1.
После нашего короткого с Артуром обмена репликами я так практически и не спал. Лежал, ворочался, хотя до организма, наконец, дошло, что его злостно отравили и теперь требуется разрядка. Но вот беда - глаза закрываться не хотели. Стоило векам сомкнуться, как на их внутренних стенках, словно на киноэкране, проступало изображение безмятежно спящего в номере Кёркленда русского. И моя рука, трогающая серебристые пряди над его лбом. Густые и неожиданно мягкие. Вот странно. Иван крепкий, как скала, упрямый, несгибаемый. Его шевелюре полагалось бы быть жесткой, своенравной, под стать хозяину. Но поди ж ты... Ощущение на кончиках пальцев жжёт, зудит, не даёт ни расслабиться, ни забыться. Если бы не Англия, то... Что? Вот что бы я сделал? Чего я вообще хочу? Хочу же... Где-то в семь утра, измученный хаосом мыслей и головной болью, на которую мстительный организм не счёл нужным скупиться, выползаю из кровати к графину с водой и жадно пью прямо из горлышка. Потом, раскопав в кем-то заботливо припасенной аптечке таблетку анальгина, забрасываю её в горло, вновь обильно запиваю и отхожу к окну. Прижимаюсь многострадальным лбом к холодному стеклу. Ну, ни хрена себе... На этаже ещё тихо, а внизу, по расчищенной дороге в свете фонарей уже вовсю чешет Людвиг - в штанах, тяжёлых берцах и одной лишь майке на голое тело. Вот это сила воли, охренеть! Как вообще нужно укатать нашего немца, чтобы он хоть раз изменил своему распорядку? Не представляю. Здоровый образ жизни - это хорошо. И пусть вас не смущают мои пристрастия в еде - они у меня в энергию уходят. Дел столько, что зачастую калорий просто не хватает. Листик зелёного салата можно позволить себе на благотворительном обеде в Вашингтоне - перед красивыми леди. Но потом - только полноценный перекус! Пойти, что ли, присоединится к Людвигу? Герой я или не герой? Присоединяюсь к диванной подушке. Вечером побегу. Как раз ноги придут в согласие со спинным мозгом. Картина двигающегося среди сугробов фон Кёнига отдаёт такой непоколебимой уверенностью во всём (в грядущем дне - в том числе), что, неожиданно умиротворенный, проваливаюсь в долгожданный сон... Солнце встало, потом упало, а я так и продрых весь день и всю ночь с редкими вылазками в сторону санузла. Организм лучше знает, чего хочет и как бороться со строптивым хозяином. Просыпаюсь тоже неожиданно. Тата-тара, тата-там! Тата-тара, тата-там! Тара-там, тарарам-там-там! Вроде, есть такой сигнал побудки... Только отбивают его по мне маленькие крепкие лапки, носящиеся вдоль тела со скоростью звёздного крейсера. В ухо утыкается прохладное, усатое, сопящее и заполняет всю черепушку отборным звонким муром. А потом оглашает комнату победными воплями, начиная исполнять на моей спине танец вышедшего на тропу войны индейца. - Америкот, прекрати, сейчас же! Ты его растопчешь! А вот это уже голос Бонфуа. Он-то что тут делает? Открываю глаза и сажусь, не обращая внимания на то, что семинольский вождь с грохотом ссыпается с меня на пол. Франциск ногой тщетно пытается закрыть за собой распахнутую дверь. В руках у него поднос, на котором стоят тарелки, чашки, кофейник и что-то ещё. - Бонжур, мон шер! Улыбка француза озаряет всё вокруг, прыгает по стенам вместе с солнечными зайчиками, испускаемыми начищенным до блеска кофейничным боком. Э? Он меня ни с кем не перепутал? - Привет. Ты чего? - Гуманитарная помощь торопится к тебе, юный друг! Наконец, справляется с дверью, проплывает через гостиную, ставит поднос мне на колени и с небрежным изяществом усаживается рядом. - Завтрак, дорогой мой, - объясняет ещё раз, видимо, неудовлетворённый недоуменным выражением на моём лице. - Ванечка совершенно справедливо решил, что вчерашняя ночь наверняка слишком сильно на всех скажется, и потому надо организовать утреннее питание в номерах. А я ему помогаю. - Вы готовили, что ли? - Альфред, - он изящно поправляет несколько растрёпанную причёску (впрочем, его это отнюдь не портит), - ты, вроде, не … глупый мальчик. Готовили в столовой. А мы разносим. Разве что кофе я сам варил, а Иван бутерброды делал. - А тут что? - тычу пальцем в накрытый салфеткой горячий горшочек. - Овсянка. - Красивым жестом снимает с горшочка салфетку. - С малиновым вареньем. И, нет, мой милый, - васильковые глаза смеются, руки вскинуты в жесте притворного ужаса, - её не Артур варил, иначе я бы ни за что не позволил тебе это есть. - А он тут откуда? - отодвигаю кота, который уже радостно лезет мордой в дымящуюся ёмкость. - Ну, - Франциск вздыхает. - Наверное, оттуда же, откуда и Васенька... Я пойду, а ты кушай. Поднос можешь просто на столе оставить. Потом кто-нибудь заберёт. Горничная или Иван. Встаёт и движется к выходу. - Уммм, а как там Англия? - Жив, разумеется. Но невыносим, как всегда, - усмехается, уходит. Я вяло ковыряю овсянку ложкой, время от времени пихая белобрысой темношеей наглости куски бутерброда с сыром, которые этот маленький атомный реактор молотит практически не жуя. В дверь осторожно постучали, Кику заглянул осведомиться, не видел ли я Ивана - он хочет вернуть поднос. Ивана я бы и сам хотел увидеть, вот только, похоже, его нигде нет. А поднос вообще можно оставить в номере, не обязательно отдавать лично в руки. Примерно так и объясняю. Японец извиняется, исчезает. Как же мы, всё-таки, оторвались, раз русский счёл нужным подать нам завтрак в постели! Интересно, то, что ко мне пришёл Франциск, а не Иван - простая случайность или нет? Каша вкусная, а кот бесстыжий. Пытается залезть в горшочек прямо из-под локтя. Вот почему у меня завелся именно такой, а не как, например, у Кику - спокойный и ненавязчивый? Уйди, дурень, усы повредишь! Где же может быть Россия? Когда я видел его последний раз, он сидел в комнатах Артура... Может, Англия его усыпил и потихоньку куда-нибудь вытащил? Воображение тут же услужливо подсовывает сюжет про коварного Кёркленда и попавшего в его сети простодушного парня, чьё сердце непременно нужно съесть. Загвоздка лишь в том, что потом надо куда-то деть довольно массивное бездыханное тело. Артур в одиночку его и за порог-то не вынесет. А Франциск идею с пожиранием вряд ли одобрит. Ещё и помешает. Он, кстати, в таких ситуациях лучше подходит на роль героя-любовника, чем даже я. Тьфу, что за бред? Бонфуа же сказал, что они вместе завтрак организовывали, значит, всё в порядке. А ещё я мог его вчера поцеловать. Ивана. Два раза. А он... - Брысь! - сердито, но не сильно шлёпаю ложкой промеж наглых ушей, которые тянут лапу к самому красивому из бутербродов. Может, его тоже Брагинский делал? Кот недовольно мявкает, отскакивает, припадает на передние лапы, смотрит с гремящим вызовом. А потом со всей дури прыгает в бутербродную горку - прямо на мою тянущуюся руку. - Ааааааааааааааааа! Бутерброды разлетаются, когти у этой отдельной боевой единицы охрененно острые, а кофе - до чёртиков горячий. И я - весь в нём. - Скотина!! А ну, стой! Ага, сейчас! Ушастая тварь подхватывает с пола самый толстый бутерброд, башкой таранит дверь так, что та не выдерживает и распахивается (у кого угодно мозги бы вытекли, но только не у моего робокопа!) и принимается удирать со всех лап по чёрной лестнице. Вслед за ней несусь я, мокрой молнии подобный. В справедливом гневе и с желанием убить. - Стоять! - Мрррряяааррр!! Он ещё и огрызается сквозь стиснутые челюсти! Поганец! Одолев лестницу, мы носимся где-то в районе кухни, столовой и подсобок. И именно там из-за одной из дверей выходит явно удивленный Россия. - Эй, что здесь... Кот, словно болид на вираже, делает красивый разворот, несётся к Брагинскому, взлетает вверх по штанине и стремительно залезает ему под футболку. Две секунды - и вот ушастая башка торчит из ворота, принимая на уши всю тяжесть складок неизменного шарфа. - Мнёммм... - произносит жалостливо исключительно для Ивана, уже поддерживающего его обеими