Сиделка.

Духота стоит и не шелохнется, красный свет ночников, неритмичный храп, стоны, по стенам тараканы. 4 этаж. Хирургия. Свет из коридора прерывается чьим-то движением, женский шепот, стук падающего предмета, чей-то пропитый голос: «Где моя зажигалка? Где моя зажигалка?». Кто-то из больных просыпается, мой тоже, а этот спрашивает, нет ли у них спичек. Алкоголик чертов, такая тяжелая усталость, так хотелось уснуть. Три часа ночи, а ему надо пить. Да он не угомонится! Открывает кран, а там эта теплая хлорная жидкость. Встану, дам ему нарзан. Встаю, с трудом открываю еще не отвинченную бутылку, наливаю ему:, странно, в темноте даже не пролила, «спасибо», опять его куда-то несет. «Мать провожает». Вернулся крепкими энергичными шагами! Какие эти алкаши все-таки крепкие! Три часа ночи, значит, экстренно, что-то случилось, а он бегает, ковбой чертов. О!!! Спит. Не прошло двух секунд!!! Зараза, спит как младенец, тихо, не быстро, легко. Тварь. Как мучительно хочется спать, как далеко до утра. Спит, сволочь! Утку? Пустая? Дура безрукая, для чего осталась? Чтобы больному утку подать. Всю постель замочила, помогла, называется. Интересно, по скорой привезли, на кровать бросили, никто не идет. Скорая вроде помощь, а где ж она? И чего он спит, обкурился наверное? Дыхания не слышно, а, может, умер уже. Шарканье ног, свет. Что лежать? Мужская палата, повезло, две койки свободны, завтра так не повезет, алкаш здесь и ту займут, на стуле придется спать. - Что с тобой? Что у тебя болит? Сейчас где болит? - Не болит. - Это после капельницы, как себя чувствуешь? «Да, сделают они капельницу, никто до утра не подошел.» - Что у тебя болит, я спрашиваю, объясни, что болит. - Ехали, орехов дали, угостили нас, такие лесные маленькие. - Не интересны мне эти подробности, что у тебя болит? - Желудок стал. - Как стал?!!! - медленно, низко, ударяя каждый слог, говорит врач. Он еще не злится. Черт знает, что он там говорит, кто поймет такого дурака, алкаш дурацкий. Врач уходит, выключу свет, может, удастся уснуть… - Вы еще спите? - уборщица что-то возится. Как она моет? Тараканы валятся в кровать, думала тараканы уже вымерли, говорили же, что от сотовых они сдохли, их нет уже, нет вообще. Ну хирургия же, спасибо хоть свет не включает, может, посплю. Нет, надо вставать. Как там мой больной? Долго он еще будет лежать? А этот – то, думала мужик сорокалетний, а это – пацан, восемнадцать-двадцать наверное, живот гладкий, нежный, как у ребенка, врач мнет его. Так-так, где болит, да вроде нигде, а сам бледный, белый, глаза серые, лицо измученное. Что это с ним? Опять про свои орехи, курицу какую-то, все свежее, домашнее, молотит не пойми что. Ехали куда-то, не местный что ли, мать вроде провожал. Не до него мне, своим заниматься надо: странный старикан! То то ему, то другое, сам не знает, что надо; то чай попить, то чай рот прополоскать, то чай горячий, сделай прохладней, то чая много, перелей в другую кружку. Как будто нельзя выпить так мало, сколько хочешь! Делай свое дело, не для того сидишь, чтобы тебя слушал кто-то! Этим уже полегчало, в карты режутся. Все закончился мой кайф, собирай свои манатки, палата для больных, а не для сиделок. Пришел новый, здоровенный, амбалы какие-то принесли постель, цветная, розовая, сейчас капельницу ставить будут, медсестры бегают, принесли физраствор, это у них больничный, остальное купи - шприцы, капельницы. Амбалы вперед, за лекарствами. Здоровый пересчитывает бутылочки физраствора: обстоятельный. Серенький лежит, вокруг носа залегли складки, молодой, а уже поношенный какой-то. - Что с вами, определили что у вас? - Желудок забит. - Эндоскопию сделали? Что увидели? - Желудок забит, так трудно это глотать было, не знаю, не