Холодный очаг

Пахли так травы сочные той весной, Что голова кружилась – не нужен мед. Вышли на берег мы, только улегся зной, Стали венки плести, вести хоровод. В воду пускали, дождавшись первой звезды, Счастье ловили, как удочкой – пескарей. Чьи-то венки тонули, хлебнув воды, Мой же уплыл по теченью – быстрей, быстрей. Вряд ли его кто сумеет прибрать к рукам… Но на плечо будто призрак дыханья лег. Я обернулась, и кровь прилила к щекам - Гардольф-кузнец мне протягивал мой венок. Знали его все жители городка, Смолоду взял он в руки свое житье. Был он красив лицом, но горбат слегка, Он не носил броню, но ковал ее. Мы говорили странно , и не о том. Будто так страшно было шепнуть: «Люблю». Он мне смущенно сказал: «Я построил дом!» Я же сказала: «И я под кустом не сплю!» Только назавтра он снова был тут как тут, И амулет блестел на его груди. Были глаза его – омут, а берег крут… Я не смогла сказать ему «Уходи!» Хальгрим родился первым, и ночь своим Криком вспугнул он, будто трубой боевой. Разные вещи клали потом перед ним - Лишь к топору тянулись ручки его. Хельгир пришел с цветением диких роз. Слишком спокойный – я даже носила в храм. Зря беспокоилась – мальчик здоровым рос, Предпочитал лишь чтенье другим делам Гасли и вновь разгорались небес огни, Будней был ход так обычен, привычен труд. Годы ступали чинно, бежали дни, Я все смотрела, как сыновья растут. …Знатный морозец, не уберечь ушей! Дети резвятся, домой зови, не зови… Хельгир построил крепость для малышей, Хальгрим опять подрался, лицо в крови… …Ветер теплеет, лед на реке трещит, Время для птичьих песен и талых вод… Хальгрим хохочет, бьет топором о щит, Хельгир задумчиво смотрит на ледоход… Новые яйца в гнездах лежат у птиц, Ночи светлеют, не клонит долго ко сну… Слухи доходят странные от границ – Что Император наш проиграл войну. Трудно поверить, но правда – она не сор, Махом не выметешь, горькую, за порог… Там, где был храм, в ночи запылал костер, Долго золу носил лихой ветерок… Хальгрим наутро исчез – не найти следа, Лишь со стены заветный пропал топор. Стала седеть у Гардольфа борода, Хельгир глаза все прячет, не лезет в спор. Только и он однажды собрал мешок… Стать за Империю совесть, сказал, велит. Гардольф лишь плюнул и медленно в дом ушел, Был моложавый - стал стариком на вид. Дни долго тянутся, ночи – длинней вдвойне. Веет могильною сыростью от земли. Было взаправду это, иль в страшном сне? Дверь разломали и Гардольфа увели. Будто молился он Талосу, еретик… Правды не сыщешь, все только отводят взгляд… Выйду за дверь – хлопотать, куда-то идти… Тут же одумаюсь и поверну назад. Нету вестей от кровинок моих, сынов, Я даже рада – подальше гоню беду. Бродят по дому обрывки забытых снов, Я и почти не помню, чего я жду. Мышь заскреблась в углу – брошу корку ей Все же душа живая, не мертвый хлам. Полон очаг мой погасших давно углей, Тени шушукают, скалятся по углам. Скоро зима… Да будет ли холодней? Ночь все желанней, чем тусклый осколок дня. Пахнут весенние травы свежей, сильней, Гардольф смеется и обнимает меня…