руками где-то под лапы. И тут подбегаю я. - Иди сюда! - протягиваю руку. Брагинский делает быстрый шаг назад, и мои пальцы загребают пустой воздух. - Вы чего? - добродушно осведомляется, разглядывая моё коричневое великолепие. - Привет, Абрикос, - палец ласково чешет кошачью головёнку между ушей. (Почему это он Абрикос?) - Этот гад спёр мой завтрак! - И чего? - Ничего! Дай сюда, он у меня узнает! - Не-а, - ещё один ловкий шажок в сторону. - Брагинский! - Джонс! - Шажок в другую сторону. - Тебе бутербродов жалко, что ли? Так я ещё настругаю. Мне бы услышать, что один объект моего пристального внимания готов сделать что-то персонально для меня, но беда в том, что в данный конкретный миг я полностью отвлечен на другой объект, который явно чувствует себя под футболкой России как в танке. Блестит на меня победным взглядом. Смешные тёмные полоски под глазами делают его ещё больше похожим на наглого очкарика: - Хмфрр! - Иван! - Ась? - Не защищай его! - Почему это? Он явно просит убежища. Морального и политического. Конечно, просит! Ещё и жуёт на ходу, бесстыжая морда! Вон, полбутерброда уже исчезло в бездонной пасти. И, что самое обидное, похоже, стопроцентно понимает - просто так мне его не достать. А потому издаёт какой-то совсем уж издевательский звук: - Мррлюхуху. Засранец! Окончательно взбесившись, делаю поистине гиперскоростное движение и, наконец, ухватив, выдираю кота у Ивана из футболки... ... вместе с куском футболки. Мне в руку тут же вцепляются четыре драчливые лапы, но я смотрю туда же, куда и Брагинский - на две дыры в шарфе, оставленные явно моими сильными пальцами. Секунда, другая... - Колллллл... - набатным гулом разносится по коридору. Святой револьвер! Нам пиздец, это Гитлер... Он же тут разнесёт всё! Вместе с гостями и стенами!!! Вышибаю дверь в какое-то помещение, пулей проношусь через склад мётел и грабель, вышибаю ещё одну дверь и, оказавшись на улице (повезло!), продолжаю бег с препятствиями. На мгновение оборачиваюсь, чтобы хоть навскидку оценить обстановку. И зря это делаю, ибо вижу, как за мной стремительно несётся даже не человек, а сгусток гудящего мрака. Какой Стивен Кинг, какая Мгла! Сказочки для младших классов, мать вашу! Мы с котом, кажется, орём одновременно - я просто, а кот молитву. Он теперь на мне ездок по несчастью. А топот сзади накатывается, приближаясь... ... Ну, разумеется, этот кого хочешь догонит. В какой-то момент шею обжигает, видимо, пар из ноздрей, а потом я получаю по голове и лечу под ближайший куст. В малиновом небе - бешеное лицо Брагинского, придавившего мне грудь коленом так, что дышать нельзя. Руки за плечи вжимают в разворошенный снег и через пару секунд, похоже, моя парализованная тушка наделает трещин уже в земле. Но не наделывает. Ибо вдруг в тот же зенит, где и лицо России, вплывает ещё одна знакомая морда. На левую карающую длань наступает серая лапа. - Мау? Русокот словно соткался из воздуха. Вопросительно смотрит сперва на меня, потом на хозяина и между ними происходит диалог: - Мау. - Кол-кол-колллллл! - Мау-мау? - Колллллллллллллллллллллл!.. - Ма-у! - Хмык. Для тех, кто ни черта не понял, перевожу с которанто на общедоступный: «Хозяин, а ты уверен, что мы за раз съедим всё это мясо?» «Мы постараемся, кол-кол-коллллллл!..» «А, может, пускай пока живое побегает?» «Васяш, ты слишком добрый! Половину можно съесть, а вторую сберечь в холодильнике - про чёрный день». «Только что убитое свежее лучше сильно мороженого лежалого». «Ладно, уговорил». Тяжесть с моей груди исчезает, Иван выпрямляется: - Живи ж. Сажусь, трясу головой и делаю несколько коротких рваных движений локтем, пытаясь освободить руку, на которой всё ещё висит зажмурившийся кот. Со стороны это, правда, выглядит так, будто я им перекрестился. - Ну, ты и псих, - всё-таки умудряюсь освободиться от белобрысого недоумения, которое продолжает активно притворяться мёртвым, пока серый Васька, потеряв к нам с Россией всяческий интерес, легонько пихает его лапой. - А ты руки в следующий раз не распускай, - мой противник с жалостью рассматривает несчастный шарф. - А ты ноги! Брагинский переносит внимание с шарфа на мою помятую персону. Взгляд - снова человеческий - полон живого ехидства, наверняка того же самого, с которым он тыкал меня лыжной палкой сквозь снег: - Нога любимого не может сделать больно. Чего?! Со свистом втягиваю холодный воздух. Знаешь, что, дорогой товарищ... ТРАХ! Мой кулак, коротко прочертив пространство, встречается с русской переносицей с характерным хрустящим звуком. Силы я не жалею. От удара голова Ивана мотнулась вбок так, что собственные волосы хлестнули по левой щеке. Потом он вскидывает пальцы к лицу и с изумлением смотрит на покрывающие их кровавые пятна. Переводит взгляд на меня. - Ну как? - интересуюсь с не меньшим ехидством. - А рука любимого? Откуда-то снизу слышу одновременно грустное сибирское «мау» и заполошное «муйяааа!». Ну, да, кретин. Нашли, чем удивить. Следом вижу небо в алмазах. Бог ты мой, какой у Брагинского восхитительный по быстроте и точности свинг* левой! Сколько ни дерёмся, а каждый раз - как первый!2.
Джип немного трясёт на поворотах, но и только. А так заснеженная трасса в город вполне проходима и двигаться по ней можно с достаточной скоростью. Во всяком случае, какой-нибудь взыскательный любитель автогонок будет ею вполне удовлетворён. Иван с заклеенной пластырем переносицей сидит за рулём, а я - на пассажирском сидении сбоку. - Слушай, - в очередной раз пытаюсь достучаться до русского, - да не обязательно это! Подумаешь, зуб сломал. - Угу, - содержательно отзывается он. - Зубов я, что ли, не ломал? Вернусь домой и починю. - Сломал я. Я и починю. Ну да. Когда я в сугробе, на который меня усадил ответный удар, потрогал языком верхнюю челюсть (проверяя - на месте ли) и выплюнул на ладонь не слабый такой осколок, Иван крякнул и почесал себя за ухом. Наверное, мы оба одновременно подумали об одном и том же человеке. И, судя по тому, как тут же понимающе уставились друг на дружку, оба мы - по разным причинам - не хотели, чтобы Кёркленд вцепился в наш короткий инцидент как кракен в «Чёрную жемчужину». Чтобы самому себе вправить нос, куда-то позвонить, о чём-то договориться, накинуть пальто и получить джип к выезду из комплекса Брагинскому потребовалось минут пятнадцать. Я, правда, честно пытался протестовать, что могу недельку пожить и со сломанным зубом, и Англии до этого вообще дела быть не должно, но Россия только хмуро зыркнул в ответ и я счел за лучшее пойти с ним. Иначе, судя по «зырку», можно схлопотать ещё - раз уж мне всё равно, сколько зубов лечить. Я, конечно, герой, но отдавать на заклание здешней стоматологии сразу всю челюсть - благодарю покорно! Я видел фильм «Иван Васильевич меняет профессию» и представляю, что такое - русская бормашина. В общем, чем дальше мы едем, тем хуже мне становится... Ладно, будем считать, что это очередное испытание, которое я, как настоящий супермен, должен вынести с гордостью и достоинством. - Да не трясись ты, а? - с досадой произносит Иван, бросая машину в очередной из поворотов. - Не к коновалу везу. - Я не трясусь, - отвечаю оскорблённо и, чтобы быть последовательным, принимаюсь бодро насвистывать. Россия изумлённо смотрит на меня, потом срывает джип к обочине, бьёт по тормозам, падает головой на рулевую колонку и принимается в голос ржать, дергая плечами и захлёбываясь. Пока изумлённо таращусь на этот внезапный взрыв эмоций, Иван, просмеявшись, поднимает на меня глаза, обеими ладонями размазывая по лицу слёзы: - Джонс, это - Шопен! Чего? Аааа... Смотрит на моё лицо и снова заходится от хохота. - Ну, простите, - бурчу, глядя, как его колбасит от восторга, - просто пришёл в голову. - Похоронный марш?! - А вот такой я ... загадочный! Искренний смех Ивана заразителен. Через несколько секунд смеюсь