороннему гулю в его отсутствие. В таком вот отвратительном настроении господарь Валахии шёл по коридору, когда чужой поток сознания вихрем ворвался в его голову. Дору Добижа служил своему господарю давно и хорошо знал все его повадки. Именно ему и досталась честь вести в Карпаты отряд бойцов под видом самого Дракулы. Он знал, что по факту это означает лишь то, что его попытаются вывести из игры первым, и делать это будут наверняка, потому что истории о неуязвимости валашского князя были уже своего рода легендой. И, тем не менее, он был рад служить своему господину. Отряд, который он возглавлял, был сформирован частично из вампиров самого Дракулы, частично из гвардейцев Камариллы, предоставленных в большей степени Карлом Ленцем и в меньшей — Альвахом Игрейном. Осторожный вентру не торопился расстаться со своими основными бойцами, придержав их в городе рядом с собой. Они выдвинулись вечером дня после йольского приёма. Для большинства из них свет был губителен, поэтому идти можно было только ночью. В первую им повезло — они нашли пещеру, в которой спрятались от скупых лучей неласкового зимнего солнца. На вторую же убежища не нашлось и пришлось зарываться в промёрзшую твёрдую почву. Вентру всем своим видом выражали неудовольствие, но вслух ничего не говорили, ибо носферату бы точно не преминули проехаться насчёт изнеженной аристократии. Впереди было столкновение с Шабашем, и накалять обстановку в этой ситуации не хотел никто. Третий день они провели в ущелье между скалами, глубоком настолько, что свет не доставал до его дна. Стаи Шабаша стекались в Карпаты, но совершенно не собирались концентрировать свои силы в одном месте. Они равномерно распределялись по территории, на карте своими очертаниями напоминающей кляксу, и не выходили за её рамки. Сам Дракула предполагал, что это и есть та территория, которую они исследуют в надежде найти искомое. Это делало централизованный удар невозможным, и в один день вместе с ними другими дорогами отправились ещё несколько отрядов. Примечательно было то, что никто из глав кланов сам возглавлять отряд не пожелал. По приблизительным подсчётам в горах орудовали около десятка стай. Иногда две-три из них объединялись для нападения на какое-либо поселение, но после этого сразу же снова распадались и расходились в разных направлениях. Как правило, на месте разграбленного села оставалось характерное место с выпотрошенными трупами и каким-то подобием алтаря. У Владислава было подозрение, что на кровавых ритуалах специализируется только одна или две стаи Шабаша, малочисленные в силу особенностей своих знаний, и поэтому дорожащие каждым членом. Это бы отлично объясняло эти объединения: жертвоприношения невозможны без хороших ритуалистов, но рисковать этими самым ритуалистами по меньшей мере глупо. Объяснение было совершенно логично и очень не нравилось Дракуле тем, что Шабаш, как его знали все, не стремился раньше беречь своих членов, пусть даже ценных, а следовал принципу «сдох — значит сам в этом виноват». Нынешняя осторожность и организованность его бойцов наводила на нехорошие размышления. Группа Дору Добижа была хорошо вооружена и с лёгкой руки Максимилиана Штрауса снабжена несколькими амулетами необнаружения. Конечно, амулетов на все случаи жизни нет ни у кого, но те, что были, существенно повышали шансы остаться незамеченными. Шабаш же таким явно не пользовался. На четвёртую ночь его присутствие буквально ощущалось в воздухе. Идти дальше было опасно, и Дору сделал то, что на его месте мог бы сделать Владислав. В нескольких километрах от них был оторванный от цивилизации хутор, где жило около десятка человек. Бойцы Шабаша не могли обойти его вниманием. Засада была организована по всем правилам. Они выбрали место на возвышении, но под отвесной скалой, тем самым исключив подход неприятеля со спины, и в то же время оставив себе возможность просматривать территорию, чтобы вовремя заметить чьё-либо приближение. Вампиры рассредоточились цепочкой, чтобы в случае чего быстро разбежавшись суметь взять хутор в кольцо. Умевшие становиться невидимыми просто растворились в воздухе, остальные же даже дышать перестали, чтобы не выдать своего присутствия. Они слишком привыкли самим быть охотниками. Почуяв приближение стаи, они только замерли в предвкушении расправы над бесчинствующим в Карпатах врагом. Что что-то пошло не так они поняли только когда твёрдая подмёрзшая земля вдруг издала противное хлюпанье и расползлась грязью под ногами. Стоявшие по правому флангу провалились в неё по шею, остальным повезло больше — они просто оказались по колено в грязи, но затем произошло что-то невообразимое: земляное месиво снова затвердело, и все, провалившиеся в него, оказались в ловушке. Носферату — сильные по природе своей бойцы, рванулись прочь из объятий земли, державшей вампиров как держит янтарь прилипших к себе насекомых. Часть из них смогла вырваться, но потратила на это драгоценное время. Дору пришлось сделать невероятное усилие, чтобы освободиться, и усилие это болью отдалось в коленных суставах. Оглянувшись, он увидел около пяти бойцов, так и застрявших по самую шею и не имеющих никакой возможности выбраться. Стоявший рядом Айгору Моргун теперь валялся на земле, и воевода с ужасом увидел, что конечности вампира расплющены, будто побывали под прессом. Кому-то из носферату пришлось приложить такую силу, чтобы вырваться, что суставы ног были повреждены. Все эти ранения не были смертельными, но требовали времени на регенерацию. Времени, которого не было, потому что возникшие из-за деревьев шабашиты с гиканьем неслись на врага, приняв своё звериное обличье. Айгору рывком вытащил из-за пояса флягу и приложился к горлышку — процесс регенерации пошёл куда быстрее. Его примеру последовали и другие. — К бою! — рявкнул Дору. Отряд, выстроившийся ранее вдоль отвесной скалы цепочкой, быстро перестроился согласно новым обстоятельствам: стрелки и маги — назад, боевики спереди. Шабашитов было больше, но бойцы Дору были сильнее и лучше организованы. Боевики пригнулись и в первые ряды нападавших