Мост

(отбечено) Вот он — мост. Дух захватывает от красоты и величавости... Зовет, завлекает, искушает, но я иду мимо и даже смотреть пытаюсь в противоположную сторону. И совсем не потому, что не хочу. Все как раз наоборот. Хочу, и очень, но боюсь. Сколько в народе поговорок про это: «лучше синица в руках, чем журавль в небе», «дома и стены помогают», «где родился — там и пригодился», да всего и не перечесть … Это и понятно. Трудно поменять пусть серую, но привычную жизнь на туманную неопределенность... Но ведь уходят. Бросают налаженный и сытый быт и отважно шагают в неизвестность. И мосты, наверное, салютуют смельчакам, вибрируют в такт шагам и долго смотрят вслед. Ведь каждый такой случай — это их победа. Но разве всех, кто на это решился, ждет торжество? Да нет, конечно. Очень многие убеждаются в том, что народная мудрость права. Но ведь если бы этого не было, жизнь была бы совсем другой. И не про нас. Поэтому придет время, и я сорвусь. И будь что будет... Противостояние Лето, наполненное событиями и приключениями, летит стремительно. И погода, даже если дождь и слякоть, в таком случае не имеет значения. Совсем другое дело, если ты заперт в городском доме, полном людей, которые тебе не близки. Тогда и солнце - мука, и дождь - свинцовая тоска. Гарри верил, что орден Феникса - очень важная и прогрессивная организация. Ведь если люди готовы тратить свое и чужое время, нарушать законы и иногда даже рисковать жизнью, это что-то да значит. Говорят, что многие в первую магическую погибли в боях с идеологическим противником, и Гаррины родители тоже. Но интересоваться его делами или предлагать себя в качестве члена ордена Поттер не собирался. Ну, во-первых, он не познакомился с противоположной стороной, а во-вторых ему не нравилось, как Дамблдор вел дела ордена. Как заботился о его членах. Да и вообще... Почему такой важной борьбой занимается кучка подпольщиков, а не власти, армия или полиция. Ерунда какая-то. А еще бесило, что его принимают за полного кретина. Все эти намеки, тайны, пароли... и даже демонстративные запреты - все делалось для того, чтобы возбудить любопытство, заставить заинтересоваться. Дети Уизли, число которых увеличилось на Лонгботтома и Грейнджер, ловились на эти нехитрые приманки легко, а Гарри из вредности развлекался тем, что, например, посылал Грыха сжевать ушки-прослушки или уронить что-нибудь тяжелое, чтоб выдать местоположение рыжих партизан. Взрослые возмущались, грозили разными карами, а в глазах у них горела самая настоящая гордость: вон, мол, смена какая растет! Палец в рот не клади! Как будто они и правда, собирались детей использовать в войне. Да если честно, директор Дамблдор очень скоро разочаровался в Гарри. Внешне это никак почти не проявилось. Он по-прежнему был «моим мальчиком», «нашим героем», но последнее скорее с иронией, да и увлекать и завлекать его перестали. Уизли преисполнились важностью. К гадалке не ходи, организовали какое-нибудь тайное общество с тайными знаками, паролями и явками. Уж больно вид у них был важный и многозначительный. Как дети, ей-Богу! На Гарри они внимания не обращали, вроде бы даже бойкотировали. Но бойкотировать того, кто и сам не стремится к общению, сложно, согласитесь. Сегодня, в последний день каникул, Гарри просто скучал. В доме творилось черт знает что. По этажам носилось рыжее семейство, пытаясь собрать по дому разбросанные вещи. Орали, ругались. Гарри собрал вещи Кричер, заявив, что доверять бестолковому щенку такое важное дело ему не позволяет профессиональная гордость, потому что он домовой эльф, а не орк какой-нибудь, чтоб допускать непотребство. Грыху тоже было собрано на первое время. Протесты он отметал.       - Разве там, - он махал узловатой ручонкой за окно, - есть продукт для гремлина? Приличный, я имею ввиду? Нет, нет и нет. Да кто бы спорил... Не Грых, это точно. В дверь постучали. Гарри напрягся. Один раз таким образом к нему в комнату пыталась ввалиться Джинни Уизли. И не так уж она была пьяна, как хотела показать, но лезла серьезно и уперто. Расчет идеальный: получится — отлично, не получится - «да не помню я ничего такого, врешь ты все». И напугала она Гарри ужасно. Он тогда ее еле выставил.       - Кто там, - спросил он. Второй раз веснушчатую бестию он не выдержит. Отправит куда-нибудь к директорскому фениксу от греха подальше. За дверью послышался привычный бубнеж Сириуса. Слушать его не хотелось, но Гарри решил, что последний раз можно и потерпеть. Завтра он уедет, и вопрос отпадет сам собой. Впустив гостя, он вернулся к кровати. Уселся и приготовился попробовать послушать. Но бывший пес вел себя нетипично. Он повторял свой монолог, а его руки шарили по собственным карманам. Не прекращая говорить, он, наконец, нашел то, что искал. Это был небольшой свиток пергамента. Сириус развернул его. На нем большими и корявыми буквами было выведено: «Как там Северус Снейп?» Гарри растерялся и даже покачал головой, типа «а я откуда знаю», но в глазах у Сириуса горела совершенно безумная надежда, боль и… страх? Это было ужасно неожиданно и он решился. Взял перо и на том же свитке написал: «Завтра вечером, тут же... жди. Он придет!» Мужчина прочитал, потом еще раз. Упал на колени перед кроватью, ткнулся лицом в колени мальчишки и заплакал. Он давился беззвучными слезами, плечи его тряслись, а по комнате по-прежнему раздавался его голос, бубнивший один из рассказов про его героическое прошлое. Вместо Сириуса тираду выдавало облезлое чучело неизвестного зверя на камине, а рядом, совершенно одинаково сверкая глазами, сидели в обнимку Кричер и Грых. Домовик узловатым пальцем слегка дирижировал чучелу, но делал он это молча. Видимо, проняло старика. Прикусив губу, чтобы и самому не зареветь, Гарри опустил руку на голову... все-таки человека и погладил своего крестного. И пусть его волосы были густо покрыты гелем и липли к рукам, он гладил и гладил, понимая, как важно то, что происходит у него на глазах. Это было чудо. Простое такое, невозможное и невероятное чудо. Которые редко, но все же встречаются. Как оказалось... **** А в школе все было по-прежнему. Если не считать какой-то совершенно отмороженной министерской тетки по имени Долорес Амридж, которая взялась вести защиту, и тайного общества, которое плавно переползло из особняка Блэков сначала на факультет Гриффиндор, а потом и на другие факультеты. Господа заговорщики на всех остальных смотрели свысока, а их тайные знаки не замечал, наверное, только Хагридов Клык. Да и то только потому, что редко бывал в замке. Гарри и Драко с удовольствием наблюдали за всеобщим помешательством и даже выяснили, что тайное общество носит название «Армия Дамблдора», и об этом тоже знала вся школа. А впрочем, этим двоим было не до глупостей. Они были заняты друг другом. У них опять было все хорошо. По молчаливому соглашению, тот дурацкий разговор, поссоривший их, они не вспоминали. Декан мотался в Лондон. Что там было и как, точно было неизвестно, но не так, как у мальчиков. Однако что-то там происходило — это точно. По внешнему виду зельевара совершенно невозможно было делать предположения. Но глазастый Драко уверял, что у декана засос на шее. Поттер сомневался. С чего он взял, что это засос? Может, это синяк?!       - Давай я тебе такой же синяк поставлю, - хитро щурился чертов блондин.       - Угу, счас! Я не хочу, как Лонгботтом, сидеть в кабинете у «розовой смерти» и писать вместо «я не должен лгать», «я не должен распутничать в школе».       - С нее станется... Ну согласись, школьный комитет-то она разогнала?! Должен же и от розового кошмара быть толк!       - Разогнала. А вместо него школьную инспекцию организовала. И в чем разница?       - Разница есть. И существенная. Раньше они нас гоняли, а теперь мы их... И мне это, мистер Поттер, очень нравится. Я даже не ожидал, что я такая злопамятная сволочь.       - Я, например, вломил МакГонагалл. Сдал, можно сказать, самое святое в руки министерства — годовой запас валерьянки. И сижу гордюсь. Отольются нашей МакКошке мои отработки...       - Ты просто зверь!       - В точку. Я страшное чудище. Белобрысо, обло, озорно, стозевно и лайя*... Правда, Грых? Подтверди.       - Тебе видней, Дракуся. Только я посмотрю на тебя, что она теперь на уроках с вами сделает, - Грых зевнул. - С похмелья старая кошка вряд ли приятней, чем поддатая.       - Оу, я об этом не подумал, - Драко вскинулся.       - С чем тебя и поздравляю! Надо старших слушать, Дракончик. И будешь в шоколаде! А Гарри сидел и улыбался до ушей. Какое ему дело до теток из министерства, отработок и тайных и легальных обществ? С ним рядом любимые люди. Они шутят, с ними все в порядке, значит, и с ним все нормально. Жизнь налаживалась. Хотя было кое-что, что беспокоило Гарри и сидело занозой в душе. Это странная, какая-то всепоглощающая ненависть Лонгботтома. В школе всегда кто-то симпатичен, а кто-то ненавистен. А бывает, что эти противоположности сходятся на одном человеке. Но это совсем другое. И симпатии и антипатии такого рода легко игнорировать. Подумаешь, он не полтинник, чтобы всем нравиться! Но ненависть Невилла была другого рода. Она пылала черным огнем, постоянно, где-то на грани видимости. Другие гриффиндорцы часто доставали Гарри, но Лонгботтом будто боялся расплескать свое