вместе с ним. Не к коновалу, ага... За дверями кабинета, перед которым мы чинно сидим, слышится характерное жужжание. Ему вторят красноречивые сдавленные вопли. Наверное, глаза у меня становятся похожими на очки для подводного плавания. Или совиные. Да и Иван выглядит уже не так уверенно, как по дороге. Со смущенным недоумением косится в сторону звуков, потом неожиданно берёт мою ладонь в две своих и несколько раз ободряюще похлопывает по ней: - Ну-ну... Ничего-ничего. Ты же герой. Fucking shit. Брагинский, а тебе самому когда-нибудь залезали в рот обойным молотком?! Вопли за дверями смолкают. Вообще. Похоже, мы оба в ужасе. Через некоторое время из кабинета, как мячик, выкатывается невысокий кругленький человечек (белоснежная повязка под его подбородком упорно кажется мне оскаленным респиратором) и, глядя на нас весёлыми тёмными глазами, картаво осведомляется: - Иван Б'агинский? - Да, - тот поспешно вскакивает, кивает. - Очень 'ад! Поистине снайперским взглядом выцеливает со скамьи мою съежившуюся фигуру: - А вы, как я понимаю, Альф'ед Джонс? - Йес. - П'екрасно! П'ойдемте! Как?! Куда?! Уже?!! А... А... А как же предыдущий пациент? Он же сюда ещё не выходил! Его что... вынесли через чёрный ход? Возможно - в пластиковых пакетах?! - Идёмте, идёмте, голубчик, - добрый доктор ласково манит меня с порога, - тут нет ничего ст'ашного! - Иди, - Россия с шёпотом подталкивает меня в спину, - я с тобой зайду. - Ага... Идём. - П'остите, а вам п'идется подождать д'уга здесь. Таковы п'авила. Ваааааааааань! Не отпускай мою руку! Пожалуйста, только не отпускай мою руку! Не отпускай её! Пожалуйста! - Ты это... Кричи, если что. Ну, спасибо! Всё-таки есть в дантистах что-то инфернальное. Недаром их до колик боятся не только в детстве, но и во вполне себе зрелом возрасте. Хотя казалось бы... Впрочем, мне сейчас всё - до лампочки. Мне хорошо! Пыточные застенки на поверку оказались очень благообразным и чистым кабинетом, в котором на одной из стен (как раз напротив мягкого пациентского лежбища) висит не слабый такой жидкокристаллический телеэкран. В него я и пялюсь, пока картавый колдует над моим сломанным зубом и одним нежданным кариесом. Никого тут не расчленяли. Медперсонал в свой законный перерыв смотрел, между прочим, моего же «Дантиста». И, как поведал словоохотливый доктор, с профессиональными шутками и прибаутками обсуждал сюжет. Я его, кстати, терпеть не могу. Сюжет. Потому, что его там нет в принципе. Каждый раз, когда псих, свихнувшийся на жениной измене, лезет в рот очередной жертвы - можете смело нажимать перемотку. И общее время просмотра сократиться у вас до пятнадцати минут. А мораль про то, что за зубами надо тщательно ухаживать - ещё с детских лет должна быть ясна. Разве нет? Вот мой целитель вполне себе ничего. Кажется, ас своего дела и с золотыми руками, которые что-то творят в моём рту, но что - не могу толком ни понять, ни прочувствовать. Ассистирует ему совершенно чудесная девочка с глазами лани. Такими мягкими и нежными, что сердце начинает таять, как мороженое, а разум требует взять под крыло и защищать до последнего патрона! Пока я мысленно пою дифирамбы волоокой прелести - даже смиряюсь с противным сверлом, хозяйничающим в зубе. Вот правильно тут персонал подбирают. - 'от можно зак'ыть, я уже закончил, - строго раздаётся надо мной, и я в обалдении отрываю взгляд от юного ангела в белом халате. - Уже? - А чего вы хотели, голубчик? Долото и тесло? Так у вас зубки вполне в но'ме! Вот п'иведите их в негодность, тогда и погово'им. - Спасибо! - Жуйте на здо'овье. Изучив в зеркале у выхода свой исцелённый рот, понимаю, что теперь с полным правом могу перекусывать металлические провода, трамвайные рельсы и дужки амбарных замков. Осталось научиться летать - и можно смело ловить парящего в облаках Тони Старка зубами за железную ногу. Иван беспардонно спит, откинувшись в коридоре на белую стену, и, похоже, видит какой-то сон - вон, как зрачки под веками бегают. Но вот снится ему явно что-то не очень доброе, так как морщится, с горечью кривит губы. - Брагинский, - трогаю за плечо. - Россия, эй? - А?! Хорошо, что у меня реакция на уровне. Распахнув глаза, он вскакивает на ноги с такой стремительностью, что, не отшатнись я в бок - можно было бы смело возвращаться в докторские объятия. Эта пепельная башка завершила б утреннюю месть, всё-таки вынеся мне челюсть. - Бэ. Поехали назад. Какого рожна он вечно таскает меня за шарф? Вцепится и тащит. Вот как сейчас, например? Настолько короткая память, что уже не помнит, как утром наделал в нём дыр? Самоубийца. А, может, у него фетиш такой? У Франциска женские ножки, у Кёркленда волшебные палочки, а у Джонса - галантерея? Честное слово, вернусь - подарю парочку, пусть хоть задушится. Задолбало плестись следом, словно я «чихуа» какое-нибудь! Америка, у тебя есть ровно четыре секунды, чтобы отпустить мой шарф... Две... Одна...3.
Обратно мчимся так же быстро. Брагинский вновь за рулём. Время от времени косится на шарф и вздыхает. Такое странное ощущение... Наверное, его и называют неловкостью. Скула вот тоже побаливает. - Иван, - помявшись, всё же рискую уточнить, - ты меня ненавидишь? Взгляд в мою сторону неожиданно безмятежный. - Ненавижу? - отзывается без запинки, легко и непринуждённо. - Нет. Крутит руль, швыряя джип в поворот так, что мне икается. - А вот убить хочу - да! На мгновение демонстративно высовывает кончик языка. Вот всегда он так... - Опять смеёшься? Солнечная улыбка: - Ага. Немножко. - Ты просто вредный! - Ага. Немножко. Я и зол на эту улыбку, и всё же хочу её видеть... В голову приходит кое-что ещё. - А Кёркленда ты ненавидишь? - Он забавный. - Рывок. Поворот. - И при этом - отличный шахматист. Смеётся. Неожиданно мне становится и обидно за Артура, и одновременно на него же досадно. - А он тебя ненавидит. Как с гуся вода. Рулит, лучится. - Ему по штату положено. Традиции, куда он денется? Чтоб я ещё понял, о чём ты... Как же хочется постучаться головой о дверцу. Но именно в этот момент в кармане начинает надрываться мобильник. Достаю, смотрю на экран. Ну, блиииин!.. Что я ещё натворил? - Да, Артур?.. Ну, не очень далеко... Да, вместе... Нет, всё в порядке... ПОЛНОМ!.. Э... Ну, как бы... Вань, - (это я уже водителю) - нам ещё сколько ехать? - Полчаса, минут сорок, не больше. А что? - А что у вас там такое?.. Что?.. ЧТО-ЧТО?!.. Растерянно опускаю руку с трубкой на колено. - Иван... У них там война. Первый раз в жизни вижу, как у кого-то могут быть настолько квадратные глаза. - ЧЕГО?! - Война. Англия спрашивает, как скоро мы можем быть? - Твою мать! Оставил на полдня... Скажи, минут через пятнадцать точно будем! - Мы будем... ЧЕРЕЗ СКОЛЬКО-СКОЛЬКО МЫ БУДЕМ?!! Кто бы мне раньше сказал, что зачинщиком заварушки окажется Варгас-младший - вот не поверил бы! А тут - нате, пожалуйста! Понимаете, кроме пасты и хорошеньких девушек Италия ещё очень любит детей. Он может возиться с ними часами, воркует, таскает на руках, играет, всячески балует. Вот и сегодня - вооружившись всем мужеством, какое только смог разбудить, шёл рыжий** за Людвигом на крутую гору и вдруг увидел на скамейке одиноко ревущего бамбино. Вы не знаете Венециано, если не можете представить, как его сердце мгновенно облилось кровью и наполнилось состраданием. Глубоким, как Марианская впадина. Дитё моментально оказалось у него в объятиях, щеки принялись вытирать от соплей и слёз прямо руками и только минуту спустя ухватили терпеливо протянутый (угадайте - кем?) носовой платок. Ласково журча, Италия выудил у заплаканного чада, что, оказывается, другие взрослые мальчики не взяли его с собой на штурм снежной крепости. (Кое у кого есть мнение, что коварный Брагинский просто подговорил мальчишку прийти в нужное место и в нужное время горько разреветься у нужного человека на глазах. Но - это только