Жрец

отредактировано 2 июня - У тебя полчаса и ни минутой больше! - кричит мне Нат из подсобки, начальник нашей смены, завидев, как я прошмыгнул к заднему входу с пакетом бич-пайка в зубах, чашкой зеленого чая в одной руке и вилкой во второй. Выхожу из служебного входа ресторана, в котором работаю разнорабочим, и привычно сажусь на пустой ящик, второй послужит мне столом. Дергаю термоленту на упаковке своей еды, реклама обещает лапшу со вкусом курицы. Жду три минуты. Отдых – это хорошо! Еда, конечно, не слишком вкусная, но в ней имеется полный набор витаминов и минералов, чтобы такому нищему, как я, утолить голод и все потребности организма в энергии. Дешево и сердито. Это чуть ли не единственное, что я могу себе позволить на мою зарплату посудомойщика и уборщика в одном лице. Когда пришел сюда проситься на работу, надеялся стать официантом, да рожей не вышел, в буквальном смысле. У меня ожог на правой стороне лица, задеты бровь и висок, шрам стягивает щеку и задевает ухо. Всю эту красоту я скрываю за волосами. Вот так мои мечты разносить клиентам еду и одеваться в красивую униформу рассыпались прахом. Везде встречают по одежке. В моем случае по шкурке, а моя уже подпорчена. Эх… Из детдома выперли сразу, как восемнадцать исполнилось. Условно восемнадцать, никто не был в курсе, когда я родился, и сколько точно лет мне накуковала кукушка. Попал в приют, когда мне было примерно восемь. До этого - полная темнота и отметка на морде на память неизвестно о чем. Ни родителей не помню, ни как звать-величать. Детдомовские детки быстро просекли, как меня достать можно, зажженная спичка вызывала истерику, а потом выяснилось, что я еще и воды боюсь - чуть выше колена и я уже в панике и диком ужасе. Психолог бурчал о фобиях и психической травме. А детям было наплевать, они продолжали издеваться. Возможно, благодаря этому я взял свой страх под контроль спустя два года. Истерики прекратились, я просто впадал в ступор, и деткам надоело развлечение. Каждый вечер зажигал свечку перед сном, украденную у воспитательницы из шкафчика, и подолгу смотрел на пламя, отучая себя от страха. Самовнушение - страшная сила! С водой, правда, дело обстояло хуже.… Учиться плавать было негде. Когда вырос, поблагодарил всех богов, что не помню детства. Не хочу воскрешать те ужасы, которые наградили меня такими фобиями. В общем, рос я тихим неконфликтным ребенком, над которым издевались и считали шизиком поначалу. Я очень скоро научился прятаться получше и шустро убегать, и от меня отстали. Кому интересно бить добычу, которую еще догнать надо? Правильно, никому. А даже если и ловили, я не отвечал, а сворачивался в клубок и ждал, пока мучителям надоедало пинать. Вот всем и надоело. Меня считали ненормальным на всю голову, и не без основания. Я кричал во сне…. Воспитатели будили, но я не помнил, что мне снилось, только оставался мерзкий осадок, как будто забыл нечто важное и никогда больше не вспомню. Психолог не знал, что со мной делать, я будил среди ночи других детей своими криками. Ни успокоительное, ни снотворное не помогали. Тогда все решили просто и изящно. Освободили старую кладовку от швабр и поселили в неё меня, чтобы я своими припадками никого не беспокоил. Кровать там как раз помещалась, и табуретка, которая служила столом по необходимости. Моя комната! Собственное пространство! Ура! И неважно, что без окон, только вентиляционная решетка под потолком. Главное - я в одиночестве, и лежа на кровати можно было рисовать картины, которые всплывали в моей голове. Рисовал плохо, так мне казалось…. По большому счету на листе бумаги возникали только образы, нарисованные простым карандашом. Красок у меня никогда не было, как и мелков и фломастеров. За годы бумагомарательства научился передавать цвет в оттенках серого. В основном рисовал цветы, много цветов, и комнаты, помещения, коридоры, беседки которые всплывали в голове. Все было отрывками, нечетко. Иногда перед глазами вставала просто вещь – заколка для волос или сережка, и я рисовал