полетели пули и заклятия, воздух наполнился жалобным воем, а через пару мгновений они схлестнулись врукопашную стенка на стенку. Дору с удовольствием всадил когти в грудину напавшего на него шабашита, и через секунду сердце того уже существовало отдельно от тела. Следующие пару минут всё шло неплохо, и он уже было надеялся, что вернётся в Будапешт с победой. А затем… Земля загудела под их ногами и заплясала ходуном, Шабашиты отпрянули прочь, будто бы испугавшись противника. «Почему они убегают? Шабашиты никогда не убегают с поля боя, даже если видят, что проигрывают…» Объяснение пришло очень быстро. Отвесная скала, оберегавшая их от нападения сзади, сотряслась, предвещая обвал градом мелких камней, посыпавшихся сверху. Отряд Дору рванулся вслед за шабашитами, но не успел, половину вампиров погребло под завалом, оставшихся же было уже недостаточно ни для победы, ни для того, чтобы хотя бы выбраться целыми из этой заварушки. На глазах Дору на Айгору напали сразу трое шабашитов и растерзали сородича. Воевода метнул в одного из них серебряный кинжал, но Айгору было уже не помочь. — Это он! — заорал кто-то из стаи, показывая в сторону Дору, и он понял, что конец неотвратим. Собрав последние силы, он оторвал от себя иллюзию господаря Валахии, а сам бросился бежать. Осязаемой иллюзии едва ли хватит на минуту. Слишком мало, чтобы убежать далеко, но достаточно, чтобы успеть передать послание. Усилием воли Дору заставив себя сконцентрироваться, не теряя темпа, Дору позвал своего хозяина. Первое, что сделал господарь Валахии, придя в себя после потока сознания, закончившегося определённо смертью его воеводы, это выругался так, что мог бы вызвать восхищение Гархольда, а затем решительным шагом направился в гостиную, которая полюбилась им с регентом тремер для полуночных разговоров. — Мой отряд разбили, а меня самого, кажется, прикончили, — возвестил господарь Валахии, вихрем врываясь в комнату. — И, судя по воспоминаниям моего воеводы, нас там ждали заранее. — Я могу осведомиться о подробностях? — спросил регент. Господарь Валахии кратко пересказал увиденное глазами Дору Добижа. — Плохо дело, — поморщился тремер. — Значит, кто-то из глав всё-таки заигрывает с Шабашем. И скорее всего, это Вильгельм. Надо узнать, что случилось с двумя другими отрядами. Владислав пожал плечами и упал в кресло. — Самое мерзкое, что все мои обвинения по-прежнему будут бездоказательны, — мрачно сообщил он. — А то, что произошло с землёй, в которую провалились мои бойцы… Я про такое только слышал раньше. — Я тоже, — вздохнул Максимилиан Штраус. — И с учётом того, в каком контексте я слышал эти рассказы, оптимизма это не добавляет. — Устроить такое мог только достаточно сильный маг. — Магия определённо не тремерская, — протянул регент. — А помимо тремеров магия стихии такого уровня встречается только у… — Извергов, — закончил за него Владислав. — Путь земли. Если только они не привлекли на свою сторону кого-то из человеческих магов или даже фейри. — Фейри давно никто не видел. Теоретически, так тряхнуть землю могло нечто, пришедшее с той стороны Изнанки. — Тогда там рядом должен был бы быть алтарь. Да и всплеск потусторонней энергии был бы ощутим. Так или иначе, самое простое, что мы можем сделать, это попросить прокомментировать произошедшее кого-то из извергов. У нас их, в конце-концов, целых двое. — Я слышал, принцесса Анна пропала, — заметил Максимилиан. — Как пропала, так и вернётся, — махнул рукой Владислав. — А вот её брат в ночи как раз здесь: развлекает всю женскую половину особняка и совершает набеги на мою кухню. Пусть начнёт наконец приносить пользу. — Когда вы объявите, что вы чудом спаслись? — поинтересовался тремер. — Я пока подожду. Хочу посмотреть, кто первый принесёт вести, что мой отряд разбит, и как на эту новость отреагируют главы кланов. К тому же, будет странно, если я появлюсь в Будапеште той же ночью, что на нас напали. Регент тремер со вздохом кивнул, соглашаясь с вышесказанным. Следующие два дня было затишье. Ни от кого из глав кланов не было ни слуху ни духу. Владислав уже начал было терять терпение, но вечером второго дня грянуло. Вильгельм Нанн созвал заседание, на котором с прискорбием сообщил о том, что отряд господаря Валахии был разбит Шабашем, что сталось с самим Дракулой — неизвестно и будет проведено тщательное расследование, не являлось ли произошедшее грязной игрой Владислава, который по-настоящему в сговоре с шабашитами, но и с Камариллой ссориться не хотел. Сейчас же лучшее, что можно сделать, это разрешить ему, Вильгельму Нанну, воцариться в Трансильвании и навести наконец порядок на этих землях, а уж он поспособствует тому, чтобы раз и навсегда изгнать Шабаш из Карпат. Господарь Валахии, который происходящее на заседании никак комментировать не мог, потому что наблюдал за ним тайно через большое зеркало в гостиной, от такой наглости просто взбесился, хотя чего-то такого и ожидал. Что, впрочем, не помешало ему досмотреть заседание до конца, внимательно отметив, кто был за, кто был против, и с какими выражениями лиц сидели все присутствующие. После чего он не преминул немедленно вернуться в своё тело и собрать уже разошедшееся заседание ещё раз. Лицо Вильгельма, лицезревшего Дракулу живым и злым как тысяча чертей, было красноречивее всяких слов. Следующие два часа в зале был балаган. Вильгельм доказывал, что счастливое спасение господаря Валахии из лап Шабаша выглядит крайне подозрительно. Владислав доказывал, что это у самого Вильгельма как-то подозрительно много информации о том, что же произошло в Карпатах с его отрядом. Вильгельм заявил, что у него есть чудом спасшийся очевидец сих трагических событий, который и поведал ему о произошедшем. Владислав потребовал доставить очевидца на заседание, чтобы допросить его лично, поскольку именно он и может быть шпионом Шабаша, из-за которого отряд попал в засаду. Вильгельм сообщил, что опасается давления на очевидца со стороны господаря Валахии, который, к тому же, по слухам очень силён в искусстве внушения. Владислав ответил, что