голое мнение.) Короче, Венециано помчался в ту сторону, где должны были штурмовать крепость, пылко ругаясь на глупых взрослых. На Людвига он даже не оглянулся. Обалдевший Людвиг сам за ним пошёл. А за Людвигом прямо с катка побежал Кику, которого явно заинтриговала картина спешащего за Италией Дойцу. За Кику логично увязался Кёркленд. А где Англия - там и Франция. Короче, всех на хвост намотали. У подножия внушительной снежной крепости, которую устроители, видимо, возводили не один день и специально для сегодняшней забавы, обнаружились Тино и Бервальд. Последний тоже держал на руках какого-то зарёванного малыша и, видимо, взглядом пытался внушить кому-то из старших по параду, что жизнь не должна быть несправедлива к маленьким детям. Командующий краснел, бледнел, заикался и не понимал его в упор. Венециано со всем жаром южной души раскрыл ему глаза, налетев, словно фурия, и наорав с исключительной страстью. В запале орал он, правда, по-итальянски, но Тино охотно перевёл его вопли всем желающим. В общем, они там целую революцию устроили, в итоге которой по обе стороны баррикад наравне со взрослыми и подростками очутилась бойкая малышня - катать снежки, подавать их старшим и поддерживать воплями. Высокие гости России как-то внезапно тоже оказались втянуты в эти «разборки». Согласно быстрому жребию, принимать участие в атаке выпало Франциску, Артуру, Тино, Людвигу, Яо и Гилберту. Ряды защитников пополнили Бервальд, Венециано, Романо, Антонио и Кику с фотоаппаратом. Пока мы оба, стоя неподалёку от скрежещущего зубами Англии, слушали рассказ откровенно прикалывающегося над ситуацией Байльшмидта, Иван посмотрел на снежные стены и с любопытством осведомился: - А Феликс где? - Ээээ... Мы его сегодня уже искали. Потом Запад подёргал глазом и позвонил. Оказывается, утром Лукашевич проснулся у себя. В Варшаве. - Вон оно что... Краем глаза замечаю, как Иван коротко поворачивает голову. Быстренько оборачиваюсь следом. Брагинский с саблезубым интересом изучает Кёркленда. Кёркленд непрошибаем, лишь одна бровь надменно вздёрнута, словно в немом вопросе: «Вы что-то хотели?». Россия точно не хочет и беззаботно отворачивается. Ему явно достаточно, что он просто одарил Англию смешком, понятным лишь им двоим. - Ладно, я внутрь, а Джонс с вами. - Это почему?! Но он не слушает. Бежит к крепости, весело машет рукой, привлекая внимание защитников. - Эт-то кто стоит на месте? Эт-то фин-ны к нам идут! - с хохотом перелетает через довольно высокую стену. Внутри Россию встречают явно одобрительным гулом. - Эй?! - сердито восклицает Тино. - Ай, - Гилберт щедро хлопает его по плечу, - забей! Считай - это честный повод надавать по русским яйцам! Первая наша атака логично захлёбывается. Крепостной гарнизон действует слаженно, яростно и с удовольствием подчиняется как командам Брагинского, так примеру и жестам Бервальда, заражается страстью Антонио, а ещё им явно льстит фотоаппарат Хонды. Я попытался с напористого разгона одолеть стену так, как до меня Иван, но эти паразиты просто уронили на меня целого снеговика. Дерьмо! Даже строптивого Романо умудрились раскрутить! Ну, ещё бы - вместе с ним швыряются снежками несколько миловидных девушек. У Варгаса-старшего руки мелькают с такой скоростью, что кажется, будто их не две, а восемь. Осьминог-выпендрёжник, блин! Артур вместе с нами на приступ не бегал. Пока мы кряхтим, вычищая куртки, пальто и волосы, он ходит туда-сюда, поглядывает на противника, что-то бормочет. Может, опять с кем-то из своих невидимых друзей треплется. Походу, эта мысль приходит в наши с Бонфуа головы одновременно. - Милый, - Франциск весело хлопает друга по плечу, - твой единорог ещё не замёрз? Кёркленд встаёт, как столб. Секунды на две. - ЧТО ТЫ СКАЗАЛ, ИЗВРАЩЕНЕЦ ПРОКЛЯТЫЙ?!! ТУТ ЖЕ ДЕТИ! Крутится снежный смерч. Из самого центра несутся красочные английские проклятия и вопли «а что я сказал?!». - Блин, так мы каши и до вечера не сварим, - Гилберт возвёл очи горе, умудрился двумя пинками развалить это эффектное «обстоятельство непреодолимой силы», на которое с интересом взирает весь боевой состав, и повернулся к Людвигу, - ты строй ряды, а мы пойдём на левый фланг. Что я, крепостей не брал, что ли?! - Погоди! - меня вдруг озаряет. - Эй, Тино! - А? - У вас же с ним были драки? С Брагинским. - Были. - Ну вот! И в одной из них ты ему здорово навалял. Конечно, не без помощи этого... как его... Гумберт... Ламберт... - Карл, Джонс!! - пятнистый от бешенства Артур со всей силы тычет меня пальцем в грудь. - Карл! Густав! Эмиль! Маннергейм! - Все четверо? АХАХАХАХА! Век бы смотрел на его рожу! - Да шучу, шучу, успокойся!.. Тино, у тебя тогда зимняя маскировка была на высоте - этим опытом нужно воспользоваться. У Брагинского справа обширные сугробы, и атаку оттуда крепость ждать, разумеется, будет, но не настолько. Маскхалатов сейчас нет, но ты мог бы притащить из номера простыню, накинуть её, незаметно подползти... - Джонс, прости, - Вяйнямёйнен безмятежно улыбается, словно за праздничным столом, - что я должен сделать? - Завернуться в простыню, упасть и хмф-ффф... Стоящий рядом Яо сунул мне в рот снежок, Франциск пытается отодрать ладонь Артура от лица. Вот всегда так! Ну, почему они вечно меня не слушают?! Чем плоха идея с «подкрасться»? Писк, визг, ор, бравые вопли по ту и другую сторону. Война, товарищи, не кошкин хвост! Даже не спрашивайте, как Байльшмидт умудрился почти сразу и безоговорочно выбиться в командиры. Впрочем, он столько лет командовал парадом (в Калининграде в том числе), что наверняка приспособился иметь дело совершенно с разными людьми. И когда вернулся под бок Людвига, на покой точно не уходил. Пусть он больше не государство, но применение своей кипучей натуре найдет всегда и везде. То, что время от времени он, как чёрт из коробочки, появляется у меня в доме только ради очередной выволочки за «несчастный Кёнигсберг» и то, что согласно рейтингу Forbes этот самый «несчастный» уже в который раз удостоен звания «лучший город России для бизнеса» - лишь доказывает, какой Гилберт хваткий. Кёркленд - здрассьте, не ждали - между прочим, почти просочился за первую линию нашей обороны - чтобы увидеть, что мы придумали во второй (на самом деле, кроме стратегического запаса противогеройских снеговиков там, в общем, ничего нет). Что он всегда хорошо делал, так это шпионил. Вот только вряд ли ждал, что пока взрослые дяди обороняют крепостные стены, «глубокий тыл» зорко стережёт непобедимая «итальянская армия» - воинственная малышня с Венециано во главе. И горе тому, кто попробует тронуть его воробушков! Артуру повезло, что он сумел просто убежать. Джеймс Бонд, чо... - Яо! Давай хотя бы попробуем! - Да отцепись ты от меня! Совсем голова - дурак? - Да ты взгляни, сколько народа с надеждой на тебя смотрит! - Я вам кто, Джеки Чан?! Совсем сдурели, ару!! Второй моей идеей стало перебросить Китай через стену, чтобы он своим кун-фу навёл там шороха и отвлёк как можно больше защитников. Пока они за ним гоняются - мы с удвоенной силой проведём очередную атаку. Самое интересное, что идею неожиданно поддерживает большая часть нашего войска. Похоже, Джеки Чан тут в не хилом авторитете, а красноречивая внешность Вана намертво замкнула подходящие логические контакты. - Тебя же никто не собирается раскручивать за руки и за ноги! Скамейка, доска, ты - на одном конце, Людвиг и двое вон тех крепких парней прыгают на другой и... - Дурацкая идея, ару! - Ну, Яо! Общий одобрительный гул. - Парень, не кипеши! Мы нежно - полетишь, как ласточка!! - Русские - такие русские, - бормочет сбоку Артур. Яо на миг прижимает пятерню ко лбу, потом обречённо вздыхает: - Ладно, чёрт с вами... Я попробую. - Бервальд. -Мм? - Посмотри сюда. - ... Хм. - Ага. Похоже, у Джонса идейный выплеск. - Гм. - Я вот тоже думаю, что получится. Что делать-то будем? Когда