Everything's all right

На улице цветет душная весна, в воздухе стоит зыбким маревом липкий запах нагретых почек, кронах деревьев сварливо чирикают вернувшиеся с юга птицы, а гуляющие по улицам девушки начинают обнажать плечи. В коридорах университетского общежития начинают белить стены. Тень сессии нависает над студентами, и тяжелый тошнотворный химический запах стискивает своими липкими пальцами виски, добавляя невыносимости бытию. Для Горацио это вторая сессия, для его соседа по комнате Арчи - четвертая. Горацио волнуется, как перед первой, так что ночует над учебниками в неровном круге света настольной лампы, раздолбанной жизнью так, будто она пережила минимум Ватерлоо и нашествие Атиллы. Арчи спокоен так же, как был спокоен уже после первого экзамена первой сессии, сданного чудом. Горацио измучен отвратительной головной болью, которая липко растекается где-то под кожей и совершенно выматывает его, мешая сосредоточиться. Вокруг кипит жизнь, Арчи постоянно хрустит ядрено-кислыми зелеными яблоками у него над ухом, и Хорнблауэру кажется, что он никогда не сможет подготовиться. Все настолько плохо, что в день перед близящимся экзаменом по физхимии, во второй его половине, когда уже начинает мутить не только от вони, но и от частных производных, он поддается на уговоры Арчи и соглашается пойти в ближайший к общаге парк на свежий воздух. Нет, он не будет кататься на роликах; нет, в кино они не пойдут; да, он совсем поехал головой и будет доучивать билеты в парке; да, в такую отличную погоду, Арчи, поменьше обсценной лексики, пожалуйста; сам зануда. До парка порядка десяти минут пешком, он находится примерно на полпути от универа к общаге, так что лица и здесь все сплошь знакомые. Кто-то сидит на лавочке, обмахиваясь конспектами, кто-то бегает, а кто-то стащил из аудитории весь цветной мел и теперь развлекается в меру своих художественных способностей на пятачке разбитого асфальта. Арчи почти сразу же встречает Уэлларда, а тот сияет как начищенная монетка, смешно морщит веснушчатый нос и демонстрирует свою маленькую гордость - роллерсерф. И предлагает научить. Кеннеди, маленькая принцесса прокрастинации, конечно, не в силах устоять. Горацио усаживается на лавочку в тени большого тополя и открывает конспекты на самом унылом и зубодробительном месте и честно пытается не поддаваться обаянию весны. Арчи что-то вопит неподалеку, Уэллард смеется и держит его за руки, не давая упасть, сквозь смех пытается объяснить, как именно надо двигать ногами, чтобы ехать и не падать. Через полчаса разгоряченный Арчи падает рядом с Хорнблауэром на скамью: - Твоя очередь выглядеть идиотом, - безапелляционно заявляет он и хлопает друга по плечу. - А я тебя подстрахую. - У меня завтра- - Нет, - Арчи захлопывает тетрадь прямо у него в руках и настойчиво тянет за собой, и тот сдается. Все равно концентрация ни к черту. Через десять минут и серии нелепейших поз и бесславных падений Горацио признает, что не создан не то что для балета - просто для жизни в условиях гравитации. Арчи подбадривает его и держит под локоть, не давая свалиться сразу же. Уэллард ехидно глядит на его потуги. Спустя еще семь минут, Горацио кажется, что он вроде бы поймал правильное движение, так что он скрупулезно повторяет его, и еще раз, и еще, так что Арчи уже не успевает за ним и отпускает Хорнблауэра в вольный полет. Полет, к сожалению, идет под горку, так что ехать, конечно, получается, а вот управлять - нет. Через шесть секунд самостоятельного передвижения он сбивает ничего не подозревающего человека - не успевает вовремя соскочить, так что его слегка заносит, и он впечатывается в спину случайного прохожего. Тот умудряется удержаться на ногах, за что Горацио благодарит всех богов всех обитаемых миров. - Простите, - поспешно бормочет он, - мне очень жаль. Мужчина, на несколько лет старше него самого, оборачивается, уничижительно