в таком случае, он не считает нужным удостаивать внимания россказни этого очевидца, поскольку тот, кто опасается повторить свой рассказ в присутствии глав кланов, несомненно, может иметь на это причины, а вот ему самому скрывать нечего, поэтому он здесь. Альвах Игрейн и Летха Вьятт величаво взирали со стороны на этот спор, Карл Ленц смотрел на Альваха, пытаясь понять его отношение к происходящему, Фредерик Лоуп смотрел то на Вильгельма, то на Владислава, пытаясь понять, кто из них врёт, Кина Саммет вообще смотрела куда-то в пустоту перед собой, не фокусируя взгляд. Закончилось всё просто и бездарно заявлением Вильгельма, что очевидец, поведавший ему о бойне с Шабашем, при смерти, поэтому явиться и не может, впрочем, князь признаёт, что сведения его могут быть недостоверны, потому что мужчина, по всей видимости, повредился рассудком. Дракула был уверен, что это при смерти Вильгельм организует своему доносчику сам, если только тот и правда существует. В конечном итоге Альвах, на правах главы клана вентру, постановил узнать, что случилось с двумя оставшимися отрядами и проработать стратегию боя с учётом новооткрывшихся особенностей противника. С мнением о том, что Владислав может быть замешан в связях с Шабашем он не согласился, но и Вильгельма не осадил. У самого Дракулы было смутное подозрение, что вентру будто выжидает чего-то, чтобы начать действовать. В свою спальню господарь Валахии вернулся в отвратительном настроении. Ему нужно было подумать, побыть одному и поспать хотя бы пару часиков. Потом следовало перетрясти всю свою агентурную сеть на предмет того, с кем в последнее время встречался Вильгельм — едва ли кто-то из отряда Дракулы спасся и помчался докладывать князю Австро-Венгрии, а вот связан с Шабашем доносчик вполне мог быть. Затем нужно было найти Гархольда и тряхнуть его на предмет того, что он знает о цимисхской магии пути земли. После этого было бы желательно втроём с регентом обговорить стратегию боёв: при жизни Владислав был отличным полководцем, но вот опыта войны против сильных магов у него не было. Вообще, происходящее сейчас сильно напоминало ему события четырёхсотлетней давности: он вроде как у власти, при этом вокруг тьма тьмущая неких политических фигур, с которыми ему приходится считаться, противник непонятных боевых характеристик и полное отсутствие действительной поддержки со стороны так называемых союзников. Те времена кончились для него не лучшим образом… Из воспоминаний его вырвал робкий стук в дверь. Владислав чертыхнулся, думая, кого ещё принесла нелёгкая, рывком открыл дверь и пришёл к выводу, что на ловца и зверь бежит. На пороге стояло её пропавшее высочество. Господарь Валахии ощутил жгучее желание с порога спросить, где носили её черти целую неделю, но сдержался. Сама пришла — сама пусть и начинает разговор, а уж он повернёт его в нужное русло так, чтобы она сделала то, что ему нужно. Анна выглядела слегка помятой и растрёпанной, но в то же время спокойной. Некоторое время они просто смотрели друг другу в глаза. — Двадцать один, — наконец сказала она. — Что двадцать один? — не понял Владислав. — Мне двадцать один год. Исполнился. Шестнадцатого декабря, — уточнила принцесса, и Владислав вспомнил, что в их последнюю встречу он вроде бы говорил ей, что ничего она в свои двадцать не понимает. — Ты пришла стребовать с меня подарок ко дню рождения или сообщить, что стала совсем взрослая? — ехидно поинтересовался он, всё-таки пропуская её в комнату. Анна неловко пожала, проходя внутрь, а затем сказала: — Я пришла просто поговорить. — О чём? — бесстрастно спросил Владислав. — О том, что было раньше, — как-то неуверенно сказала принцесса. — Не вижу в этом никакого смысла, — сухо ответил Дракула. — У меня масса дел помимо тебя, а ты всё равно не веришь ничему, что противоречит тем глупостям, которые тебе вбивали в голову предыдущие двадцать лет. — Я поверю. Если буду иметь возможность чувствовать, что ты мне не врёшь, — с этими словами она медленно расстегнула цепочку со змейкой на шее и аккуратно положила её на стол — Змея потому что змееносец? — внезапно спросил Владислав. — Кто? — не поняла Анна. — Тринадцатый знак зодиака. Змееносец. Твой знак, — пояснил Дракула. — Не знаю, — её высочество растерялось. — Я не спрашивала. А папа вообще считал астрологию ересью и колдунством. Владислав усилием воли удержался от того, чтобы проехаться по тому, что ещё считал её папа. — Не боишься, что твоя картина идеального мира не выдержит таких откровений? — насмешливо спросил он. — Боюсь, — после непродолжительного молчания ответила принцесса. Дракула плеснул вина в бокал и опустился на диван, закинув ногу за ногу. — К твоему сведению, я легко могу блокировать твои поползновения в мой адрес. Эмпат ты пока слабенький. — Если ты и в самом деле будешь со мной откровенен, как обещал, зачем тебе от меня закрываться? — А тебе не приходило в голову, что есть вещи, которыми я с тобой делиться не собираюсь, потому что тебе о них знать не нужно, а к делу это не относится? — То есть, когда ты лазишь в моей голове, лишаешь меня контроля над собственным телом, заставляешь делать вещи, которые бы я в жизни не сделала по доброй воле — это в порядке вещей, а если я просто пытаюсь уловить отголоски твоих эмоций в попытках понять, насколько ты со мной искренен — тебе это не подходит? — поинтересовалась Анна, наливая и себе. — Туше, — хмыкнул Владислав, поднимая руки в шутливом жесте. — Ну и? Что будешь спрашивать? Анна пожала плечами, опускаясь рядом с ним и отпивая глоток из бокала. — Я ничего не буду спрашивать. Потому что чтобы услышать что-то важное, необходимо задать нужный вопрос. А я понятия не имею, что спрашивать. Господарь Валахии отметил про себя, что девочка явно поумнела, а вслух сказал: — Иными словами, я буду распинаться перед тобой в режиме монолога. Ты не много хочешь? — Много хочешь ты, когда считаешь, что я должна усомниться во всём, что я знаю, просто в угоду твоим словам. А я просто хочу соответствующей оплаты. — Ну надо же, как мы заговорили, — хмыкнул Владислав, как-то