Всего лишь чайка

я же чайка, всего лишь чайка среди тысяч пернатых птиц в нашей дружной крикливой стае. только в синюю тянет высь так смешно и неумолимо. мать волнуется, говорит: «где же только берутся силы» и пытается накормить. мама-мама, пойми же, где-то, за сплетеньями парусов, есть прозрачная небыль – небо, там так облачно и светло, и нет серых густых туманов. там не нужно искать еду и на берег лететь обратно с рыбкой, спрятанной в желтый клюв. мать вздыхает привычно-кротко, перекрещивает крылом и устало вдогонку смотрит: «с богом, Джонатан Ливингстон». я всего лишь одна из чаек, что немыслимы без земли. но взлетаю - и берег тает, а под крыльями двести миль. горьковатый соленый ветер подставляет свое плечо, в танце бочек и мертвых петель чайка Джонатан Ливингстон разрывает границы тела. расстояние, время, боль – несущественные пределы, если есть за твоей спиной два крыла сорок дюйм в размахе. от конца до конца крыла чайка – мысль, идея, запах и морские колокола. мама, ты не забудешь сына, покорителя облаков – я бывал на таких глубинах, где вода застывает в лед и плывет косяками рыба. а попутные ветры в шторм уносили меня на небо и я грелся его теплом. даже скалы, ты веришь, скалы – не изранили птичьих крыл. я так бился о них, но падал на ладони морской волны. и барашек на темном гребне улыбался беззубым ртом. мама-мама, в плену падений я так явственно видел дом, что, наверное, скоро в гости загляну по пути назад. небо манит меня, не скрою, и ночами мешает спать. мне сказали, что птицы вечны – укрываясь своим крылом, они ждут, когда ляжет вечер на немое морское дно. пусть Великая Чайка слышит шум дыханья своих детей - их курчавые волны слижут, убаюкают в глубине. я успел в это все поверить, только ты не волнуйся, мам. Джон поймает несильный ветер и отправится к облакам этим утром… ну а пока что – у меня не осталось сил, разве чайкам бывает страшно? интересно, мы видим сны... у пернатых дрожат ресницы. возле скал, погружаясь в сон, навсегда засыпает птица - чайка Джонатан Ливингстон.