Путь домой

— Да! Да! О Кау... Да-а-а-а!.. Приглушённый стон сливается с хриплым рыком. Любовники одновременно восходят к вершине блаженства — бескрайнего, как космос, и яркого, как метеоритный дождь. А несколько секунд спустя Кау-Рук осторожно выходит из своего возлюбленного и перекатывается на спину, на самый край узкой койки. Ильсор ещё содрогается всем телом; чудные глаза его зажмурены, лицо в бледном свете ночника искажено наслаждением, почти неотличимым от боли. Протянув руку, Кау-Рук накрывает ладонью его член — осторожно, нежно, словно полуприрученного зверька. — Понравилось? — спрашивает он. Ильсор со вздохом поворачивается на бок, прижимается к любовнику, кладёт голову ему на грудь. Выдыхает: — Ещё бы! Постепенно тело его расслабляется, дыхание становится глубоким и ровным. Он погружается в сон. Кау-Рук предпочёл бы сменить промокшую насквозь простыню, или хотя бы подвинуть Ильсора к стене и лечь поудобнее, не опасаясь скатиться с койки. Но не хочет его будить. Даже более, чем само соитие, драгоценны для него эти минуты после, когда вождь арзаков безмятежно засыпает в его объятиях. Всю предыдущую жизнь штурман «Диавоны» считал себя одиночкой. Никогда не думал, что способен так к кому-то привязаться... или нет, к чему лукавить перед собой? — так полюбить. Днём они почти не видятся. Ильсор постоянно окружён арзаками; Кау-Рук старается пореже выходить из рубки. Ильсор говорит о «друге арзаков», о доверии — но в глазах восставших штурман читает совсем иное. Он для них — чужой. Опасный чужак, способный одним взглядом сломить их волю. Сын, брат, боевой товарищ их смертельных врагов. Кто же он сам, если не враг? У арзаков есть все основания не верить менвитам, думает Кау-Рук. И все причины нас ненавидеть. Во время тайных ночных свиданий они с Ильсором почти не говорят ни о прошлом, ни о будущем. Когда они вдвоём — становится не до слов. Но Кау-Рук видит шрамы на спине возлюбленного и рубцы, как от ожогов, на внутренней поверхности бёдер. Заметил, что Ильсор вздрагивает, когда к нему подходят сзади, и даже к любовнику никогда не поворачивается спиной. А однажды в предутренний час штурман проснулся от стонов. Ильсор всхлипывал во сне и бормотал жалобно, совсем по-детски: «Не надо, господин! Пожалуйста, не надо!» Тогда Кау-Рук поклялся, что никогда не причинит ему боли. Даже не то удивительно, что Ильсор выдержал этот ужас и не сломался. Удивительно, что и в рабстве, среди унижений и издевательств, и в борьбе, много лет ведя двойную жизнь — он сумел сохранить... Как это назвать? Непосредственность? Невинность? Он радуется каждому прожитому дню. Спокойно, с непоколебимым оптимизмом смотрит в туманное будущее. А ночами, проскользнув в каюту штурмана, отдаётся Кау-Руку так безоглядно и доверчиво, словно их ничто не разделяет, и впереди ждут лишь долгие годы безмятежного счастья. Увы, сам Кау-Рук из иного теста. Он не в силах забыть о том, что стоит между ними. И в счастье не верит. Потому и настаивает — несмотря на все уговоры и заверения возлюбленного — что их связь должна оставаться в тайне. Что ожидает их дома? Ильсор вернётся на Рамерию героем-освободителем. Кау-Рука ждёт сомнительная слава перебежчика, презрение своих и недоверие чужих. И это в лучшем случае, если удастся обойтись без войны. Ильсор рассчитывает договориться с менвитами миром. Но Кау-Рук лучше знает своих соплеменников. К миру их придётся принуждать. И очень скоро перед ним встанет выбор: стрелять в своих — или предать того, кто за несколько тревожных месяцев на Беллиоре стал ему дороже всей вселенной... Но сейчас, когда до Рамерии ещё семнадцать лет пути, когда серебристая громада «Диавоны» плывёт среди пылающей бездны, и каждую ночь Ильсор вжимается всем телом в тело Кау-Рука и стонет в его объятиях, пока любовник изливает в него семя — к чему об этом думать? Не лучше ли, как арзаки, наслаждаться днём сегодняшним, а будущее предоставить богам? Нет. Не выходит. Голова Ильсора покоится у него на груди, прямо против сердца. Сердце ускоряет свой бег — и Ильсор беспокойно вздрагивает во сне. «Я должен привести «Диавону» домой, — думает Кау-Рук. — Этого никто, кроме меня, не сделает. А дальше... дальше они и без меня справятся». И ещё думает: когда жизнь заводит тебя в тупик, когда любой выбор невыносим — это значит, что есть ещё один выход. Последний. Лучевой пистолет у виска. Беззвучно, одними губами — имя Ильсора. Ослепительная вспышка. И тьма... — Я люблю тебя, малыш, — шепчет Кау-Рук спящему те слова, что никогда не осмелится сказать ему при свете дня. — Люблю. Я обещал не причинять тебе боли. Но прости — быть может, однажды мне придется тебя покинуть.