по-новому посмотрев на её высочество. А может и в самом деле, рассказать ей всё? Ну поймает она разок его ярость, его горечь, его обиду… Он считает чувства проявлением слабости. Он по возможности старается быть бесстрастным. Стоит ли пожертвовать этим разок, чтобы показать ей, чего стоили её достопочтенный предок и обожаемый охотник? Может, не просто так его сегодня так упорно преследует ощущение того, что история снова повторяется? Так почему бы и не рассказать, тем более, что ему нужна помощь её или Гархольда. Она молчала как-то выжидательно глядя на него. Возможно, в этот раз она и правда услышит то, что он пытался ей сказать? — Я не скажу тебе ничего нового, — продолжил он после недолгого молчания. — Всё, что я говорил тебе до этого — чистая правда. Моя мать — жена Валерия, от которого ведёт начало твой род, женщина была эмоциональная, темпераментная. У неё на стороне была интрижка, о которой твой предок узнал и… Ну, скажем так, рад он не был. Он слишком любил её, чтобы убить или заточить в монастырь, к тому же, не мог знать точно, его я сын или нет. Он до последнего надеялся, что его, хотя бессмысленность этих надежд стала ясна как только я немного подрос. Он с превеликим удовольствием бы сбагрил меня куда-нибудь подальше, но мать была категорически против. Затем появилась на свет Катерина. А потом мать умерла и Валерий женился во второй раз. Наследником престола должен был стать мой старший брат, Мирча, но его убили. Как ты понимаешь, от мысли, что следующим официальным претендентом на трон был я, Валерия передёрнуло. Тем более, что у него подрастал сын от второго брака. Думаю, он нашёл бы способ от меня избавиться, но тут пришли турки со своими замечательными традициями держать при дворе султана старших сыновей мало-мальски важных персон. Естественно, своего настоящего сына Валерий не захотел отсылать ко двору султана. Владислав умолк на некоторое время, отпивая большой глоток вина из бокала. — И туда поехал ты, — полувопросительно-полуутвердительно прошептала Анна, ощущая какую-то непривычную досаду, смешанную с обидой. — Да. Туда поехал я и провёл там следующие двенадцать лет. Это было слишком давно, чтобы вызывать яркие эмоции, но его слова горечью растеклись у неё на языке. Он не собирался откровенничать с ней на предмет того, на что он там при дворе султана насмотрелся, но Анна почувствовала что-то такое… В общем, ей показалось, что она знает, где Владислав, будучи мастером эффектных расправ, получал свои первые уроки. — Я вернулся в Валахию с разрешения турецкого султана и как его ставленник, когда Валерий был разбит болезнью и никак не мог помешать мне. — И перебил своих великих бояр, чтобы укрепить свою власть, — тихо сказала Анна, вспоминая, о чём рассказывал отец. — Для начала, попрошу заметить, я ввёл ограничение на торговлю иностранных купцов на территории Валахии и право первой покупки транзитных товаров для местных, чем существенно поднял экономику, — заметил Владислав, — А описываемое тобой событие имело место быть, после того, как часть этих самых бояр, получавших в обход государственной казны доход с деятельности этих иностранных торговцев, попыталась на меня надавить, чтобы вернуть своё благосостояние. А Молдавское княжество, которое от этого решения тоже потеряло в прибыли, их давление проспонсировало. Я выслушал их громкие заявления о том, что пробыв двенадцать лет в Турции, я ничего не могу знать и понимать, пересажал всех на кол и оставил на площади на недельку в назидание остальным. Затем организовал регулярную армию, отнял звания у половины горе-воителей, которые это звание просто купили и ходил с этой армией бить беев из приграничных областей, которые позволяли себе набеги на наши земли. — У вас же был договор с султаном? — не поняла принцесса. — Договор с султаном был о том, что Валахия платит дань Османской империи, а взамен является неприкосновенной. Последнее, конечно, было только на словах, на практике на то, что турки грабят подчинённые земли, все смотрели сквозь пальцы. Держать неверных в страхе даже приветствовалось. Поэтому каждый раз после того, как я уничтожал отряд захватчиков, я прилежно писал турецкому султану о том, что был вынужден поставить на место зарвавшихся его подданных, которые посмели нарушить его волю и напасть на верных слуг владыки. — И что султан? — заинтригованно спросило её высочество. — Скрипел зубами, но терпел, так же как я его, — хмыкнул Владислав. — Ну, ты его терпел недолго после возвращения, — заметила Анна. — После трёх лет моего правления начали ходить слухи о новом крестовом походе, поэтому я не торопился спонсировать данью армию неприятеля, но Рим горазд воевать только при численном превосходстве, поэтому поход в итоге не состоялся, а мне спешно пришлось сочинять письмо о том, что я вовсе не отказываюсь платить, просто не имею возможности доставить выплаты и нижайше прошу турок приехать за ними самим. Султан мне, естественно, не поверил, но хорошую мину при плохой игре я сохранил. Посланник султана прибыл в сопровождении пятитысячной армии, что уже наводило на мысли, что отнюдь не за выплатами они приехали. Но вот мысли о том, что и я не ради выплаты их пригласил, им не пришло: мы окружили их и перебили, не пропустив ни одного, чтобы некому было рассказать об этом владыке. Затем переоделись в трофейные турецкие вещи и прошлись по южным укреплениям Валахии, которые были заняты турками, под видом союзников. Я легко вводил их в заблуждение, потому что отлично говорил по-турецки и был знаком с условными знаками, которыми они общались между собой. Ну, а перебить людей в крепости, которая сама открыла тебе ворота — дело нехитрое. Анна молчала, ощущая какую-то странную гордость и чувство удовлетворения, которые ей самой явно не принадлежали. С одной стороны, это была откровенная подлость. С другой стороны, что мог сделать Владислав с трёхсоттысячной армией османской империи, когда у него самого едва ли набиралось сорок тысяч воинов, не прибегая к хитростям? — Тем временем твой предок, до последнего надеявшийся, что