говорит никто. - Спайки у тебя, не проходит потому. - Что такое спайки? Лицо больное и измученное, а теперь еще и недоумение. (Зачем, дура, сказала, что я знааю). - Все нормально было, все свежее. Я два года не пью. Хочет курить. - Что ты еще и куришь? - Я 20 лет уже курю. Что, он в утробе матери уже закурил, или там прямо на небе, откуда они там приходят? Гордится, крутой, опытный. Сотовый в руках сжал, что-то командует, распоряжается. «Люди приходят, проведывают, а их не пускают, это же лицо республики, тараканы в больнице!» Ух ты, начальничек, оказывается, болтать горазд! Понтуется, наверное, крутой же. Глаза серые, лицо белое как стена, всегда он такой белый или сейчас только? Серенький какой-то, волосы серые, сбились. Постель больничная, серая, вместо подушки куртка. Бедный какой-то, и не приходит никто. Сиротинушка русская, чего его сюда занесло, куда ехал? Что, интересно с ним, пойду гляну. Пусто. Рябоконь. Рябоконь!? Что за фамилия дурацкая, слышала где-то. Допрыгался, конек-горбунок, доскакался. Украинец, что ли? - Нет, я уроженец республики, живу я там, а я - уроженец республики. Дурак ты, а не уроженец, не приходит к тебе никто, лежишь сирый, и врачи не подходят. Пять часов, никто к нему не подходит, что же это с ним, спросить бы у кого, хрен их знает у кого спрашивать. - Я не завтракаю никогда, а ночью много ем и не толстею. - Да молодой потому что! Смотрит на меня как будто благодарно, че ему благодарным-то быть? Заметила, что молодой или тот нарзан, что ему дала, или вообще заметила сирого? Не видела, кому даю в темноте. Худенький, подросток почти, а бегал – то как резво, крепкий, сильный, движения взрослого мужчины, решительный. На фига ему его решительность, зажигалки искать? Симпатичный, дурак дурацкий, жаль, что алкашом станет и вся его молодость пшик и развалится. К больным родственники идут, несут поесть. У этого жена-девчонка, принесла что-то домашнее, довольный К этому жена с внучкой. Кроссворды разгадывают. - Дедушка! Гангский дельфин? - читает по слогам. А тот, горный орел, красавец, брови вразлет, лицо белое, глаза черные, красивый черт! А девчонка русская, вечером сестра придет, а сейчас эта. Что он ей мозги пудрит, знает же, что не годится она, русская, не подойдет. Красивая, тоненькая, белая, молоденькая. Молодой еще, потом все равно свою приведет, не подойдет ему эта, не такая она, русская. А этот, горбунок то, как смеется, хохочет и не останавливается, только за живот держится и всхлипывает иногда и опять смеется, что ему там такого смешного говорят? - Иди на кухню, возьми, что есть, а то кухню закроют, не будет потом. - А где кухня? Смотрит благодарно, как будто я его уже чем-то накормила. Куда ему жрать? Не проходит никто. Помчался своей решительной походкой, молодой, жрать хочет, болит- не болит, жрать охота. Дурак дурацкий. Вечер был, сверкали звезды, На дворе мороз крепчал, Шел по улице малютка, Весь промок и весь дрожал. Боже, говорит малютка, Я озяб и есть хочу, Кто накормит и напоит Маленького сироту? Вот и старушка явилась, глядишь и сорок хрястнет, а там и климакс. Ни котенка, ни ребенка. Хорохорюсь еще, вроде и выгляжу моложе, некоторые даже девушкой называют. Деушка я – не девушка, не дедушка! Девушка я! Как я похерила свою жизнь? Вот глядишь и бабка, одинокая сумасшедшая бабка, может еще и кошек заведу, и буду орать на соседских мальчишек, которые будут меня дразнить, а потом может и прибьют по башке, чтобы не доставала, кошачьей вонью людей не морила. Зачем всяким вонючим отбросам землю тяготить? И зубов у меня не будет, какие я себе зубы сделаю на зарплату сиделки? Буду с гнилым вонючим ртом. Слава богу, что зубы у меня свои, одного только не хватает. Да и бог тут не