Ван встаёт на один конец импровизированной подкидной доски, которую мы под гогот сверху и плотную канонаду всё-таки возвели почти рядом с крепостными стенами, становится ясно, что он уже сто раз пожалел о своём согласии. Но, похоже, снежки, сыплющиеся в его спину и голову, сердят китайца даже больше, чем мы. Он косится через плечо - на цель - и деловито требует, прожигая нас тёмным взором: - Только прыгайте как следует! Мне нужно исключительное начальное ускорение. - Не вопрос, парень! Раз... Два... Три... Китай пошёл!!! И ведь как хорошо пошёл! Красиво, стремительно, тёмной пулей прямо через стену! Все радостно вопят. Сейчас - дружно вперёд, и пойдет потеха! ... Вот только Яо, матерясь, уже летит обратно. Как кошка приземляется в сугроб, подняв вокруг столбы сверкающей снежной пыли. Общая оторопь. Даже кипучий Байльшмидт, словно саблей размахивающий какой-то веткой, обалдел: - Чё это было? - Айя! Скотство! Они с Бервальдом меня в пальто поймали! И тут же назад выбросили!.. Бонфуа, это не смешно! - О... Очень смешно!! Из-за крепостного гребня несутся обидные вопли и вдруг звонко раздаётся: - Меня били по ушам, здесь я бегал по углям, и бамбуковым мечом меня кололи в бок и лили кипяток!!*** Я даже знаю, кто поёт, а защитники - от мала до велика - слаженно ему подтягивают. - Это ещё что, ару? - Китай в недоумении, а вот Гилберт неприлично фыркает. - Что, что! Сага о том, как тяжело изучать кун-фу. - Айя!!! Ну, Ванька! - Бггг... - Что смешного?! - Да опять Брагинский виноват. - Джонс... Тьфу на тебя! Смех смехом, но так мы действительно до вечера провозимся. Второй выстрел и снова мимо. В голове крутится что-то такое... Какая-то назойливая мысль... Что-то подобное я где-то видел... Причем, в библиотеке Артура... Что же?.. О!! Отбито ещё две атаки. Байльшмидт, старый засранец, эффективен, как всегда, но мы держимся, хоть и вовсю «считаем раны». Если он и дальше будет налетать в таком ритме - скоро выгребем весь снег до земли. Тогда останется только ботинками в них швырять. Давно мне не было так весело. Стоп, а это что за вопли на правом фланге? - Иван, - Венециано (на котором, счастливо галдя, пытаются повиснуть сразу четверо желторотиков), улыбается, трогая меня за рукав, - у нас проблемы! Да уж вижу... Одна неугомонная конкретная проблема - это точно. - ЙЯА-ХААААААА!!! Гилберт поперхнулся на очередной команде: - Это ещё что? Бонфуа всем корпусом стремительно развернулся на цыпочках, приставляя ладонь козырьком ко лбу. - Эмм... Судя по всему, Альфред. То-то его полчаса уже не видно, не слышно. Теперь уже все могли лицезреть, как Америка - куртка нараспашку, очки набекрень - несётся прямо к крепостным стенам верхом на спине здоровенного рыжего жеребца. Без седла и уздечки, лишь вцепившись в гриву и направляя горячего зверя ударами пяток. - Либо убьётся, либо покалечится, - Франциск ухватил себя ладонями за обе щеки. - Нет, этот псих не убьётся. - Артурчик, неужели я слышу гордость в твоём милом голосе? - Отвали, дурной винохлёб! - Да вы лучше снаряды берите, ару! Он же сейчас как нож в масло... Действительно. Конь, без усилий перемахивающий скамьи и сугробы у себя на пути, будто летел по воздуху, явно давая понять, что пара метров плотного снега не смутит его совершенно. - Сюда! Сюда, доблестные рыцари! В АТАКУ!!! Гилберт, сразу раскусивший, что сейчас произойдет и как этим нужно воспользоваться, уже мчался вперёд вместе со своим отрядом, в котором никого явно не смущало, что их полководец сыплет явными ругательствами отнюдь не по-русски. Из крепости неслись заполошные вопли. Кого-то (понятно, кого) торопливо уводили от опасной стены. Кто-то, наоборот, спешно к ней собирался. Требовали ещё «снарядов». Вот только упёртого Альфреда теперь можно было остановить исключительно прямым попаданием ядерной боеголовки. А её у защитников точно не было. Ни секунды не замявшись под практически сплошной снежковой завесой, конь махнул через преграду, задние копыта, как таран, грянули по белому гребню, и часть стены словно взорвалась. Байльшмидт ввинтился в пролом, словно ласка, за ним с боевыми воплями ломилась слаженная дружина. Бонфуа давно не видел Артура таким довольным. Ухмыльнулся, вновь приставил руку козырьком ко лбу. - В принципе, они ещё могут отбиться. Нужно только выдернуть Америку ... эээ... типа из седла и закрыть пролом. - Уже не смогут, ару! - УРАААААААААААААААААААА!!! Китай со своей группой, как было распланировано ещё в самом начале, пошёл в лобовую атаку. Стало ясно, что крепость, наконец, проигрывает по всем показателям. Нет, за стенами ещё кипел неравный бой, вот только через дальний гребень - со стороны глубоких сугробов - уже переваливались закутанные в белое фигуры, а снизу весело прыгал разрумяненный Тино, размахивающий... Кажется, это была одна из столовских скатертей. Шумно и весело. Нападавшие, защитники и зрители вовсю пируют под тремя огромными тентами, где на столах дымятся котлы с глинтвейном, чаем, кофе, а на подносах сводят с ума ароматные пироги, шашлык и стопки пышущих жаром блинов. Нет ни позора, ни унижения - только много-много счастливых людей различной степени растрёпанности и сухости. И я из них - самый крутой! Хотя в какой-то момент два раза подумал, что умру. Первый - это когда Иван, останавливая, повис на шее жеребца, со спины которого Бервальд тут же стащил меня за ногу, а неистовая куча вопящих детишек принялась нещадно закапывать в глубокий снег. И второй - когда наши стали меня «качать» с таким размахом, что показалось - без скафандра ухожу в открытый космос. - Ну, что, Брагинский, продул по всем статьям? - Англия со смешком рассматривает сидящего напротив через стол Россию почти в упор. - Ага! - тот весело улыбается в ответ на подначку, греет пальцы в насквозь промокших перчатках о зажатую между ладоней дымящуюся кружку. - Что лишний раз доказывает, - Кёркленд наставительно поднимает указующий перст, - от микробов даже слоны дохнут. - А чего им не дохнуть, если всё для того и сделано? - В смысле? Легонько наклоняет голову на бок, размеренно качает кружку. Интересно, он плеснёт из неё в Артура или нет? - Крепость. Для чего её строить, если потом не взять? Ни удовольствия, ни веселья. - Дикая логика. - Мнение дующегося за плинтусом. Скрещивают взгляды, словно шпаги. Франциск, хмыкнув, прекращает эту безмолвную дуэль, несильно размазывая по макушке Англии небольшой снежок. - А ты, вроде, и не при делах. - Почему нет? - Кёркленд ухмыляется. - Мы же выиграли. - Ты меня поражаешь, мон шер. Когда ты успел сбегать в столовую и пообщаться с персоналом? - Какая разница? Главное, что они пошли на сделку. - О! Любопытно. И каковы условия? - Ты, наш прекрасный, сегодня идёшь на свидание с бабулькой-раздатчицей. - ЧТО?!!.. Интересно, они собьют кого-нибудь с ног? Иван с довольным видом провожает глазами очередное обострение англо-французских отношений, потом поворачивается ко мне. Смотрит... Задумчиво так. Непонятно. Но чувство от этого взгляда мажет по сердцу тёплой лапкой. Очень приятное ощущение. Вот что в нём странно - он ведь, по сути-то, сегодня вчистую мне проиграл. А взгляд - одобряющий. - Ты молодец, Ал. Не ожидал. Да, я такой! - Я же герой! - Штаны с дырой. В следующий раз, когда сопрёшь коня из русской тройки - хотя бы извинись перед возницей. А то наш балалаечник дядя Витя еле успокоился. Он и так - тот ещё тип, а тут за тобой полкомплекса с матом бежать пришлось. Насилу утихомирил. К тому же, желающие кататься перерыву совсем не обрадовались. - На войне все средства хорофх-ххх... Вставляет мне в зубы яблочный пирожок. Совсем, как Яо. Сговорились, что ли?! - Хороши, хороши. Празднуй, пока жив. - Мм...ням... А ты куда? - Да дел ещё много. Думаешь, твой зуб был сегодня в моих планах? Отворачивается. Я пытаюсь поймать его за хлястик, чтобы он ещё немного посидел рядышком, но промазываю. Ладонь летит вдоль спины между лопаток к пояснице, чуть-чуть не касаясь ткани. Со стороны это похоже на неудачную попытку погладить. Брагинский уходит, а я вижу острый, пронзительный взгляд Артура.4.