в каком-нибудь из походов меня всё-таки прибьют, понял, что в народе я набираю популярность, сдохнуть не собираюсь, и решил пойти ва-банк: он вызвал меня для серьёзного разговора и прямым текстом попросить меня освободить престол для настоящего наследника. — И тут он просчитался… — протянуло её высочество. — Именно. Мне нравилось быть господарём Валахии. Мне нравилась моя власть, позволявшая мне упорядочить этот бардак вокруг. И мне абсолютно претило, что решать, что будет с Валахией будет кто-то другой, а я буду вынужден подчиниться: достаточно мне пришлось так делать в Турции, и терпел я это только ради дня, когда сам буду принимать решения. К тому же мой младший брат мне совсем не нравился: ни силы, ни ума, ещё и труслив… Я не пожелал расставаться со своим положением и вдрызг разругался с Валерием. После чего среди лояльных ему бояр начали расползаться мнения о том, что я жесток, бесчестен, не имею права на престол и далее по тексту. Мнения активно спонсировались всё тем же Молдавским княжеством, имевшим на меня зуб со времён той истории с ограничением иностранной торговли. Твой предок, впрочем, сделал мне ещё одну куда более грандиозную гадость. Моя первая жена — Елизавета, ждавшая ребёнка, получила вести о том, что я убит, — тут Владислав на некоторое время замолчал, а затем как-то непривычно печально продолжил: — Она всегда была впечатлительной девочкой, да и беременность повлияла на неё не лучшим образом. Она выбросилась из окна башни. Я, подозревая заговор, пересажал на кол всех, кого посчитал причастным к её самоубийству, но вот до Валерия у меня руки не дошли — доказательств не было, а его убийство бы мне с рук не сошло. Он говорил сухо и отстранённо, как будто пересказывал события, которые были совсем не с ним, которые вообще ни с кем не были, а просто были в какой-то выдуманной истории, которую он читал, но Анна ощутила, как чужая раздражительная тоска и неприятное чувство собственной беспомощности и того, что ты опоздал, обволакивает всю её сущность. — Но ведь Валерий мог быть и правда ни при чём, — попыталось было опротестовать она. — Именно этот шанс и сохранил ему жизнь, — отозвался Владислав. — Тем временем султан, так и не дождавшийся своей дани и подозревавший, что сообщение с югом Валахии прервалось не просто так, отправил тридцатитысячный карательный отряд во главе со своим визирем утверждать свою власть. Анна прикусила губу, пытаясь вспомнить, что знает про те времена из книг и рассказов отца. — Отряд, впрочем, больше интересовали грабежи и девки, чем власть султана, поэтому с ними мы поступили так же, как с беями, набегавшими на приграничные территории, а потом, — тут в глазах Владислава зажглись почти мальчишеские лукавые огоньки, — я не смог удержаться от маленького издевательства: я снова написал турецкому султану о том, что его подданные пришли грабить земли его преданных слуг, пришлось обороняться, нижайше прошу прощения, куда делась дань — понятия не имею, всё заплатили. Неужели отряд, присланный за ней владыкой, ещё не вернулся? Анна не выдержала и фыркнула: письмо и в самом деле было изысканным политическим издевательством в эпистолярном жанре, но турецкого султана было абсолютно не жалко. — Естественно, Валерий употребил все мои действия на то, чтобы поведать всем о том, как я бесчестен и как навлеку на нашу землю гнев турецкого султана. Последнее, впрочем, было чистой правдой: после этой выходки правитель османской империи лично двинулся на Валахию во главе двухсотпятидесятитысячного войска. Твой предок активно пытался организовать переворот, чтобы избежать войны, отдать меня турецкому султану, а на престол посадить своего сына. Боярам я, конечно, не нравился, но армия была за меня. С этой самой армией мы в совершенстве отточили тактику выжженной земли и технику партизанской войны: все поселения, где враг мог разжиться провиантом и фуражом, мы сожгли сами, а колодцы отравили, нападали мелкими быстрыми отрядами по ночам, сеяли максимальный хаос и так же быстро отступали. Вишенкой на торте стало, когда мы с семитысячным отрядом переоделись в турков и напали на армию ночью. Признаюсь, я рвался к шатру убить султана, но тут мне не повезло. Впрочем, вышло всё равно неплохо: турки, спросонья не понимая, кто свой, кто чужой, знатно перебили сами себя. Мы потеряли около тысячи человек, они — около тридцати тысяч. Её высочество невольно восхитилось такой потрясающе организованной диверсией. — Османы ещё некоторое время продвигались на север. Впрочем, у меня для них был приготовлен сюрприз: по пути они нашли исчезнувшую прошлогоднюю делегацию. Насаженной на колья. — Что, все пять тысяч? — шёпотом спросила Анна с ужасом. — Все пять тысяч, — отозвался Владислав, и принцесса с дрожью ощутила чужое ей тёплое чувство удовлетворения, растекавшееся в груди. Всё-таки что-то с Дракулой было определённо не так, если такие ощущение вызывает воспоминание о том, как пять тысяч человек были посажены на кол. Самое жуткое, что у её зверя это удовлетворение понимание нашло: он полностью разделял и одобрял мысль о том, что кто придёт к нам с войной, тот захлебнётся в собственной крови. Анна же представила, как мучительно и долго умирает человек, насаженный на кол, и отпила ещё глоток из бокала, чтобы как-то прийти в себя. — После этого турецкая армия была полностью деморализована, а ведь, попрошу заметить, основные силы Валахии ещё даже не вступали в бой. Армия османской империи повернула обратно. Мы совершили на неё ещё пару дерзких налётов, но преследовать не стали. — И что случилось потом? — спросила принцесса. — Побеждённая османская империя начала предлагать мир на вполне сносных условиях почётного вассалитета с сохранением званий и доходов. Это очень устраивало бояр, а у простого населения были ко мне претензии после того, как мы опробовали тактику выжженной земли. — Ты сжёг их дома и посевы, — тихо заметило её высочество. — То же самое сказал твой охотник, бывший в то время моим воеводой, — фыркнул Владислав. — Я не дал им пойти на пользу армии неприятеля. На войне такое