окидывает его взглядом своих светлых глаз, а потом, оценив виноватое выражение лица, несколько смягчается. - Осторожнее надо быть, - бурчит он и демонстративно отряхивает совершенно чистый рукав. Горацио еще раз извиняется, скорбно опустив голову, и незнакомец отмахивается, мол, ладно, хватит. Хорнблауэр возвращается к лежащему в двух шагах роллерсерфу, ужасно неуклюже ставит первую ногу и испытывает множество проблем с постановкой второй: он то и дело норовит завалиться назад или вперед, неуклюже дергает бедрами, пытаясь сдвинуться с места, и в итоге просто падает назад. Вернее, пытается упасть. Ему в спину между лопаток упирается теплая ладонь, которая не дает окончательно завалиться назад и больно ушибить копчик, так что Горацио растерянно оборачивается, чтобы встретить все тот же насмешливо-доброжелательный взгляд: - Вам опасно бывать среди людей, - замечает тот, не убирая руки. - Спасибо, - бормочет Горацио. - Надо было получше ознакомиться с теорией, - виновато добавляет он спустя пару секунд неловкого молчания и отворачивается, пытается снова встать, надеясь, что тот уже уходит и больше не будет свидетелем его позора. Но тот лишь обходит его и встает лицом к лицу: - Позвольте помочь вам, сэр, - ехидно улыбается краешками губ незнакомец и протягивает ему ладонь. Хорнблауэр благодарно кивает, неуверенно опускает на нее свою, а затем, как только пытается оторвать от земли вторую ногу и поставить ее на переднюю половину доски, бешено вцепляется в предложенную теплую жесткую руку. В глазах его светится тысяча извинений. - В добрый путь, сэр, - продолжает тот ломать комедию, с едва заметной усмешкой отдавая честь, и помогает сдвинуться с места. Горацио отпускает его ладонь, неуверенно виляет бедрами и умудряется преодолеть метра три или четыре, прежде чем слышит его оклик: - Эй! Он спотыкается и неуклюже соскакивает. Оборачивается. - Парень, ты делаешь все совершенно неправильно, - сообщает ему тот с лицом мученика. - Просто больно смотреть. "Так не смотри," - так и подмывает ответить Горацио, но он слишком воспитан, поэтому нечеловеческим усилием воли делает заинтересованное лицо. - Уильям, - вдруг представляется тот и подходит, протягивая руку. Хорнблауэр обреченно пожимает ее. Так начинается их знакомство. Через полчаса неловких попыток под руководством Буша Горацио уже более-менее сносно может двигаться и не падать, так что Уильям решает объяснить ему про правильное плавное движение бедрами. Плавное, а не как у эпилептика. - Представь, что ты танцуешь ламбаду, - наконец, сдается он, когда Горацио очередной раз делает что-то не так. - О, лучше не надо. Я чудовищно это делаю, - пыхтит тот, и Уильям уже даже открывает рот, чтобы отпустить ехидный комментарий, но сдерживается, чем заслуживает десяток дополнительных очков в глазах горе-роллерсерфера. - Моим глазам больно на это смотреть, - не выдерживает Буш. Он помогает Горацио встать на обе ноги, а затем заходит ему за спину и мягко кладет ладони на переднюю поверхность бедер. Горацио кажется, что он сейчас сгорит со стыда и волнения прямо здесь; вспыхнет, как щепка. Ощущение чужих рук на теле горит двумя теплыми пятнами на его коже и совершенно путает мысли. - Расслабься, - командует Буш. - Ничего личного, ты просто должен почувствовать это движение. "Я чувствую," - очень хочет заверить его Горацио, но Уильям давит ладонью на одну из его ног, вынуждая ее двигаться, придерживает вторую, и тот чувствует, что едет, и все дурацкие мысли вылетают у него из головы от восторга, потому что в этот раз он действительно понимает, как именно это делается. Впрочем, когда Буш сам демонстрирует ему правильные движения на личном примере, Горацио понимает, что ему никогда не светит двигаться и вполовину так ловко. Конспекты тихо шуршат страницами на лавочке, а они с Уильямом в легком сумраке надвигающегося вечера