причем, оставил он нас, позабросил, тебя, горбунка и меня, дуру старую. Умутом она его назвала, надежда значит, турчанка какая-то целует мальчишку, сдался он ей? Турция басурманская, отсталая. Неизвестно, какого пацана на кровати держат, 20 килограмм апельсинов в неделю, матрас, чтобы пролежней не было, и, главное, массаж по два раза в день по два часа, бывший муж делает, платит, наверное, ему правительственные деньги, чтобы в семье оставались, безработные же, деньги опекунские нужны, живут на них. Странная какая-то баба, чего она его целует, ненормальная, наверное. А Малахов ей матрешку подарил, на матрешку, говорит похожа. Турчанки не любят на матрешек быть похожими, им Аллах помогает. Чего он с этом матрешкой, вся программу испортил. Рыдали все на программе. А я не рыдала, че рыдать свой лежит и никто к нему не подходит и не рыдает. Опомнились. Врач медсестру ругает, почему до сих пор горбунку ничего не делает, а что делать то, лекарства-то никто не купил. Не приходит никто к нему, капельницу поставили, а че они ему капают, физраствор наверное, все равно не знают, что у него. - Да, ничего у тебя нет, желудок решил тебя проучить, чтобы не жрал, что попало да еще и по ночам. А слабительное все-таки не пей, вдруг спайки. Жвачку жуй, может, заработает твой желудок. Слава Богу, жвачкой могу еще угостить, хватает на нее. О, намылился куда, куда это ты, горбунок, в палате лежать надо, что бегать? Вдруг заболит что, так хоть в больнице. Слава Богу выходной, хоть посплю нормально. Снова на работу. Принарядилась, куртку еще в институте носила, да ничего она еще ничего, я аккуратно ношу. Только молнию поменяла. Крутая она была, из нубука, прочный же этот нубук, зараза! Турки и тут умудрились. И как это у меня ума хватило такую куртку купить? Тогда же «рыбачки» в моде были, а я модница была. И что вдруг не захотела рыбачку навороченную, с ботфортами в самый раз была бы, и ноги у меня нормальные были, как раз для ботфортов. Купила эту, коричневую, с капюшоном, с карманами на молниях и с этой, пелериной или что это. Дорогая была, миллион двести стоила по тем ценам, когда миллионы были. А, блин, она и сейчас миллион стоит, еще 15 лет поношу, а там и в гроб. Молодец я, всегда дорогие любила! Крутая я, нафига мне эта норка, зимы у нас нет, а когда тепло, стыдно в норке ходить, как будто одеть больше нечего. Мне соболя больше подходят! Ой, горбунок навстречу, а я не с того хода зашла, ориентации-то нет у меня, о, дорогу показывает, че-то там бормочет, имя мое спрашивает как будто, как будто называет, и стесняется еще, запал что- ли на меня? А я, да, так меня зовут, как будто все равно мне, и даже имя его не спросила, как вежливость требует, дура стоеросовая! А в одноклассниках напишу, что мне 5 лет, меньше там нет. И фото красоток поставлю, а на Кристи Тарлингтон надпишу, что это я. Там лицо мелкое, а фигура у меня такая была. А на аве японочку заселю, они идеальные. Старика своего придурошного уберу, зачем я его ставила!? Смешной казался мне, а говорят, жалкий и на меня проецируется. Деушка я, да! И кому какая разница старая девушка или не девушка вовсе, никто проверять не будет. Ой, а в школе-то у меня год выпуска какой, и в институте какой, и зачем я их там выставила, на кой мне эти одноклассники, когда одноклассниками были и то не больно нравились, а теперь- то старые пердуны, зачем они мне? Так, гостей нет, сообщений нет, оценки есть, а фотографий-то там моих нет, нафига мне оценки? Поставлю «Океан Эльзы» Холодно. Як же так Як же так? Я один Не засну. Хорошо, все таки, украинцы поют! Ура! Вспомнила! Рябоконя поищу! Так, Рябоконь, муж., от восемнадцати до двадцати восьми. Семьсот пять человек, имя не знаю, где живет не знаю, всех посмотрю!