случается. — Гэбриел был с тобой? — воскликнула девушка. — Да, Гэбриел был со мной и участвовал во всех моих налётах на армию османской империи. Собственно, из одного такого я и привёз Илину. Надо было ещё тогда заметить, как они переглядываются, но меня куда больше в тот момент интересовали более насущные вопросы. Валерий, тем временем, активно использовал мою вторую женитьбу, чтобы ещё подлить в огонь масла: как ты понимаешь, многим не понравилось то, что господарь Валахии взял себе супругой привезённый из какого-то похода боевой трофей. Тем более, что планы породниться со мной имелись у нескольких влиятельных семейств Валахии, — Владислав замолк. — И что было дальше? — тихо спросила Анна. — Валерий и раньше пытался убедить Гэбриела в том, какой безжалостный и бесчеловечный я правитель, чтобы его руками от меня избавиться. Мы вместе смеялись над этим долгими зимними вечерами за беседой. Я полагал, что мой друг понимает и принимает мои действия. Но когда ему пришло в голову, что моя безжалостность может обернуться против него… Гэбриел боялся, что узнав про его роман с моей женой, я убью его, поэтому решил убить меня первым. Знаешь, люди безумно не любят чувствовать себя подлыми. Они готовы отдать многое за ощущение моральной правоты. Валерию нужно было просто немного поднажать. Рассказать, что мир воцарится, как только Раду взойдёт на трон. С каким облегчением вздохнёт мирное население, когда меня не станет. — Мирному населению от тебя тоже досталось, — отозвалась Анна, припоминая рассказы о посаженных на кол крестьянах, и кожей ощущая какую-то тихую злость, которую излучал Дракула, вспоминавший о своём бывшем друге. — Досталось, — не стал спорить Владислав. — Война, моя радость, — дорогое удовольствие. Казне нужны были налоги. И я собирал их как мог, застряв между молотом и наковальней. С одной стороны у меня было простое население, которое любым способом пыталось приуменьшить свои доходы или вообще сойти за нищих, только бы не вкладываться в содержание армии, защищающей их от турок, с другой стороны феноменальных масштабов воровство: после недели, которую я провёл прикованным к постели после падения с лошади, у меня в казне обнаружилась недостача на пятьдесят тысяч! И на мой вопрос, как образовалась эта загадочная финансовая дыра, мой казначей не нашёл ничего лучше, чем предоставить какие-то откровенно липовые документы про изготовление какого-то оружия, какой-то лошадиной сбруи, ещё какой-то ерунды… Да оно всё золотым с россыпью сапфиров должно было быть за такие деньги! — И ты их всех убил? — прошептала Анна, вспоминая историю. — Да! — рявкнул Дракула. Чужое раздражение и злость волной прокатились по нервам Анны, на секунду напугав её тем, что их обладатель сейчас выйдет из себя. — Я не был экономистом, моя радость, — продолжил он, взяв себя в руки. — Более того, у меня не было времени быть ещё и экономистом. Казначей отправился на кол, все, кто попытался за него заступиться, я так полагаю, по причине того, что в их карманах осела часть загадочным образом растворившейся суммы, отправились с ним. Компанию им составили простые жители, уличённые в уклонении от уплаты налогов. И да, я предвижу все твои заявления о том, как непросто было простым людям и как разоряли их эти налоги. Я с ними согласен. Но мне, знаешь ли, тоже непросто было содержать в полной боевой готовности сорокатысячную армию, параллельно грызясь со сборищем ворующих всё, что плохо лежит, кретинов, которых я ввиду их высокого происхождения не мог казнить, пока не поймал за руку. Ту часть уклонистов, которые изображали из себя нищих, я попросту собрал в одном месте и сжёг. Тех, что просто скрывали часть своих доходов, посадили на кол. Он совершенно не раскаивался в содеянном. Анна не ощущала ни тени сожаления, просто констатацию факта: Влад считал страх эффективным способом управления и знал, как его сеять. Что пугало куда больше, он знал, что временами перегибал палку, но его это совершенно не беспокоило: попавшиеся ему под горячую руку были, по его мнению, сами виноваты в том, что с ними случалось в дальнейшем. — Тебе не приходило в голову, что наказание бывает несоразмерно преступлению? Что существуют хотя бы более гуманные способы казни? — спросила она наконец. — Нет, мне приходило в голову, что если десяток жестоко поплатится за преступление, то остальным будет неповадно, — жёстко ответил ей Владислав. — Признаться, я был удивлён, что после этой моей выходки ко мне с таким же вопросом не пришёл Гэбриел. Это он у нас обычно пытался совестить меня и рассказывать мне о том, как непросто живётся людям. Как будто я этого не знал. Но оказалось, он не пришёл потому, что уже списал меня со счетов. Стоит отдать ему должное, ему хватило благородства не бить в спину, а просто дождаться того момента, когда я буду один и бросить мне вызов, высказав в лицо, что он согласен со всем тем, что говорит обо мне Валерий, что он знает о том, что прав на престол я по факту рождения не имею, что я слишком жесток и должен умереть. Анна уловила его гнев и… обиду? — Я не собирался драться с ним всерьёз. Я просто рассчитывал отрубить ему руку, чтобы неповадно было поднимать её на своего господаря, — продолжил Владислав. — Я полагал, что и он не сможет меня убить, ведь он столько раз прикрывал в бою мою спину, как и я его. Но я просчитался. В комнате снова повисло молчание. На мгновение Анну охватило какое-то странное ощущение смутного беспокойства, тоски и желания что-то сделать, а потом между ней и Владиславом будто бы возникла стена, и её полностью отрезало от всех его чувств. — А… — начала было она. — Обойдёшься, — прервал её он. — Я и так тебе многое рассказал. — Но ты не рассказал, что было после этого. Как ты воскрес? Что сделали с Гэбриелом? — Как я воскрес — не твоего ума дело, но, смею заверить, Сатана здесь совершенно не при чём. Могу сказать, что воскрес я с некоторым эпатажем. Я был зол на весь мир и то, что первым делом после воскрешения я увидел свою жену в объятиях своего убийцы и своего брата, принявшего ислам, сидящим на