Остаток дня, вернувшись в номер, догревшись в душе и, наконец, переодевшись в сухое, я лазал по интернету почти до самой темноты, пытаясь найти объяснение сложным чувствам, которые испытываю к нашему радушному хозяину. Честное слово, не вру! В смысле, что искал. Я перевернул чертову уйму виртуальных библиотек, пытаясь по кодовым словам «любовь», «влечение», «неожиданно» и «одержимость» выцепить хоть что-то научное, достоверное и способное обоснованно и популярно объяснить мне природу моего заскока. Но к полному моему неудовольствию заумная хрень пыталась свести всё лишь к тому, что на самом деле я хочу банально оттрахать предмет внимания. А это не так. Как ни странно звучит, но моё влечение основано не только и не столько выделениями гормональных желёз. Хотя, конечно, секс тоже был бы желанным. Почему нет? Секс - это удовольствие, это приятное времяпровождение, это взаимоотдача, в конце концов. Вот только... Геракл однажды рассказал мне историю о скульпторе, который влюбился в мраморную статую. Не ел, не пил, сидел рядом с ней и молил богов пусть не оживить камень, но хотя бы послать ему такую же прекрасную смертную. И боги его услышали. И вдохнули в камень божественный огонь. Очень интересно и в чём-то похоже на мой случай. С одной небольшой разницей - Иван хоть и живой, но совершенно недоступный. И непонятный. И вообще, если проводить параллели, вряд ли пигмалионовская Галатея до того момента, как её окончательно одели в трепещущую плоть, имела привычку время от времени слезать со своего постамента и перманентно бесить влюблённого мастера различными гадскими выходками. А вот Брагинский так делал! Если, конечно, вы понимаете, что я хочу сказать... Не понимаете? Ну, попробую объяснить. Иван высокий. Очень высокий. И очень соразмерно сложенный. Настолько соразмерно, что подчас при своём росте кажется излишне стройным. Но пусть вас не обманывает эта стройность - на самом деле он будто из стальных прутьев сплетён. И вообще напоминает мне железный ремень. Такой же гибкий и жёсткий одновременно. Невероятно сильный. И при этом опасный, как бритва... Внешне неторопливый. Спокойный, улыбчивый. Безобидный. Тихо слушает, как другие его костерят почём зря. Руками разводит, кивает виновато. А потом вдруг начинает двигаться поистине со сверхзвуковой скоростью. Бьёт так же. И за словом в карман не лезет. Знали бы вы, как долго меня бесили эти метаморфозы! Ведь так кардинально меняться способен только законченный злодей, который сначала угощает, как дорогого гостя, а потом с демоническим хохотом сообщает, что испытал на вас новый яд. Брагинский в подобный образ вписывался как нельзя лучше. Это не смотря на то, что поначалу у нас с ним складывались вполне адекватные отношения. И только потом... Не знаю. Он очень обозлился на меня в 1945-м. А я - на него. Сколько раз впоследствии мы переходили друг другу дорогу, сидели друг против друга - каждый с нацеленным в чужую голову дулом. Со счёта собьешься. Мэттью однажды сказал, что политики, правители и бизнесмены под разными предлогами (благовидными и не очень) ведут затяжные шахматные партии, а мы - персонификации - несём последствия. Как отражение происходящего с нашими народами. Возможно, так оно и есть. Иногда мы с Иваном по очереди втягивали друг друга в игру, где в барабане был всего один патрон, но револьвер к голове первым подносил почему-то я. И смеялся. И спускал курок. Зачастую - в его лицо, а не себе в висок. А он только улыбался в ответ и делал свой ход. То ли судьба нас берегла, то ли мы оба слишком хорошо знали, что держим в руках - полноценный боевой патрон ни разу не оказался в стволе. В других же случаях звук осечки сопровождался кислым запахом пороха в бог весть почему порченом заряде. Парадоксально, но факт. Кроме этого были и другие состязания - безобидные. Спортивные, научные, в мире искусства. Много, долго, часто... Скорее всего, именно они помогли мне (именно мне, не моему боссу, его госслужбам или структурным подразделениям) немного расслабиться, прийти в себя. Взглянуть на Брагинского по-иному, под другим углом (ну, если хотите - считайте, что я встал на голову). Увидеть за улыбчивой опасностью живой интерес к тому, что никак не связано с оружием и обороной. И - увлечься этим процессом. И заметить, что он тоже нет-нет, да и взглянет в мою сторону не с ледяным безразличием, а искренним незлым любопытством... И что удовольствие, которое получаешь, например, надрав ему задницу на Олимпиаде, на порядок выше того, чем когда в Европе оказывается очередной ракетный комплекс. Но время от времени, несмотря на оттепели, мы продолжали портить друг другу кровь. А Иван часто делал это ещё и на опережение... В общем, даже если вы ни черта не поняли, никто не расстроен. Это мои проблемы. И мне чертовски досадно, что туева хуча умной литературы, оперирующей такими терминами, как «автократичность», «либидо», «катексис» и «самоактуализация» сводит всё к половой неудовлетворённости. Хотя с этим-то у меня как раз всё в порядке. Литература рангом пониже тоже не лучше. Я ведь упоминал, что обозвал Брагинского берёзой (хотя изначально на язык рвалось словцо покрепче)? Так вот, согласно некоему популяризированному психологическому словарю применение подобной идиомы означает лишь то, что я не прочь лишить Ивана девственности. Вот бред собачий! С какого он девственник, с его-то историей? Короче, ничего умного из интернета я не выудил. Только время зря потерял. Есть, правда, один вариант. Кто-то однажды сказал - если сомневаетесь в своих чувствах, просто поцелуйте, и всё станет ясно. Очень на это надеюсь. Ещё надеюсь, что мне не успеют проломить голову до того, как я что-то там пойму. В отличие от нас Брагинский, оказывается, живёт совсем в другом корпусе - рангом попроще. Номер в одну комнату, кровать, стол, пара стульев, тумба с седой древности кинескопическим телевизором, дисковый телефон и санузел - не шибко развернешься. В санузле под душем Иван, а я, завернувшись в одну из его рубашек, сижу снаружи на стуле и, простите, самоудовлетворяюсь. Но давайте по порядку. Наша администратор на меня долго пыхтела, похоже, всё ещё недовольная позавчерашним бедламом, но, если требуется, я умею быть чертовски обаятельным, и в итоге она раскололась, где поселилась моя цель. Когда я первый раз постучал в заветную дверь - никто не ответил. На усиленный грохот пяткой о косяк - тоже. Значит, не спит и где-то до сих пор ходит. Поэтому усаживаюсь у стены и терпеливо жду. Ну, не до полуночи же он будет шляться! К тому же ужин скоро. Мимо время от времени проскальзывают другие отдыхающие, косятся с любопытством, но вопросов никто не задаёт. Неподалёку две какие-то совсем уж козявки вовсю играются с невесть откуда взявшимся Васькой - тормошат, таскают под пузо, пытаются натянуть на него варежки, шапки, повязать банты, обмотать бусиками и завернуть в курточки. Кот стоически спокоен. Мой бы уже сто раз удрал. Жду долго, даже малявки и кот успевают исчезнуть. Шаги по лестнице. Знакомые такие. Ну, наконец-то! Вскакиваю на ноги и, решив пошутить, выпрыгиваю навстречу с демоническим: - БУ-У!! Прекрасно. Просто прекрасно. Это действительно Иван, в руках у него поднос, на подносе, видимо, ужин в номер, и теперь этот ужин на мне. Блестяще! - Ёоооолки-палки, - тянет Брагинский, рассматривая, как на моих куртке и футболке расцветают мокрые узоры из помидор, фасоли, жидкой подливы и сухофруктов. - Ну и денёк. Присаживается на корточки и начинает неторопливо собирать на поднос, который я с разгона вышиб у него из рук, осколки тарелок и остатки ужина. Удивительно то, что я всё ещё