Отрави мою любовь

- Алиска! Почему ты не купила воды! Я же отправила тебе сообщение!.. – молодая, но изнеможенная женщина вошла в квартиру и быстро закрыла дверь на засов. - Прости, я ничего не получала! Снова, наверное, обрыв на линии… - Да никакой это не обрыв! Специально они все это делают!.. – женщина сняла с лица медицинскую маску, покрытую грязно-коричневыми разводами. - Мам… - девочка подошла к женщине и положила холодную руку на ее худое плечо. – Бабушка умерла… … На кухонном столе лежало неподвижное, какое-то призрачно-синее тело. Старушка умерла во сне. Это, наверное, не больно. Мать накрыла ее одеялом и лишь бросила Алиске: - Из кружки ее не пей, токсично… Маленькая женщина с маской на лице быстро шла по пустынной улице, гремя одной единственной стеклянной бутылкой чистой воды в железном ведре. Женщина посмотрела на небо – оно было мутно-желтым. Глаза жутко слезились, в груди щемил кашель. Женщина, перешагнув через бездыханное тело маленькой девочки в подъезде, оставленное там еще с вчера, поднялась по ступенькам на шестой этаж и зашла в квартиру. Пахло газом и мятой. - Как она? – спросила женщина хриплым голосом у высокого мужчины с редкими волосами на голове. - Совсем плохо. Вряд ли доживет до утра… - отец опустил взгляд и прижал к себе маленькую жену. В соседней комнате на кровати с белыми простынями лежала девочка лет четырнадцати. Она была худа, а глаза, красные и какие-то неживые, не моргая, смотрели в одну неопределенную точку. На коленях у девочки лежала тетрадь с черной атласной ленточкой. Она была открыта, и страницы были исписаны мелким, будучи когда-то ровным почерком. «…Он был так близко, никого не было рядом! Он подошел ко мне, но я испугалась. Зачем я испугалась?..» На часах было 10:40. Пятнадцатилетний мальчик в старой потертой кепке, сидел на углу старого заброшенного дома. Из груди его вырывался дикий кровавый кашель, маски на его лице не было. Что-то давило на сердце, глаза уже не видели ничего. Он достал из кармана телефон и отыскал до боли знакомый номер. Пальцы не слушались, но он все же набрал всего лишь три слова: «Я люблю тебя». Еще один хрип вырвался из его груди, и мальчик упал на сухую траву. На часах было 10:40. Все та же девочка на тех же самых белых простынях все так же неподвижно лежала. Она ничего не чувствовала. Она взяла дрожащей рукой телефон и посмотрела на фотографию мальчика в кепке своими красными слезящимися глазами. Она набрала всего три слова: «Я люблю тебя». Она набрала всего три слова, и рука ее упала на одеяло. Но на часах было уже 10:42. Сутулый мужчина лет сорока брел по улице с большой телегой за спиной. Он дошел до угла старого заброшенного дома и заметил на траве неподвижное тело. Как и все прочие тела, что он вывозил по работе, он поднял его, как и все прочие, положил на телегу. Вдруг телефон, все еще лежавший на траве, издал глухой сигнал. Мужчина поднял мобильный. «Ваше сообщение не доставлено». Он собрался было бросить телефон обратно в траву, как вдруг пришло еще одно сообщение. «Я люблю тебя» - высветилось на экране. Что-то замерло в груди мужчины. Он посмотрел на безжизненное тело мальчика, потом снова на телефон. - Она тебя любит… - прошептал мужчина и, неожиданно сам для себя, заплакал. Вернее, ему казалось, что он плачет, но ни слезинки не капнуло из его сухих мутных глаз, ни слезинки не скатилось по грубым обожженным щекам. Вновь мужчина посмотрел на мальчика. На лице его еще играл юный девственный румянец, веки, опушенные уже редкими, но все же длинными ресницами, были сомкнуты. Мужчина набрал всего три слова: «Я люблю тебя». Зачем он набрал их? Кому отослал? Он не знал этого. Он знал лишь, что так было нужно. Но на часах было уже 10:45. Телефон, упавший под кровать с белыми простынями, издал короткий сигнал. Но та, что должна была прочесть эти слова, уже никогда не прочтет их. Девочка все так же неподвижно лежала, но глаза ее были закрыты. Она не дышала. В ногах ее сидел печальный отец, мать содрогалась от рыданий в его объятьях. Если бы она получила сообщение раньше… Если бы он пожил подольше хоть на две минуты… Но было уже слишком поздно. Было уже слишком одиннадцать.