их. В общем, странным я был ребенком. А в двенадцать окончательно понял, что отличаюсь от других представителей человечества. Цветок зачах в учительской, совсем засох. Горшок выставили на выброс, а я подобрал и утащил к себе в комнату. Смотрел на скукоженный стебелек и мечтал, чтобы растение расцвело снова. Он был таким красивым когда-то. На следующий день, проснувшись, офигел. Белая лилия цвела и пахла, сочные листья излучали здоровье, на белом соцветии собрались крохотные капельки влаги. Я поспешил полить растение и вернуть в учительскую. Все очень удивлялись и долго не могли понять, кто так пошутил. А я просто испугался, впервые испугался себя. Второй раз я птицу пожалел. Птаха черная, с красной грудкой, в окно ударилась и, упав, затихла. Мне было её очень жалко, я сидел рядом и гладил её по перьям, желая, чтобы она очнулась. И птица трепыхнулась, встала на тоненькие ножки, чирикнула и улетела. Я подумал, что её просто оглушило, а потом она очухалась, но внутри грыз мерзкий червь сомнений. Не помню сколько точно лет мне тогда было. Когда мне исполнилось четырнадцать, я проверил свои возможности еще раз. У нашего приюта на моих глазах машина сбила собаку. Несчастное животное было еще живо и истекало кровью на обочине, в конвульсиях дергая лапами. Я прямо ощутил, как жизнь покидает пса, и попытался вернуть назад ту энергию, что выливалась из его тела. Получилось. Я гладил животное, тихо приговаривая всякую чушь, и видел, как с моих рук струится еле видимый золотой свет, ладони стали горячими. Пес заскулил, кровь из носа у него перестала бежать, а потом он поднялся на все четыре лапы, постоял, смотря мне в глаза, лизнул в нос в благодарность и скрылся в подворотне. С этого момента пришло осознание, что я могу лечить смертельные ранения, и при этом на мне это никак не сказывалось, разве что чуть уставал. Повезло, что никто не видел мою самодеятельность, и я больше не применял свои способности при людях, боясь попасть в лабораторию на опыты. Последние два года нас учили несложным профессиям: столяр, плотник, официант, мойщик окон. Больше мы ни на что не годились. В нашем обществе, не имея родителей, ты автоматически становишься человеком второго сорта. За нас некому было поручиться, похлопотать, дать рекомендации. Таким как мы - без роду и племени, надо было пробивать себе дорогу с самых низов. В приюте, конечно, учили многим полезным вещам, но не давали любви и не прививали психологию нормальных человеческих отношений. Воспитатели, как ни старались, не могли заменить нам родителей, да и приют-то был один из беднейших. Хоть в нашей стране и распространена благотворительность, и государство выделяет деньги сиротам, этого все равно не хватало. Нас кормили, одевали и что хорошо, дали образование. А дальше - сами, у кого на что мозгов хватит. Мне хватило на то, чтобы устроиться в этот ресторан. Зарплата маленькая, но её хватало, на то, чтобы снять комнату неподалеку, на простую еду и маломальскую одежду. Шмотки я покупал на рынке, там дешевле. Вот так и живу. Я не жалуюсь. Могло быть хуже. Сижу, уплетаю лапшу и жду. У меня тут друг появился. Кот, худой и облезлый, с единственным желтым глазом. Шерсть у него непонятного серого цвета, одно ухо порвано. Он живет под мостом через дорогу. Не знаю, чем он питается, ловит лягушек и крыс наверно, но приходит ко мне исправно. Сначала животина рылась в мусорных баках и добавляла мне работы - разбрасывая объедки. Тогда я начал сам его подкармливать. Кот всегда благодарен за угощение, все съедает, потом лижет мне руки и урчит, дает себя потискать. Поглаживая теплое тельце с выступающими ребрами, я забываю о невзгодах. Уже пятнадцать минут прошло, где ты, пушистый друг? А вон, вижу, хвостатая тварюшка остановилась около дороги, пережидает пока все машины проедут. Умный. Еще бы, поживи на улице - поумнеешь, если раньше не сдохнешь. Котяра побежал через дорогу, и тут внезапно выезжает черная здоровая машина. Глухой удар, визг тормозов. Какая сволочь сбила моего кота?!