жив. Его шинель ведь тоже... Откушала. Соплю, глядя сверху вниз на пепельный затылок, потом усаживаюсь рядом и помогаю соскребать с ковролина останки. Закончив, Иван выпрямляется, с сомнением смотрит на замызганный пол, а потом задумчиво переводит фиолетовый взгляд на меня: - Джонс. - А? - Снимай футболку. АЫ? Неожиданно... Я как-то не был готов к тому, что... Рука в перчатке сгребает меня за грудки и подтаскивает почти вплотную. - Альфред, - он произносит это нежно, почти нараспев, - моё терпение не безгранично. Раздевайся. Близкое дыхание практически обжигает мне губы. Смятенно путаясь в рукавах, скидываю куртку и торопливо тяну футболку через голову. - Молодцом, - суёт поднос в мои руки и принимается дотирать пол. Вдохнуть. Выдохнуть. Ещё разок. Удерживать поднос в горизонтальном положении острыми углами к стенам. Я-не-собираюсь-начинать-третью-мировую... Я-не-собираюсь-начинать-третью-мировую... Я-не... - Вот теперь пойдем. - Куда ещё? - Ко мне, дубина. Или ты тут всех подряд пугаешь? - Сам ты! - Как хочешь. Вали по морозу как есть. Или можешь зайти и отмыться. Мне не хватало только вернуться назад грязным и полуголым! Когда я вымыл руки и вычистил куртку, Брагинский выделил мне одну из своих рубашек - тёплую фланелевую. Пока застёгиваю пуговицы, он совершенно беззастенчиво меня рассматривает. Ну и пусть, телом я не обижен. - Это что? - палец легонько тычет в шрам чуть ниже моей левой ключицы. - Гражданская или за Независимость? - А, - отзываюсь тускло, - сентябрь две тысячи первого. - Понятно. Извини. Обеспокоенное сочувствие в голосе Ивана действительно искреннее. Поднимаю лицо, встречаю чуть смущенный взгляд. - Эмм... Не за что. А ты разве не другое должен сказать? - Например? - Что это логичное последствие моей внешней политики. - Политика у тебя действительно идиотская. Ну, не тебе мне морали читать! - Да ты сам не похож на корзинку с фруктами, - огрызаюсь в ответ. - Я и не стремлюсь. - Разумеется! Только лыбишься всё время! - И что? Груши как раз не лыбятся. Shit! Убийственная русская логика. У-бийст-вен-ней-ша-я! - Ладно, не сердись. Я не собирался тебя обижать. Всё ещё затянутые в темную перчатку пальцы тихонько, даже как-то виновато трогают меня за щеку. О, чёрт побери... Он раскрывается скупо, помалу, в мелочах, но - всегда неожиданно. То, что тактильность для него - один из способов как можно вернее донести личные переживания, я, например, даже не предполагал. Но сейчас это приходит как озарение - русский действительно пытается показать, что его слова - не планомерный укол, а незлое любопытство, которым он не стремился поддеть. Если, конечно, это не профессиональные приёмчики манипулятора, которым Ивана искренне считает мой старший брат. Но... Для Брагинского терроризм тоже не пустой звук. По своему, конечно же. Но нам обоим есть из-за чего смурнеть над воспоминаниями... Блин, если бы не тема нашей познавательной беседы, можно было бы попытаться удержать его пальцы на моём лице, накрывая сверху ладонью. А так... Ну, идиотично же выглядит - два сильных крепких парня рыдают друг в друга как истеричные старлетки! Не этого я хочу. Ну, почти... Или, может, всё-таки стоило попытаться? Впрочем, момент упущен. Иван явно уверен, что я его понял, инцидент исчерпан и можно не разбрасываться проявлениями чувств. Убирает руку. Fucking shit... Повздыхал над шинелью и ушёл в душ. Теперь там вовсю хлещет вода, что-то неразборчиво поёт русский, а моё воображение буйно следует за текущими струями. Всё воспалённее и воспалённее. Проигрывает упущенные варианты. Как на лестничной клетке, так и пять минут назад. Даже не замечаю, когда именно заталкиваю руку под ремень. Движения торопливые, рваные. Голодные. В горле сдавленный хрип. Язык мечется по пересохшим губам, зрачки уходят под веки. Главное, не думать о том, что будет, если он вдруг выключит воду, выйдет и увидит... Ещё... ещё... ещё... Картинки перед глазами одна другой похабнее. Кажется, мне всё равно, кто будет сверху. Выплеск горячего удовольствия, раскалённого, как лава. Как его дыхание. Вцепляюсь зубами в левое запястье, чтобы заткнуть самого себя... Красная пелена перед глазами расходится, дыхание медленно восстанавливается, вода за стенкой всё ещё хлещет. А у входной двери - раздосадованный Кёркленд. - Великолепно, - произносит вполголоса. - Только этого мне не хватало для полного счастья - увидеть, как ты дрочишь на светлый образ. Его ядом можно прожигать переборки между этажами. Артур, мне по х#й. - Ты сам-то здесь что забыл? - У меня к Брагинскому разговор. А ты в следующий раз проверь - закрыта ли дверь, прежде чем дёргать за огурец. Сверлим друг друга глазами. Именно в этот момент голос Ивана в душевой становится громче и можно разобрать слова: - Он бы подошёл - я бы отвернулась, он бы приставал ко мне - я б ушла! Он бы зарыдал - я бы улыбнулась, вот таки дела! Че-го?.. - Да он бы мой ответ месяц дожидался, я б его до паники довела! Да только принца нет - где ж он подевался? Я не поняла... Сдавленные звуки наполняют комнату. Это Артур изо всех сил сдерживает незваный хохот, зажимая рот обеими ладонями. - Ну, что скажешь... принц? - спрашивает, прохрюкотавшись и с издёвкой рассматривая мою красноречивую физиономию. О, да, можешь упарываться в своё удовольствие, традициофил. Но давай допустим на минуточку, что Иван просто поёт. Не отрывая глаз от Кёркленда, поднимаю грешную руку и неторопливо провожу языком по ребру ладони, а следом - сразу по собственным губам, смакуя терпкий привкус. Стоило это сделать хотя бы для того, чтобы увидеть выражение лица Англии - будто ему разом перестало хватать воздуха. - Надеешься подобраться к нему сзади? - произносит на полувыдохе с такой неожиданной ненавистью, словно перед ним не я сижу, а Патрик Маги**** самолично. - Позволь разочаровать - обломаешься! - Ну, разумеется, - я настолько зол, что щадить его не намерен. - Кто ещё мог бы сообщить об этом, если не ты! Бонфуа как-то раскололся - вы ж с ним однажды попытались зайти Брагинскому в тыл*****, да, Артур? И получили по шее так, что до сих пор унитазы дрожат! Если бы он мог убивать взглядом - я бы, наверное, уже и обуглился, и палас пеплом засыпал. А так... Один-один, дорогой воспитатель. Только всё понять не могу - чего ты так бесишься. Ревнуешь, что ли? Пока волосы на моём загривке стоят дыбом, он вдруг становится отрешенно-спокойным. Будто и не шипел словно кобра минуту назад. - Джонс, я пришёл поговорить с Брагинским. Поэтому уйди. - Да сейчас! Я тут раньше! - Уходи. - Хрен. - Не провоцируй меня. - Пугать изволишь? - Предупреждаю. Сгинь. - Или ты что сделаешь? Смотрит в упор. Лампа под потолком начинает мигать, тускнеет и... Вокруг Артура плавно качаются гримасничающие тени. - Ты... - голос у меня, кажется, становится как у котёнка, - я не... - Уйди, Альфред. Просто уйди. Все инстинкты истерично вопят от ужаса, но я обеими руками всё ещё держусь за сиденье. Я не боюсь! Я. Не. Боюсь. НЕ БОЮСЬ! Холодное тёмное щупальце, скользнув по лодыжке, выпускает ложноножку, просачивается под брючину и трогает над резинкой носка голую кожу моей ноги... Артур плохо меня знает, если думает, что я вот так и сдамся. Хотя несколько минут назад, кажется, даже ревел где-то на задворках. - Сволочь. Упрямо тащу себя обратно. - Гад британский. Почти на месте. Надо только зайти в корпус и подняться на третий этаж. - Скотина бездушная. Если окажется, что тени ещё там - не знаю, что буду делать. - Сдохни, Англия! Сердито тру снегом лицо и глаза. Ну, не тащиться же у всех на виду с опухшей рожей! Стоп. А зачем обязательно - на виду? Можно прекрасно вычислить, где нужный балкон. Вверх - не вниз, да и ноги теперь в порядке. - Муя? Оба-на, Абрикосина! Давно не виделись. Вытер спину о мои ноги, словно ничего не было, и мурлычет, как небольшой мотор. - Тихо, животное! Спецоперация! Лезем