престоле и заигрывающим с турками, меня отнюдь не порадовало. Дракула, видимо, справился с эмоциями, которые не хотел демонстрировать принцессе, и она снова ощутила между ними тонкую ниточку эмпатической связи. — Думаю, ты сама знаешь, что молодые вампиры страдают некоторым… недостатком самоконтроля, а у меня ещё при жизни было огромное желание перебить половину высокопоставленных бездельников при дворце. Я устроил замечательную бойню с абстракцией мозгами на потолке — Валерия очень впечатлило. Сам он мне не попался, был в то время в другом месте вместе с моим братцем, но понял, что с восставшим мной надо что-то срочно делать. В следующую неделю на меня была объявлена охота. Я был недостаточно силён, чтобы в одиночку противостоять вооружённым кольями людям, но достаточно хитёр, чтобы переловить их поодиночке и перебить. Тела и их внутренние органы, оказавшиеся снаружи в процессе драки, я оставлял на видных местах как послание тем, кто ещё придёт за мной. Валерий и раньше был не дурак выпить, но после моих посланий кишками на деревьях совсем потерял меру. Дом наполнился всевозможными монахами, попами, священниками и прочим религиозным сбродом… Собственно, под влиянием этого он и поклялся, что никто из его потомков не попадёт в рай, пока не буду уничтожен я. Это были всего лишь слова пожилого алкоголика, двинувшегося рассудком на почве событий, которые кого угодно бы тронуться заставили, но все восприняли это всерьёз, кроме Катерины, для которой я всегда был любимым братом. Это ведь именно она впустила меня в дом тогда… Я пришёл за Илиной и за сестрой, но Илина… То ли подумала, что я пришёл мстить ей за супружескую неверность, то ли ей просто всё надоело — после моей смерти её положение существенно ухудшилось… Она никогда не нравилась Валерию, а у Гэбриела не было ресурса ни чтобы заставить умолкнуть все злые языки, ни чтобы обеспечивать так нежно любимые ей наряды и развлечения. В итоге Илина прыгнула с башни, покончив с собой тем самым образом, которым когда-то ушла из жизни моя первая жена. Я же будучи в ярости наткнулся на своего младшего братца. Идиот попытался изгнать меня при помощи чтения аятов из Корана, чем взбесил меня окончательно и поплатился за это разорванным горлом. А потом… — Владислав прикрыл глаза. — Потом мне попался твой предок. И в кои веки у него не было возможности лгать мне, потому что я мог влезть в его мысли напрямую, не слушая лживых слов, что произносил его рот. Он совал мне палки в колёса весь период моего правления. Из-за него покончила с собой Елизавета — да, из-за него, это он сказал ей, что я умер, в надежде, что она потеряет ребёнка и не даст начала моей династии. Он настроил против меня Гэбриела. Я убивал мучительно и за меньшее и просто убивал за куда меньшее. Я бы с удовольствием стаскал его в подвал, где стояли орудия пыток, но времени у меня не было. Поэтому я просто вырвал ему его лживый язык, переломал все кости, включая лицевые, и ослепил. Его потомки, естественно, сделали из своего родителя мученика, умершего от рук нечестивого чудовища, но, как по мне, так я просто воздал ему по заслугам. Воздал по заслугам так, как научился за двенадцать лет в Турции, куда он меня отправил. Бокал в руках Анны лопнул, в кулаке хрустнули осколки, а вино потекло сквозь пальцы, стекая на рукав. — Так и началась эта красивая история с семейным проклятьем. Катерина ушла со мной, а затем увезла своих детей на Туманный Альбион, где они и осели. Следующее столетие остальная твоя семья охотилась на меня, а я охотился на вас. Ошибкой будет сказать, что я хотел вашей смерти, я хотел… удовлетворения. Я сам следил, чтобы ваша ненавистная династия не прервалась. Я всегда оставлял в живых кого-то одного. Кого-то, кто вырастал, обзаводился семьёй, возрождал генеалогическое древо Валериусов… А затем убивал всё это дерево заново кроме одного побега, которому суждено было вырасти и снова доставить мне удовольствие отомщением. У Анны пробежал холодок по спине. Он снова отрезал её от своих чувств, не желая их демонстрировать, но слов было вполне достаточно. — Через лет сто-сто пятьдесят мне это наскучило и стало неинтересным. А потом пришли времена Ренессанса, а потом и эпохи Просвещения. Мир менялся, я менялся вместе с ним. У меня появилась масса новых интересов и развлечений, а мои давние обиды отошли на задний план и стали куда менее яркими. Я оставил в покое твою семью. — Это ты называешь оставить в покое? — сдавленно спросила девушка. — Просто они не пожелали оставить в покое меня. Я убил твоего деда, потому что он напал на меня, твоей бабке стало плохо на похоронах мужа, и она скончалась сама. Твоя мать умерла от болезни. Борис… Отправился на мои поиски. Как говорится, бойтесь ваших желаний — они могут сбыться. Он нашёл меня и стал моим верным цепным псом. Мне было даже немного жаль, когда Велкан застрелил его, ну да он пришёл на смену своему родителю, и до сих пор был бы моей собачкой, если бы не вмешались вы с Гэбриелом. Ну, а ты сама… Уж извини, но серьёзной угрозой я тебя не считал и марать об тебя руки не намеревался. Поэтому ты легко отделалась тем, что провисела ночь на кладбище. — Легко отделалась? Да я руки следующие несколько дней не чувствовала, — возмутилась Анна. — Я ходить не могла больше недели. — Акция была направлена на то, чтобы ты поняла бессмысленность своих попыток и не нарывалась, а твой братец понял, как я отношусь к тому, когда убивают моих верных слуг. Каюсь, успехом она не увенчалась. Анна молчала. Только губы подрагивали от сложной гаммы злости, ужаса и обиды, вызванной его таким спокойным тоном, когда он говорил о её семье и называл её отца своим цепным псом, а Владислав внезапно замер, потому что стихийная эмпатка неосознанно толкнула поезд в другую сторону: теперь он ощущал, что чувствует она, и ему совсем не нравилось. С ним такой мешанины эмоций давно уже не случалось, он даже названия всему этому подобрать не мог: он слов-то таких уже не помнил. Надо было что-то сказать… — Может ты и не убивал отца лично, но всё это произошло с твоей подачи и по