обсуждают опыт катания сперва на роллерсерфе, а потом и на велосипедах и роликах, и, измотанные, съедают липкий сладкий крендель из запасов Горацио. Тот чувствует себя абсолютно удовлетворенным жизнью. Утро перед экзаменом выдается тревожным, но боль в перетруженных мышцах немного отвлекает. Горацио поспешно собирается, пока Арчи ехидничает, валяясь в кровати, по поводу его вчерашних приключений. - Он запал на тебя, - наконец, резюмирует тот. - Точно. Ты его сбил, а он с тобой весь вечер нянчился. Нормальный бы послал тебя и ушел. Хорнблауэр раздраженно дергает плечом: Уильям рассказал ему, что ему было абсолютно нечем занять вечер, а Горацио выглядел настолько беспомощным, что он решил немного задержаться. Ну а потом как-то увлекся. Но Арчи все равно только посмеется, поэтому он молчит. Горацио заканчивает писать билет, когда слышит шум открывающейся двери и чьи-то уверенные шаги. - О, привет, - здоровается преподавательница с вошедшим, а Горацио не поднимая головы продолжает сосредоточенно выводить формулу из недоученного билета и с тоской думает, что если бы он вчера три с половиной часа не проторчал в парке, сегодня бы был неуязвим. - Ну что, - обращается новый экзаменатор к аудитории. - Кто-то готов? Голос кажется знакомым, и Горацио бросает взгляд на вошедшего. Сердце проваливается куда-то ниже пяток, когда он встречает его чуть насмешливый взгляд. - Я смотрю, молодой человек рвется продемонстрировать свои знания, - заявляет Уильям, кивая на него, и быстро отыскивает его зачетку. - Ну что? - едва заметно улыбается Буш, почти как вчера, усаживаясь напротив. - Что вы расскажете про теплоемкость, мистер Ловкость? Горацио глядит на его пальцы, барабанящие по столу, и очень некстати вспоминает, как вчера эти самые пальцы лежали у него на бедрах. Горацио выдыхает, решительно трет лицо, собираясь с мыслями, и начинает отвечать, с трудом абстрагируясь от личности Уильяма. Поначалу он запинается, но по мере ответа увлекается и начинает поглядывать на экзаменатора, тыкать в листочек и даже поспешно дописывает несколько забытых формул. Уильям подпирает кулаком щеку и с благодушным вниманием слушает, с таким лицом, будто ангелы поют ему в уши. И едва заметно улыбается, а потом вдруг посреди ответа на второй вопрос чуть подается вперед и тихонько прерывает: - Вам нужно больше заниматься, - Горацио кажется, что его сердце обращается в камень и ухает вниз под собственной тяжестью. Неужели он что-то не так рассказывает?.. - Когда ты собираешься продолжать свои занятия на открытом воздухе? Полушепот Уильяма, с проскальзывающими призвуками полного голоса, низкий, чуть вибрирующий, бессовестно опасен для душевного равновесия юных студентов. - Я, - Горацио спотыкается. - Это вчера был несчастный случай, меня друг вытащил на улицу, - оправдывается он тихо. - Я из-за этого вчера не успел все доучить, - кается он, но ловит саркастичный взгляд Уильяма. - Физхимия и так получила достаточно твоего внимания, - уточняет он, - а вот со роллерсерфом тебе еще определенно стоит потренироваться. Как насчет завтра? - интересуется тот, проставляя в зачетку оценку. Знает предмет Горацио отлично, так что сердце Буша окончательно тает. - Ну как? - интересуется Арчи, валяющийся в одежде на кровати и заканчивающий чистить апельсин, когда Горацио возвращается с экзамена с совершенно потерянным лицом. - Пять, - рассеянно отвечает тот. - И, кажется, меня позвали на свидание. Преподаватель. Арчи от неожиданности слишком сильно сжимает апельсин, и тот выстреливает тонкой струйкой едкого сока ему в лицо. - Ого, - только и может сказать он. - Ого, - задумчиво соглашается Горацио. Сквозь распахнутое окно слышен уличный шепот ветвей, бойкое чириканье птиц, а в комнате одурительно пахнет весной и апельсинами. Запах краски почти выветрился и вплетается в мировую гармонию одной пронзительной затухающей нотой.