чувство на пустяки. Он никогда не вступал в перепалки. Только смотрел. Но от этого взгляда хотелось поежиться. И об этом Гарри не мог сказать никому. Будто своим признанием прольет свет на дорогих ему людей, и тогда и они станут мишенями. Сомнительная логика, но для Гарри некоторые вещи не нуждались в доказательствах и логическом подтверждении. Он знал, что это так, и все. Дни шли за днями, месяцы за месяцами, а ничего такого в школе не происходило, ну, кроме латентной войны «Армии Дамблдора» и министерской тетки. Глупейшая ситуация! Ну, конечно, министерство врет. И насчет того-кого-нельзя-называть, и насчет экономики тоже. Но это нормально. Покажите мне правительство, которое в большей или меньшей степени не врет своим избирателям. Иногда ради заботы о подданных, иногда по менее благородным причинам, но врет всегда и везде. Это что-то вроде общественного договора: умные знают, что их обманывают и знают, почему. А глупые принимают за чистую монету. Но скорее всего, они знают, что мы знаем, что они врут, и что они делают вид, что верят, что мы им верим. Как-то так. И всем хорошо. Гарри еще ребенком видел акцию протеста местных студентов Суррея. Прошли строем по главной улице, избили кого-то похожего на чиновника из мэрии, сожгли пару-тройку машин, и самые шустрые загремели в полицейский участок. Может, кому-то от этого и стало легче, но уж точно не этому, которого приняли за чиновника. Он лежал на асфальте, тяжело дышал и сплевывал кровь изо рта. И вряд ли заметил маленького мальчика, который смотрел на него с ужасом и плакал. Воевать против лжи можно, но не так. Гарри совсем не принимал романтику революционных масс, считая это просто всплеском насилия и бессмысленной жестокости, а толпу вообще ненавидел. Ведь, может, и те, кто бил того мужчину, в отдельности были неплохие люди, но все вместе в толпе стали другими. Без совести и чести, без жалости и сострадания они стали человеческим стадом. Кому-то Гаррины мысли могут показаться наивными и упрощенными. Кто-то скажет, что у него совершенно не было социальной ответственности. Может, так и есть. Откуда бы ей взяться при таком-то воспитании? Он всегда отвечал только за себя и Грыха, привык, что хорошие слова могут прикрывать неблаговидные делишки, да и вообще мало кому верил. Но было так, как было. Он старался вообще в политику не лезть и даже газет не читал, предпочитая вольный пересказ Драко, да и то в пол-уха. Но в тот день, когда чуть не накрыли «Армию Дамблдора», да и сам директор вынужден был скрыться из школы под угрозой ареста, он ясно понял, что часы стали отбивать совсем другое время. И теперь все пойдет совсем по-другому. Понять-то понял, но все равно надеялся, что как-нибудь ему удастся остаться от этого в стороне. Да и близких оградить. Не вышло... ***** В чинном и благопристойном пригороде Лондона в неприметном доме у окна стоял старик. Он, вообще-то, вел беседу с остроносым стариком в старинном портрете, но к собеседнику не поворачивался. Так и стоял спиной.       - Альбус, все очень серьезно. Замок беспокоится. Привидения, портреты, заповедные вороны с астрономической башни... все чуют беду.       - Я понял, сэр Блэк. Уверяю вас, я приму меры!       - Альбус, вы не поняли! Надо еще вчера. Хогвартс не принял мисс Амбридж. Защиты толком нет...       - Что ж вы, мертвые, такие беспокойные?       - Но дети...       - А что дети? А вам не приходило в голову, милейший, что это как раз то, что нужно, чтобы это обывательское болото пришло в движение? А? Старик резко обернулся:       - И не надо морализировать, это я умею не хуже вас! С каких это пор директор, узаконивший телесные наказания, учит меня детей любить?       - Но Альбус! Том безумен! Одно дело - честная порка, а совсем другое...       - Иногда, сэр Блэк, лучшая стратегия — это бездействие. И не настолько уж Том безумен. А кровь... иногда она цементирует общество не хуже круговой поруки.       - Вы... преступник! - взвизгнул человек на портрете.       - Я политик! - возразил Дамблдор. - И я вынужден думать не только о тех кто сейчас находится в замке, но и о тех, кто еще не родился. Такова моя судьба. Это он говорил уже сам себе. Его собеседник скрылся, уйдя из портрета. Дамблдор снова повернулся к окну. Дождь чертил дорожки слез на стекле. Сердце пожилого человека наливалось силой и предчувствием великих свершений. Его звездный час близко. Он был в этом уверен. ______________ * Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй — эпиграф к книге Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Фраза означает: «Чудовище тучное, гнусное (либо грубое), огромное, со ста пастями и лающее»