твоей вине, — её голос дрожал. — Я не прошу у тебя прощения, — медленно проговорил он после долгой паузы. — Ты тоже хотела меня уничтожить. И ты сейчас наверняка взвешиваешь в своей прекрасной головке, насколько можно простить и понять то, чего я тут тебе рассказал. Но я не нуждаюсь ни в твоём понимании, ни в твоём прощении. Твоя семья хотела меня убить, я просто оказался сильнее и удачливее. Да, я мстителен. Да, я не милосерден, но и твои предки тоже такими не были. С врагами поступают так, как поступают с врагами. Будучи побеждённым легко просить о снисхождении победившего, но при этом никто не задумывается, проявил ли бы его сам. Анна молчала. Пощадила бы она сама, если бы могла убить? Кого-то другого — вполне вероятно. Его, каким она его знала по рассказам родни, — определённо нет. А сейчас? Иллюзий на его счёт у неё не было. Он и правда бывал очень жестоким. Но был ли он тем чудовищем из рассказов её предков? — Так или иначе, а я удовлетворил твоё любопытство. Можешь идти осмысливать открывшуюся картину в одиночестве. — Ты не рассказал про Гэбриела, — напомнила Анна. — Потому что мне нечего рассказать про Гэбриела кроме того, что я уже про него рассказал. Самым толковым из окружавших твоего предка мистиков и религиозных фанатиков оказался чернокнижник. У него была версия, что чем важнее дела, которые мёртвый не закончил при жизни, тем сильнее он после своей смерти. Теория бредовая, но подход к решению проблемы вызвал моё восхищение. Он каким-то образом догадался, что больше всего из этой своры я ненавижу Гэбриела, и благоразумно решил, что тот, кто кашу заварил, пусть её и расхлёбывает. И связал жизнь Гэбриела с моей, так чтобы он не мог умереть, пока жив я. — Почему ты не убил его вместе с Валерием? — спросила принцесса. — Во-первых, его в ту памятную ночь в доме не было. Во-вторых, после ритуала он слегка повредился рассудком, а мстить тому, кто даже не помнит, кто ты такой — это не вызывает чувства удовлетворения. В-третьих, намного забавнее было наблюдать, как Гэбриел борется за свой разум, пытается восстановить свою память… Как нигде не может найти свой дом и каждые полвека оплакивает очередную возлюбленную… Анна поперхнулась. — О, не смотри на меня так. Я желал ему почувствовать то же самое, что чувствовал я, когда он отнял у меня то, что было мне дорого. К тому же, я не убивал их. Первую я обратил, и наш доблестный охотник сам всадил ей в сердце кол. А вторую я соблазнил… И она сама приняла решение уйти из этой жизни, наглотавшись снотворных капель. Но толку делать больно человеку, чья память постоянно страдает от провалов. Он этого не помнит. А я хотел бы, чтобы он помнил. Поэтому, когда мне в руки попала ты, я понял, что случайно нашёл отличное развлечение там, где не искал. — Хорошо развлёкся? — спросила Анна, пытаясь проглотить ком в горле. В глазах предательски защипало. — Отвратительно, — честно сказал Владислав. — Ты феноменально упрямая, ругаешься, бьёшь посуду, целоваться тебя надо учить, а та попытка самоубийства — это вообще за гранью добра, зла и адекватности. — Знаешь… — её высочество вспыхнуло и несколько раз судорожно вдохнуло, пытаясь подобрать слова. — Да пошёл ты… — Это ты пришла ко мне в комнату, так что сама пошла, — невозмутимо ответил вампир. Она взлетела с дивана, одновременно стаскивая со стола кулончик-змейку, и в мгновение ока очутилась у двери, но Дракула был быстрее, и вместо того, чтобы выскочить в дверь, она врезалась в него. — Единственное, что вызывает у меня сожаления, это твоя смерть, — невозмутимо продолжил Владислав, ловя её руки. — Я прикоснулся к твоим ощущениям, когда ты столь щедро поделилась ими с Алирой… И я никогда не поступил бы с тобой так, и не пожелал бы тебе такого. Я не собирался тебя мучить, просто хотел, чтобы ты осталась со мной. Мне жаль, что я тогда ушёл, дав тебе возможность сбежать, которая так плохо для тебя закончилась. Правда жаль. — Зачем тебе это? — прошептала она. — Что — это? — Чтобы я осталась с тобой. Ты же сам сказал, тебе наскучила моя семья. Или хочется, чтобы они в последний раз в гробу перевернулись? Так они уже, после всего, что я натворила. — Ничего такого страшного ты не натворила, успокойся уже. Подумаешь — пришибла уголовника, который пытался тебя ограбить. Демонопоклонников я вообще в расчёт не беру. — Ты не ответил. Владислав вздохнул. Самое ужасное было в том, что чётко сформулировать свою мысль он и сам не мог. — Есть в тебе что-то такое, — медленно начал он, давая себе время на раздумия, — что меня развлекает и заставляет чувствовать себя… лучше. Чувствовать себя почти живым. Она прикусила губу. — У меня нет сердца, — интимно прошептал он ей на ухо. — А если бы и было, уж тебе-то я его дарить бы точно не стал. Но я был готов подарить тебе вечность и мир в придачу. Выдох шевельнул прядь её волос, а по коже побежали мурашки. Чужие руки мягко легли на её талию и притянули к себе. Она быстро отвернулась от него, пряча губы от поцелуя, который, она чувствовала это, должен был последовать за этими объятиями. Всё, что осталось Владиславу — зарыться носом в эти мягкие кудри и вдохнуть аромат её волос. Откуда среди зимы может пахнуть разнотравьем как в летний полдень в степи? — Знаешь… Твои откровения… Часть из них просто пугающая. Я признаю. Признаю что мой предок был совсем не таким, как мне рассказывали, и что он причинил тебе много зла. Но твою жестокость это не оправдывает. А то, что ты сказал про… про девушек Гэбриела… Это вовсе ужасно, — запинаясь, произнесла Анна. «А ещё я сейчас просто позорно разревусь, потому что всё это просто ужасно, и я совсем не знаю, что мне дальше с этим делать». — Ты хотела правду — ты её получила. — Да. Ты прав. Я её получила. Анна осторожно высвободилась из его объятий и выскользнула за дверь. На душе было… как-то пусто. Её семья жертвовала собой зря последние несколько столетий. Он солгал ей только в одном. Сердце у него было. Он просто не желал им пользоваться. А её сердце ныло так, что лучше бы в него всадили кол, да только это не поможет ей перестать чувствовать.