вместе. ... А повезло-то как! Мало того, что потёмки, так у России ещё и балконная дверь приоткрыта. Сквозь неплотно зашторенное окно вижу обоих: Иван нога на ногу сидит у стола, а Артур, наоборот, стоит напротив, пальцами в бока упирается и в кои-то веки смотрит на своего противника сверху вниз. Россию, впрочем, похоже, никак не трогает факт, что приходится задирать голову. - Чего ты хочешь? - Прекрати вести себя как мальчишка и дурить ему голову. - В смысле? Господи, когда Кёркленд желает изобразить скепсис, вы его не то, что увидите - до нутра проберёт: - Брагинский, мне, конечно, до некоторой степени даже лестно, что приёмы ведения психологических диспутов ты частично позаимствовал у меня. Но не настолько, чтобы не видеть, когда валяешь дурака. Вспомни, как сам как-то сказал, что подобное поведение не пристало странам нашего возраста. - Знаешь, Артур, у меня было время подумать, и я решил - ерунда всё это. - Что именно? - Возраст. Манерность. Прочая дурь. - Да ладно? С чего вдруг? В голосе Ивана - неторопливая мечтательность: - Потому что жить - это хорошо. И жить надо так, чтобы... Ай, да ты и сам знаешь. Поэтому извини, но, как бы тебе ни хотелось, я не собираюсь заворачиваться в простыню и смирно ползти в сторону кладбища. Живописное английское фырканье. - Я не агитирую тебя ни жить, ни умереть. Я говорю о том, что вести себя нужно с достоинством! - Я не золотой червонец, чтобы всем нравиться. - Ну конечно же - нет! Ты так мило улыбаешься, что все только и делают, что смотрят тебе в рот, но никто не смотрит в глаза. Поэтому они не видят то, что вижу я, и что улыбки там нет. - Разве? - О, да! - И что? - Что? - Что видишь ты, Артур? - Метель. Блиииииииииин! Ну, почему, почему, почему я не вернулся сразу?! О чём они? - Вон как... По-моему, мы снова друг друга не понимаем. Или ты хочешь сказать совсем не то, что твердишь последние полчаса. Молчание. И следом неохотно: - Просто прекрати дурить мальчишке голову. Если честно, из тебя совершенно никудышный пидарас. Ой-ёй-ёй! Заполошно переглядываюсь с сидящим у ног котом: сейчас здесь проломят стену или вышибут окно. ... Не, ну, ошалеешь с ними - Иван снова смеётся! - Поверить не могу, Артур! Да ты, никак, на «слабо» меня взять пытаешься? Ф-фух. Выдыхаем. А я-то уж приготовился в очередной раз спасать жильцов и стены. И вообще, я нормальный здоровый «би», причём тут «пидарас», Кёркленд, что за нетолерантность?! - На слабо, значит? Голос у Артура обманчиво мягкий. Он так говорит тогда, когда собирается кому-нибудь голову отвинтить. И прищур такой знакомый... Ой, блин, возможно, сейчас мне, наоборот, надо будет Ваньку спасать! Наклоняется к Брагинскому низко-низко, почти нос к носу. - На слабо, да?.. ... Балконная дверь громко скрипит - это бесцеремонный Абрикос лезет в неё, видимо, решив, что хватит уже, пора поздороваться. А я беззвучно опрокидываюсь назад - спиной через перила. Если Англия меня сейчас здесь найдет - проще сразу в дурку.5.
Кретинический день. Зуб сломали, едой испачкали, поцелуй мимо. Сдохни, Англия! У меня есть последний шанс. Последний козырь. Если Магомет не идёт к горе - надо привести гору к Магомету. И в этом мне поможет маленькое гаитянское волшебство - если уж тут черти через весь небосклон за просто так рассекают, наверняка и ему найдется крохотное местечко. Как сделать куклу вуду? На самом деле очень просто! Во всяком случае, в кино их на раз лепят из подручных средств, главное, чтобы непременно была использована какая-то часть или вещь человека, которого вы собираетесь приворожить. У меня есть не просто часть, а целая фланелевая рубашка, а веток, ниток и прочего барахла долго искать не надо. Пыхчу, кручу, Абрикос, пять минут назад виновато поскрёбшийся в дверь, сидит рядышком, наблюдает внимательно, мякает, словно советы даёт. Во! Готово... Как-то слабо она на Ивана похожа. Длина волос явно не та, да и вид больно кокетливый. Вылитый Бонфуа. Ладно, попробуем ещё одну. Эээ... Очень маленькая. Китай, наверное. Ещё. Людвиг. Голова-квадрат. Ещё... Через полтора часа уныло гляжу на ряд разномастных кукол, лежащих передо мной на диване. Чего я, в самом деле, хотел-то? Сделать настоящий магический предмет? Идиот. Кручу в руках куклу, похожую на Франциска, и, скорее просто так, чем осознанно, втыкаю иглу в её левую ногу. С другого конца коридора раздаётся потрясающей силы и красоты вопль, сотрясает стены, заставляет дребезжать окна. Это голос Бонфуа... ... Охренеть, работает!!! Тряся куклу над головой, исполняю вокруг кота победный индейский танец. Разве что не улюлюкаю. Таааак. Какая тут больше всех похожа на Англию?.. Тычу иглой в английскую задницу. Тишина. Гм. Ещё разок - в руку. Тихо. А если в ногу? Глухо. Блин. Ну, не просто же так Франц надрывался? Снова втыкаю острие в куклу Франции. Ну, вон - орёт же! Ещё раз в Англию. Странно... Ладно, может, он заранее заговорённый - для собственной безопасности. Так, какая тут больше всех похожа на Ивана? Вот эта. Няшная такая. Задумчиво кручу куколку в руках, потом, примериваясь, приставляю иголку к тряпичному сердечку. - Мой, мой, мой, - шепчу три раза, заношу руку... ... БАМММММ!! Распахнувшаяся дверь с грохотом ударяется о стену так, что с потолка сыплется белое. В зияющем проёме - Артур. Аура вокруг него почти как у Ивана - сплошной пеленой, только цвет кроваво-красный. - Арти? - клацнув зубами, роняю на пол и иглу, и куклу. - Один вечер... - глухо, словно из-под земли произносит старший брат. - Я просил лишь один чёртов вечер... Даже не день, нет! Один вечер, чтобы посидеть в тишине и спокойствии! Но - какое там! - А... Арти... - Кто-то решил, что может всё, вся и всех... Этот кто-то сильно ошибался! Его рука медленно тянет с френча ремень. - Послушай, я... - Время наказания Гитлера! Глаза белые, бешеные, без зрачков. Мне снова десять лет и я только жить начинаю. Кто-нибудь! Помогите!! Пячусь спиной, в панике оглядываюсь на кота. Тот совершенно верно истолковывает мой ужас - с героическим воплем срывается с места и, словно шаровая молния, летит в Кёркленда. Тот делает плавное, какое-то совершенно танцующее движение, слегка разворачивая корпус, небрежно ловит кота одной рукой, словно на шпагу надевает, стремительно забрасывает в санузел и захлопывает дверь. Животное может колотиться в неё сколько угодно - она распахивается внутрь. - Арти!.. - Стоять!!****** В соседнем корпусе в своём номере Иван со вздохом отвечает в телефонную трубку: - Да... Конечно... Разумеется... Да нет, всё в порядке. Правда. Это они так шутят. Иностранцы же... Да... Да... Я обещаю... Да. Ровно в двадцать три ноль ноль они заткнутся. ЧЕСТНОЕ СЛОВО! -------------------------------- * свинг - (в боксе) боковой удар с замахом. ** в отношении Феличиано у меня стойкая ассоциация с классическим венецианским типом волос - золотисто-медным или золотисто-каштановым. Вроде, прямых указаний на «окрас» Варгаса-младшего нет. Но если кто-то знает наверняка и укажет исходник - буду только рад и сделаю необходимую поправку. *** привет, любимый КВН! И низкий поклон великолепной казахской команде «Астана KZ» :). **** Патрик Маги - самый известный из ирландских террористов. Член террористической организации Ирландская Республиканская Армия (ИРА). Получил прозвище "Брайтонский бомбометатель" за организацию в 1984 году своей самой знаменитой акции – хорошо подготовленного и почти удавшегося покушения на премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. ***** Альфред говорит о позорном разгроме объединенных англо-франкских сил во время обороны Петропавловска (ныне Петропавловск-Камчатский) в 1854 году в ходе Крымской войны. ****** Собственно, примерно вот так http://www.youtube.com/watch?v=wP_cbDaW_2A (с пятнадцатой секунды) выглядит всё последующее. Нечаянно нашёл на ютубе, долго ржал. Не могу не поделиться. )))